Пленница

      Кьёка раздраженно фыркнула.       Она ненавидела будить по утрам глупую хвостатую феечку, но таков был приказ Господина E.N.D.'а; не подчиняться было верхом глупости.       Сейчас одна из сильнейших демонов Тартароса шла по длинному коридору, неся в руках поднос с человеческой едой — «завтрак» вроде, — чтобы накормить какую-то девчонку и сетовала на судьбу.       Тогда, несколько месяцев назад, когда Господин Зереф пробудил своего брата и тот, после кровавой бойни, вернулся с побитой девкой на руках, все подумали: игрушка на пару дней-недель.        Тревожный колокольчик зазвонил в тот же вечер: Господин E.N.D. потребовал подлатать человека, оборудовать ей комнату и, как проснётся, накормить. Позже колокольчиков становилось больше; растягивалось пребывание в гильдии новой знакомой.       Будить и кормить девчонку было велено ей — Кьёке, а их с пленной взаимная неприязнь скорее веселила Господина, чем раздражала.       Демонесса фыркнула еще раз, но не так злобно.       Она уже успела свыкнуться с мыслью, что прислуживает человеку и сейчас это воспринималось странно-спокойно.       Единственное, что продолжало её интересовать, узнать было сложнее всего: вряд ли скажет демон, а девка явно ничерта не знает.       «Почему Господин её не трогает?».       Ответ на этот вопрос никак не находился. Демон любил её — хоть для демона любить само по себе странно, — хотел её — это было видно абсолютно всем, но никак не пленнице, — а делать ничего не делал. Это тактика такая? Я подожду, может оно само придёт?       Кьёка покачала головой: ну не мог Господин быть таким глупцом.       За размышлениями демоница прошляпила момент, когда подошла к двери, опомнилась уже тянув ручку. Дверь легко поддалась: Господин E.N.D. запретил запирать девчонку сразу же, как принёс. В комнате царил уютный полумрак, тёмные — почти чёрные — шторы закрывали огромные окна. Вся мебель тоже была тёмных оттенков, и среди этой черноты золотистые волосы спящей девушки были солнечными лучами в непроглядной тьме. Она будто сама светилась: така светлая и нетронутая, чистая.       Кьёка подошла к кровати, поставила поднос с едой на ближайшую тумбочку и стала стягивать одеяло со «спящей красавицы».       «Спящая красавица» отдавать свою тёплую прелесть не хотела и вцепилась в ткань до побелевших костяшек.       Бой изначально был неравный. Демоница, сильнее дернув, удовлетворенно хмыкнула: она держала в руках отвоеванное одеялко и это была её первая радость за утро.       Потревоженная девушка протестующе замычала и попыталась спрятаться от холода под подушкой. Кьёка была бы не Кьёкой, если бы не догадалась об этом раньше. Теперь в руках демоницы была ещё и подушка.       Девушка на кровати надулась и свернулась «клубочком». — Вставай. Я прекрасно знаю, что ты уже не сможешь уснуть.       «Клубочек» что-то прохныкал, но всё-таки начал шевелиться. — Завтрак, как и всегда, на тумбочке. Сегодня Господин навестит тебя, поэтому оденься подобающе, — зелёноволосая прошагала к окну и открыла шторы. Солнечные лучи хлынули в комнату подобно волнам во время шторма. Девушки зажмурили глаза с непривычки. — Зачем ему заходить ко мне? Что-то важное? — мозг после сна соображал туго. Пленница соскользнула с кровати и её передёрнуло: пол был неприятно-холодным.       Демоница обернулась к ней и снова удостоверилась в том, что девка и знать не знает, как действует на сильнейшего демона Книг Зерефа. — Во-первых, Господину не нужна причина, чтобы пройтись по собственному дому. Во-вторых, выглядеть подобающе нужно всегда и самой помнить об этом. Я каждое утро пытаюсь вдолбить простые истины в твою голову, — Кьёка дошла до лакированного шкафа и вытащила из его недр бордовое платье. Оно открывало плечи, держалось на груди и стекало от талии по ногам. Сама ткань была шёлком, расшитым узорами алых цветов из бисера и драгоценных камней. Такое платье было одним во всём Фиоре и сшито специально для игрушки Господина.       «Игрушка» скривилась. Отец всю жизнь вдалбливал ей про этикет, манеры и изящество — она устала и сбежала. Он пытался вернуть её всеми способами, но ей нравился свой стиль одежды и жизни, а теперь вуаля: её маленькую победу снова пытаются растоптать.       Девушка поджала губы, но всё же кивнула: она не хотела слушать ещё пару лекций на тему «Благодарность Господину» и «Подобающий вид».       Демоница весело ухмыльнулась и получила в ответ уничтожающий взгляд карих глаз.       Она обожала мелко пакостить этой девчонке.

***

      Дверь в комнату тихо скрипнула и отворилась. Стоящая у окна девушка даже не шевельнулась.       Она знала, кто это, и, возможно, зачем пришёл. Знала, но всё равно рвано выдохнула, когда на талии сомкнулись чужие руки и ей жарко дыхнули в шею. Мурашки пробежали по коже, а внизу живота предательски заныло. Он всегда приходил, обнимал со спины и стоял вместе с ней несколько часов, смотря в даль — непонятно зачем — и она всегда старалась не думать о том большем, чего ей в такие моменты очень хотелось.       «Чёртово тело, что жаждет его прикосновений, и чёртово сердце, что любит его даже демоном.» — Почему ты не убил меня, E.N.D.? — ей так осточертело сидеть в четырёх стенах и видеть кошмары того дня, что убьёт он её — она ему улыбнётся окровавленными губами и «спасибо» скажет.       Демон за её спиной даже не напрягся. Он помолчал некоторое время, а потом хрипло рассмеялся. От тихой вибрации его груди и голоса — сладкого, демонического — ей душно. — Я хочу видеть, как ты ломаешься, Лю-си. Как ты плачешь и молишь прекратить этот кошмар под названием «жизнь». Мне интересно наблюдать за тобой, Люси-и, за тем, как стержень внутри тебя, который с демонами препираться помогает, рассыпется в прах. Это же очень интересно, верно, Лю-си-и? — он по-разному тянет её имя, как на вкус пробует. Говорит и поглаживает большими пальцами тонкую талию, будто машинально, но она же его хорошо знает.       Люси молчит. А что ей ещё сказать? Показать ему шоу с собой в главной роли и умереть сдавшейся?       Люси прикрывает глаза.       Хвост Феи никогда не сдавался, даже в последний день своего существования. Нацу никогда не сдавался. Он и сейчас не сдался Тьме: стоит, обнимает её нежно-нежно, гладит и украдкой в шею целует. Думает не заметит.         Люси открывает глаза. — Почему ты не убил меня, Нацу? — E.N.D. не любит это имя, злится сразу, рычит.       «Интересно, сейчас тоже разозлится и уйдет дверью хлопнув?».       …но он не уходит.       Он молчит и Люси чувствует — напрягается. Сбежать хочет. Хочет, но не двигается почему-то.       «Может потому чт…» — Я люблю тебя. Он любит тебя, — девушка глотает собственные мысли вместо слюны во внезапно сухом рту, а он продолжает, — Мы тебя любим. Это единственное, в чём мы схожи. Удивительно, — E.N.D. хмыкает, только как-то невесело, обречённо. А Люси дышать боится: ей и весело, и смешно, и грустно до омерзения. Хочется рыдать от счастья, ведь — обожебожебоже — он её любит, и от злости: на него (он же стольких убил: и гильдию, и друзей, и простых жителей), на себя (дура, такое простить ну никак нельзя, а она прощает!), на судьбу (издевается она что ли над ними?). От всех этих чувств ей больно и колко — выть хочется, но Люси улыбается сквозь слёзы, стискивает его руки на своей талии и шею под поцелуи подставляет.       Она же его их тоже любит.