Хиосская тайна

1463 год. — Хасан! — Мама! Ему всего десять лет, но взгляд уже такой же серьезный, как у отца. Эра протягивает руки, чтобы обнять сына и поправить воротник на его кафтане — сегодня довольно прохладно. Легкий ветер приносит с собой запах моря, вдалеке слышится шум разбивающихся о скалистые берега волн. Прогулка закончилась, пора возвращаться домой. Ее отросшие волосы собраны в замысловатую прическу, и она снова носит платье. Совсем как тогда, десять лет назад. Хиос. Тихая гавань, укромное место. «Ему бы здесь понравилось», — с тоской думает Эра, сжимая в руке теплую ладонь сына. 1453 год. — Хасан! — Не сейчас, Эра. Он отмахивается и уходит прочь, давая понять, что поговорит позже. Но это самое «позже» может и не наступить. Эра смотрит на высокие каменные стены Константинополя, сплошь усеянные лучниками — защитниками города. Возможно, он прав — сейчас действительно не время. Снаряд попадает в самую гущу толпы, и Эра закрывает глаза, чтобы не видеть горящих заживо людей, которые еще день назад шли с ней в одном строю. Сейчас даже отца рядом нет: он все еще в шатре лекаря. Победа уже близко, городские ворота открыты, и армия султана-завоевателя наводняет улицы города бурным потоком, сметая все на своем пути. Не двигаясь с места, Эра зорко следит за происходящим и, замечая Хасана, тихо шепчет молитву. Он не должен умереть. 1473 год. — Синьор Андреа, ваша матушка ждет! — Передайте, что я иду. Высокий хорошо сложенный человек стоит на берегу моря. Шумят бьющиеся о скалы волны, ярко светит летнее солнце. Пора. Он носит крест и христианское имя. Сын прославленного покойного кондотьера. Его семья очень богата и могущественна. Андреа — так его зовут все, кроме матери. Для нее он так и остался Хасаном. А он лишь посмеивается в ответ на это имя. Ветер путается в темных волосах, а взгляд зеленых глаз устремлен на горизонт. Так же красив и славен, как и его отец. Мать встречает его у главных ворот крепости. Скромное черное платье, вуаль, поседевшие волосы убраны в косу. Он подносит к губам сухую, исхудалую ладонь старой синьоры, шепча про себя слова молитвы. Время пришло. 1453 год. Город взят. Долгие пятьдесят три дня окончены победой османского султана. Но слишком велика цена этой победы. Эра стоит внизу у стен крепости и смотрит на развевающееся на ветру знамя османской армии. Ее любимый, ее Хасан — еще утром он обнимал ее, еще вчера она могла ощущать, как бьется его сердце, — а сейчас мертвое безжизненное тело, пронзенное множеством стрел, лежит там, на краю стены. Он выполнил свой долг и погиб как герой. Но так и не узнал о благой вести. К горлу подкатывает комок, и Эра с трудом сдерживается, чтобы не выдать себя — не пристало ученику мастера вести себя, как девка. Торжественная процессия медленно движется в город. Проходя мимо башни со знаменем, Эра последний раз останавливается, чтобы рассмотреть лежащего на ее вершине воина. Возможно, сейчас она видит его в последний раз. Горячие слезы обжигают щеки, запах крови и дыма мешает дышать, и терпеть становится невыносимо. Выбежав из строя, Эра прячется в одной из пустующих каморок, и через мгновенье остатки утреннего завтрака уже растекаются по каменному полу зловонной лужей. — Все в порядке? — произносит сзади кто-то по-турецки. — Мастер Ильяс, я... — подошедший солдат не успевает договорить: мгновенная догадка поражает его. Перед ним женщина. Ученик этого Урбана, оказывается, не так прост. Он обманул самого султана. И теперь ему не будет прощения. Или ей. На раздумья нет времени — Эра бежит по крепостным коридорам в надежде найти где-нибудь убежище. Спрятавшись за одним из углов у стены, она старается дышать как можно тише. Постепенно звуки шагов, следовавших за ней, стихают. — На помощь... — лежащий на полу человек, оказывается, еще жив. Эра щурится, пытаясь рассмотреть в темноте, кто же он — турок или византиец — и вздрагивает от звука собственного крика. — Джованни! 1473 год. — Вот мы и встретились, Хасан. Пожилая женщина склоняется над невысоким холмом на берегу озера Улубат, чтобы положить на землю букет свежесобранных полевых цветов. Прошел еще один год, и она снова здесь, дабы почтить память дорогого ей человека, так рано оставившего ее. Хасан, дорогой и любимый Хасан — ничто не спасло его от отряда лучников на вершине той башни. И никто не забудет его великий подвиг. Спустя столько лет, Эра все еще хранит память о нем в самом потайном уголке своего сердца, все еще помнит она это алое знамя — яркое, словно искра пламени, вспыхнувшая среди серых городских стен. Каждый год, под предлогом поездки на могилу отца, она приезжает именно сюда, не на могилу любимого, а на его родную землю. Ведь никто не знает, даже сам османский султан, где похоронен великий воин. Улубат. В этих краях Хасан родился и вырос. Возможно, где-то здесь есть дом, в котором он когда-то жил до знакомства с султаном. Все, что об этом знает Эра, — лишь то, что его родители давным-давно уже умерли. — Я всегда буду помнить тебя, — тихо шепчет Эра, глядя на ровную гладь озера. 1453 год. — Эра... Эра... Еще одна ночь без сна — придвинув к кровати стул, Эра ставит на него таз с холодной водой, а сама садится рядом. Сейчас надо сбить жар. Так сказал лекарь. Она смачивает в воде чистую ткань и кладет ее на горячий лоб спящего. Джустиниани. Он жив, но рана слишком тяжелая. Неизвестно сколько он проживет — возможно и ему осталось недолго. Возможно, и его Бог заберет себе. Почему, почему все случилось именно так? Снова и снова Эра вспоминает тот злополучный день. Перед глазами встают недавние события — взрыв пушки, покалечивший отца, умирающий на вершине башни Хасан, торжественное шествие через открытые ворота. Эра не помнит, как согласилась уплыть вместе с Джованни — в тот момент ей нужно было просто скрыться, исчезнуть, потеряться. Да Хасана уже не вернуть, но возможно сам Бог послал ей верного друга как возможность спастись от суда османов и сохранить ребенка от любимого. На этом острове никто не будет искать ее. А Хасан? Теперь он всегда будет лишь безмолвно смотреть на нее с небес. — Эра... Предрассветную тишину нарушает лишь голос больного. Джованни все еще не может оправиться от раны, но жар постепенно спадает. Он хороший человек, думает она. Славный воин. Он должен жить. 1480 год. — Синьор Андреа, торговец Серджио Росси ожидает вашего приема. — Проси. Похоже, мысль о партии в шахматы пока придется отложить. Пригладив выбившиеся из прически волосы и одернув край черного кафтана, повзрослевший синьор откладывает в сторону бумаги и встает из-за стола, чтобы поприветствовать гостя. Очередная деловая беседа. Снова этот несносный Росси будет требовать усилить защиту его кораблей от османских пиратов, якобы не дающих ему покоя. Усилием воли Андреа старается сохранять спокойствие — этот клиент ему изрядно надоел своими частыми визитами. — Добро пожаловать синьор Росси. Он не ошибся: снова разговоры о том же, что и в прошлый раз. Те же требования, те же претензии: якобы его люди ничего не делают, чтобы обеспечить безопасную перевозку груза. Когда же этот Росси успокоится? Ох, был бы здесь кузен Педро — он бы тут же решил вопрос. — Хорошо, — После долгих разговоров, наконец, произносит Андреа. — Как твой друг, я окажу тебе услугу и усилю охрану твоего груза. Но взамен, что я получу взамен? — Есть кое-что, что вы должны знать, синьор, — гость тут же меняется в лице. — Ваша покойная матушка, синьора Джустиниани, да будет земля ей пухом, кое-что скрыла от вас. 1453 год. — Эра. — Хасан... Сквозь сон она чувствует, как чья-то рука проводит по ее спутанным волосам. Хасан? Нет, это невозможно, он остался там в Константинополе. Эра открывает глаза — все та же комната, только за окном уже вечер. Голова слегка кружится, и очень хочется пить. — Джованни, — сонным голосом произносит она, — где я? Что произошло? — Ты потеряла сознание. С трудом Эра пытается все вспомнить: утренний визит лекаря, сидящий на кровати Джованни, рисующий ее портрет, — сейчас ему уже намного лучше. Его добрая улыбка и синие, как море, глаза — все так же влюблен, как и прежде. И внезапная весть, ставшая причиной этого обморока, — письмо из Константинополя. Дорогой отец не выжил после ранения, и по нему скорбит сам османский султан. А ведь Джованни всего лишь хотел привезти его сюда, к ней, потому и решил узнать, что случилось со стариком Урбаном. В комнату заходит лекарь с учеником — мальчишкой по имени Серджио — и по просьбе Эры Джованни остается за дверью. Она уже знает, что скажет этот седой старик, но умоляюще просит его не разглашать эту тайну никому, особенно синьору Джустиниани. Он не должен знать. Не сейчас. Не сегодня. 1480 год. Мой дорогой Педро. Ты очень беспокоился и просил сообщить, как идут дела в маоне. Здесь все хорошо, я справляюсь. Конечно, мне сейчас очень не хватает любимой матушки, но Бог хранит меня и уберегает от ошибок. Я очень соскучился по тебе и хотел бы как можно скорее тебя увидеть здесь, на Хиосе. К тому же, сейчас мне есть о чем с тобой поговорить кроме насущных дел. Это я могу сказать только самому близкому человеку. И только лично. Приезжай скорее. С нетерпением жду твоего прибытия. Андреа. Верный друг и любимый кузен. 1453 год. Эра, моя прекрасная доченька. Бог не дал мне своих детей, но я воспитал тебя как родную. Если ты читаешь это письмо, значит меня уже нет в живых. Я рад слышать, что с тобой все в порядке, что ты жива и здорова. Эта весть успокаивает меня. Когда Султан узнал о тебе всю правду, он страшно разгневался. Прошу, ни под каким предлогом не приезжай в Константинополь — здесь для тебя очень опасно. Наш покойный друг Хасан не хотел бы этого. Он не хотел бы, чтоб с тобой что-то случилось. Султан повелел наградить меня и сообщил, что был бы рад видеть меня в своем совете. Но я чувствую, что мой конец уже близок. Последнее, чего я хочу, — это знать то, что ты в безопасности. Что никто не причинит тебе вреда. Подумай, дочка, над предложением Джустиниани — он богатый и знатный человек, он позаботится о тебе. Возможно, ты поймешь это не сразу, со временем. Урбан. Любящий отец. Это единственное что от него осталось. Снова и снова Эра перечитывает это письмо, храня его у себя в шкатулке. Отец прав — Хасан действительно не хотел бы, чтобы с ней что-то случилось. И не только с ней. Но и затягивать нельзя: живот скоро станет заметен, и это бросит тень на репутацию Джованни. Человека, который тоже ей дорог. Путь до покоев господина кондотьера кажется слишком долгим. В этот час Джованни обычно сидит в кресле около камина. Лекарь еще не разрешал так часто вставать, но он никого не слушает. Подойдя сзади, Эра усаживается в кресло напротив. Решение принято. — Джованни Лонго Джустиниани, — она накрывает его ладонь своею. — Я согласна. 1480 год. — Андреа, Что за срочность? Я приехал, как только смог. — Идем, Педро, я позже тебе объясню. Лучше расскажи, как прошло плавание. До самого утра они сидят перед камином и слушают истории и рассказы друг друга. Педро делится впечатлениями от недавней «встречи» с воинами османского султана во время осады еще одной из генуэзских крепостей. Ему тяжело вспоминать это. Он до сих пор с трудом верит, что сумел выжить в той кровавой резне, которую устроили турки во главе со своим правителем. Он восторгается султаном, как полководцем и весьма великим воином, но в то же время — боится его, как очень опасного противника. И все еще не может забыть прекрасный лик любимой жены Джулии, умершей на его руках от вражеской стрелы. И Андреа чувствует эту опасность. Он еще помнит гибель дорогого ему друга, до последней капли крови защищавшего крепость на острове Самос от османских захватчиков. И корит себя за то, что так и не успел вовремя прийти на помощь и спасти колонию из цепких когтей султана. Еще одна крепость сдана, еще одна алая искра вспыхнула над ее стенами. — А теперь рассказывай, зачем ты позвал меня, кузен. На самом деле. Отхлебнув из бокала еще глоток вина, Андреа долго молчит, не сводя глаз с огня. — Ты знал о том, кто мой отец? 1453 год. — Я знаю, что ты выбрала его. Что всегда будешь его любить. — Джованни, я... — Не говори ничего. Я слишком сильно люблю тебя, Эра. Потому не могу на тебя злиться даже сейчас. За окном шумит гроза. Он сидит в своем любимом кресле и, не мигая, глядит на пляшущие языки пламени в камине, отражающиеся в его синих глазах. Он все понимает. И Эра ценит его за это. Ее живот уже достаточно заметен, и на острове все только и говорят о том, что скоро у господина кондотьера появится наследник. Или наследница. За все это время Джованни так и не оправился полностью после того сражения. Не смог. И сейчас он скрывает. Старается не показывать вида, что рана снова болит уже который месяц. Боится, что подданные посчитают его слабым, и потому не приглашает лекаря осмотреть себя. Он делает еще глоток вина в надежде, что хмель заглушит боль. — Прости Эра. Прости меня. — Тебя? За что, Джованни? — она смущается. — Ты теперь мой муж и отец моего ребенка. Ведь я должна быть благодарна тебе за то, что ты спас меня в тот день. — Прости, — он подносит узкую руку жены к своим губам, — за то, что я не смогу быть с тобой, когда наш ребенок появится на свет, — последнее он произносит едва слышно. Прибывшему поздно ночью лекарю уже ничего не остается кроме как сообщить жене господина кондотьера о смерти мужа. 1480 год. — Хасан. Так его звали. — Именно поэтому твоя матушка так называла тебя? Андреа стоит у окна и вглядывается в бесконечную синеву моря. Кто он теперь — сын рода Джустиниани или же его отец — один из тех османских захватчиков Константинополя? Он смотрит на висящий в раме портрет кондотьера Джустиниани и ловит себя на мысли, что будь мать сейчас жива, то ей пришлось бы о многом рассказать. Особенно о загадочном Хасане. Знал ли кто-нибудь о нем еще? Что свело их — византийку и турка — вместе? Что привело ее сюда, на Хиос? В памяти снова всплывает разговор с недавним гостем. О прошлых годах, о тайнах матери, об этом неизвестном человеке по имени Хасан. Кто он, жив ли он сейчас? Этого не знает даже тот торговец Росси. — Я уезжаю, Педро, — после долгого молчания, наконец, произносит он. — Теперь ты управляешь маоной. Пора разобраться в своем прошлом. 1481 год. — Дорогу! Дорогу султану Мехмеду-хану! — Слава тебе, падишах Мехмед-хан! Красивый, с черными, подернутыми сединой, волосами, человек шагает сквозь расступившуюся толпу солдат, смиренно склонивших головы. Длинные полы узорного кафтана богато украшены вышивкой. Султан Мехмед-хан, завоеватель Константинополя, великий султан великой империи. Время не властно над ним — все так же горда его осанка, все так же величественна походка. Снова в бой. Снова вместо прохлады дворцовых покоев — шатры под палящим солнцем Гебзе, вместо отдыха — короткий сон, когда есть возможность. Проходя мимо воинов, он ненадолго останавливается. Рядом с конюхом, держащим под уздцы белого коня, стоит кто-то, чьи черты ему так знакомы. Но это невозможно, не может такого быть. — Хасан? — едва слышно произносит султан, кладя ладонь на плечо незнакомца. — Улубатлы, это ведь ты? Кровь приливает к вискам. Хасан, дорогой друг, бесстрашный воин, герой — столько лет Мехмед считал его погибшим, а сейчас видит перед собой таким же, как и в тот день, когда пали вековые стены Константинополя. Шум в голове, земля уходит из-под ног — последнее, что слышит падишах, это крики о помощи. — Приведите его ко мне, — придя в себя, требует он. — Из-под земли достаньте! От крика у лекаря дрожат руки. Кивком головы он передает приказ повелителя слугам, и уже через мгновение странный гость оказывается в шатре. — Как твое имя? — отпив воды из кубка, спрашивает Мехмед. — Мое имя Андреа Джустиниани, достопочтенный султан. Я сын Джованни Лонго Джустиниани, кондотьера и управляющего генуэзской маоны на острове Хиос, — незнакомец подносит руку к губам и склоняется в привычном для него приветствии. Джустиниани. Ах, мальчишка, да что ты знаешь о себе, о своем отце, о своем прошлом? — Андреа… — медленно произносит султан. — Присядь-ка сюда, сынок, присядь. Мне нужно о многом тебе рассказать, — он подзывает слугу и велит немедленно устроить пир. Гость выходит из шатра уже глубокой ночью. Он не скрывает слез: теперь, спустя столько лет, он знает правду. Но не это огорчает: только что великий султан Мехмед-хан, последний, кто помнил его настоящего отца, отошел в мир иной. Он идет по лагерю, и лишь раздающееся за спиной «Долгой жизни падишаху Баязиду-хану!» заглушает его безмолвный крик.