Pure. Hold on.

You've given me so many things That I've never had*

Первое, о чем я вспоминаю, думая о нем – это запах. Кажется, что запах его кожи заполняет собой все. Раньше я никогда не задумывался о том, как пахнет тот или иной человек. Конечно, как джентльмен, я всегда обращал внимание на парфюм, которым пользовались мои любовницы, подружки или даже коллеги. Подмечал легкие свежие ноты, еле уловимые на нежной коже женского запястья, хотя какого-то особого значения это никогда не имело. Но сейчас… Ростик просто удивительно пахнет – теплом, древесным парфюмом, чем-то неуловимым, только своим личным, он пахнет любовью. С тех пор, как мы вместе, вообще все стало иметь куда большее значение, каждая мелочь, движение, взгляд, каждая секунда рядом. Впервые в жизни я чувствую, что хочу смаковать и растягивать каждое мгновение наедине. Он очень мой. Хотя, кого я обманываю? На самом деле, мы не принадлежим даже себе самим и ничего нельзя изменить вот так, просто основываясь на своих желаниях. За пределами темной спальни есть огромный мир, мир социальных и родственных связей, рабочих обязанностей, другая, реальная личная жизнь. А он – самый ответственный человек, которого я когда-либо встречал. И я не могу возражать, когда раз за разом закрывается дверь, и мы снова прощаемся на неопределенный срок. Сутки, неделя, месяц? Мне нечего предложить взамен. На самом деле, конечно, не все так безнадежно. Невеселые мысли вообще довольно быстро покидают голову, когда его мокрые от избытка слюны губы крепко обхватывают мой член, например. – Смотри на меня, – зачем-то просит, хотя знает прекрасно, что я бы и под страхом смерти не смог разорвать наш зрительный контакт в этот момент. Я не могу позволить себе упустить ни секунды. Не с ним. Вспоминаю, как еще вчера утром торопливо дрочил один в душе, конечно же, представляя себе эту самую минуту, предвкушая. С ума схожу просто от мысли, что сейчас могу смотреть прямо в глаза, видеть его тяжело дышащего, с расширенными на всю радужку зрачками, с губами, которые могу целовать, пока не закончится кислород в легких. Горячий язык с силой задевает особо-чувствительное местечко на головке, заставляя тело вздрагивать как от удара током. Наслаждение становится запредельным. Неосознанно сильнее подаюсь бедрами, хочется двигаться сильнее и быстрее, толкаться глубже, настолько ярко удовольствие, которое всегда дарит мне только он. Нам обоим нравится балансировать на грани. Растягивать минуты обоюдного удовольствия, смакуя их как хорошее вино. Бесстыдные движения языка и пальцев, ласкающих одновременно, превращают мысли в потоки горящей лавы. Легкие отказываются подчиняться командам мозга, воздуха не хватает катастрофически, и, кажется, все напряжение мира сейчас камнем давит внизу живота. Смотреть в глаза больше невозможно. Он отстраняется и сладко облизывает губы, которые я до дрожи хочу целовать сейчас. Несколько секунд словно размышляет о чем-то, нежно ласкает пальцами между ног, медленно с нажимом проводит языком от основания члена до самой головки, вызывая мурашки томного удовольствия по всему телу. Ловлю себя на мысли, что сейчас хочу его грубо, прямо на жестком полу, чтобы до синяков и красных отметин на локтях и коленях, хочу взять по-звериному, вгрызаясь во влажный от пота загривок, кусая, помечая свою добычу. Хочу до боли сжимать твердые бедра, ласкать снаружи и внутри пальцами и языком, вбиваться крепко и сильно, до судорог непереносимого удовольствия, до слез. А потом его губы снова смыкаются на головке, тут же впуская член глубже, до самого горла, и в голове снова остается только горячее марево. Почему-то пальцы, сжимающие мое тело, ощущаются еще более горячими, чем губы скользящие по стволу. Хотя, возможно, это только мое воображение. Ощущения сейчас такие сильные, что сознание почти отделилось от тела, живущего собственной жизнью. Бедра извиваются до боли в вывернутых суставах, толкаются еще глубже, заставляя принимать до конца снова и снова с каждым толчком, не встречая сопротивления. Его губы только открываются навстречу моим эгоистичным движениям, а горло сжимается вокруг чувствительной до боли головки, принося невыносимое удовольствие. Когда я окончательно перестаю соображать адекватно, он замедляется, сглатывает и крепко оглаживает рукой, оттягивая поджавшуюся мошонку, отстраняясь и наблюдая со стороны. Откровенно вышибает мозг, и я не понимаю, что происходит, просто смотрю, как кончаю, как сперма вырывается сильными толчками, оседая тяжелыми каплями на животе, а горло сдавливает стоном почти болезненного удовольствия. Это так мощно, что разом лишает всех сил. Кажется, что в теле не осталось ни одной целой кости, нет никакой возможности пошевелиться, задействовать хоть одну мышцу. Секс с ним всегда на грани сумасшествия. Но даже сейчас у нас все не может быть так просто. Он снова склоняется надо мной, чувствительно хлестнув по коже чуть отросшими после стрижки тяжелыми прядями, и проводит языком по животу, собирая белесые капли, оставляет едва уловимый поцелуй на бедренной косточке. – Я так сильно тебя люблю, Вань… Мне кажется, что сердце пропустило с десяток ударов. Пусть будет как угодно, лишь бы он был рядом. Всегда. * * * Марина была права, когда назвала меня своей главной ошибкой. У нас с ней снова не получилось, хотя, если честно, ни один из нас на это особенно и не рассчитывал. Она пыталась ради детей, я – ради иллюзии того, что все-таки еще могу хоть как-то контролировать свою жизнь. Обнимаю жену, в который раз стоя в коридоре, в окружении собранных чемоданов представляя, как, наконец, оказываюсь в своей собственной квартире. А там сжимаю в руках плечи и сминаю его губы в поцелуе. Тоскую. Я никого так и не смог сделать абсолютно счастливым, даже самого себя. На репетицию «Две стрелы» в ЛДМ я попал абсолютно случайно – в детском клубе по соседству Марина предложила отметить день рождения дочери. Я отдал предоплату администратору и подумал вдруг, что не могу бороться с желанием увидеть его хоть на минуту, мы не встречались уже больше месяца. У меня выдался очень горячий гастрольный период, а Ростик разрывался между Питером и Москвой. Увязнув каждый в своем болоте, мы физически не могли даже пересечься за кофе, так что пришлось ограничиваться только перепиской, пусть иногда и довольно горячей. Возможно, я все сделал правильно, а возможно, пройти сразу за кулисы было опрометчивым решением и нужно было позвонить, чтобы предварительно дать о себе знать. Я внезапно подумал об этом, но было поздно, и в тесном, заваленном частями декораций и проводами пространстве, среди снующих туда-сюда людей, я внезапно наткнулся на его мягкую улыбку и полный нежности взгляд. Взгляд, направленный не на меня. Ксюша, в какой-то мере, даже нравилась мне. Не пустая красивая кукла при деньгах, не помешанная на карьере артистка и не восторженная фанатка. Она всегда была умна, привлекательна, точно знала себе цену и, пожалуй, даже слишком крепко держалась за него. Я знал, что у них все серьезно, но мы старались никогда не обсуждать в подробностях «ту, другую» личную жизнь, создавая для себя хоть какое-то подобие обычных отношений. Факт наличия у Ростика девушки никогда не являлся для меня осязаемой проблемой, но почему-то сейчас стоять в тени кулис и смотреть, как встречаются в легком поцелуе их губы, было на удивление больно. Ксюша шептала что-то, а он улыбался и снова целовал ее, закрыв глаза. Должен признать, что облажался. Мы никогда не говорили об этом откровенно, но оба всегда знали, что наши жизни никогда не смогут переплестись за пределами кровати или сцены. При этом мне нравилось жить придуманной иллюзией единоличного обладания. Я не упускал ни единой мелочи, ни одной улыбки, впитывал через кожу легкие ничего не значащие прикосновения, записывал в памяти все моменты нашей близости, слова, признания и совершенно потерял связь с внешним миром в какой-то момент. Как оказалось, напрасно. Конечно же, она заметила меня сразу, как только он оторвался от ее губ и, подмигнув, выбежал на сцену помогать с декорациями. Хренов альтруист. – Ваня? Ты чего здесь? – удивление в ее голосе было настолько искренним, что я даже растерялся с ответом. – Был рядом, вот зашел поздороваться. Ростик писал как-то, что простуду подхватил, – вблизи стало заметно, как сильно она накрашена и от этого выглядит куда старше своих лет. И еще этот тошнотворный отвратительно-сладкий парфюм. – Ты так о нем печешься в последнее время, я скоро ревновать начну! – смеется, но холодный блеск в глубине глаз не удалось скрыть за искусственной шуткой. Мне стоило немалых усилий не смотреть в его сторону, я просто боялся сдать себя с потрохами одним только взглядом. А она улыбалась своими идеальными губами, наблюдая, как он бегает по сцене. – У тебя нет никакого повода, – боюсь, что моя улыбка вышла еще более пластиковой, чем ее напускная веселость. Ксюша зябко укуталась в его длинную шерстяную кофту, обхватывая себя руками: – Мы оба знаем, что дыма без огня не бывает, правда? Пойдем, выпьем кофе. В тот раз, за кофе, сидя на раскладном стуле в тесном кафетерии для персонала, Ксюша намекнула мне, что они хотят пожениться. Возвращаясь домой, я твердо принял решение, что должен поставить точку, что уйти сейчас будет легче, чем продолжать это безнадежное сумасшествие. Но он не отпустил меня. * * * «Мне сказали, что ты приходил» Единственное сообщение, которое я тогда открыл. Еще 6, прилетевших в последующие дни, до сих пор светятся раздражающим красным. Холодная морось из дождя и грязи, вылетающей из-под колес, оседала на лобовом стекле и стекала мутными каплями вниз, превращая пейзаж за окном из просто печального в абсолютно невыносимый. Такие же серые мысли не давали сосредоточиться на дороге, и, кажется, я уже огреб пару нехилых штрафов за неполный час. Нужно было остановиться и прийти в себя. Телефон завибрировал в держателе на приборной панели, освещая яркой подсветкой тусклые сумерки салона: «Ты так и не собираешься мне ничего объяснять, да?» Мне нужен кофе. И пистолет, чтобы застрелиться. Последние несколько дней после того разговора с Ксюшей я делаю все, чтобы избежать любого возможного контакта: не появляюсь в своей квартире, не отвечаю на звонки и сообщения и в целом веду себя как конченый идиот, но это максимум, на что я способен сейчас. Боюсь, что стоит увидеть его тет-а-тет, и я не смогу держать лицо. Не смогу вытерпеть, железно приняв решение за нас обоих, не смогу убедить самого себя, что так нужно и стоять на своем до конца. Скучаю очень. Почти две недели мне мастерски удается составлять самому себе просто каторжное расписание, ставя в приоритет крайнюю степень загруженности, пытаясь забить сутки под завязку. Так, чтобы не оставалось времени не только на мысли и разговоры, но даже на еду и более-менее приличный сон. Только вот физически человек может выдержать многое, а эмоционально мы до смешного слабы. 13 дней, а потом я просто сдаюсь. Это пытка! Не помню, когда в последний раз нормально спал, не тратя полночи на параноидальные мысли. Это охренительный провал! Спустя годы я вернулся к тому, с чего мы начали – молчание, неопределенность, страх. И как вообще назвать то, что между нами? Мы давно перестали быть просто друзьями, застряв на уровне «нечто большее», но и дальше нам двигаться некуда. Мы не можем закрепить свои отношения, не можем дать друг другу клятву верности, переходим от одних романов к другим, в попытке что-то кому-то доказать, и у нас нет ничего, кроме этой чертовой любви, которая (парадокс!), кажется, стала только сильнее, больнее и невыносимее для нас обоих. Трагикомично, что даже роль, которую мы делим, стала пророческой. Мы оба балансируем на грани раздвоения личности, параллельно проживая две разные жизни в страхе, что однажды одна окончательно одержит верх над другой. И тогда уже ничего не будет как прежде. «И я прошу сейчас, мгновение, дай мне шанс**», - обреченно усмехаюсь самому себе и паркуюсь возле ближайшей кофейни, быстро набирая ответное сообщение: «Я просто хочу, чтобы ты тоже спокойно подумал. И о ней тоже. Что дальше?». Задумываюсь на секунду и, не сдержавшись, отправляю следом еще одно короткое сообщение, кидаю телефон на сидение и выхожу из машины, сразу же попадая под холодные струи дождя. «Не могу без тебя». * * * Всему есть предел. Вот и мое тело окончательно выдыхается, достигая лимита усталости. Эта поездка в Москву меня доконала, и организм начал бастовать еще со вчерашнего вечера. Хорошо бы съесть или выпить что-то теплое, в горле першит невыносимо, но заказ в номер означает необходимость звонить на ресепшен и хотя бы минимально контактировать с людьми, а сил хватает только на то, чтобы принять душ, напиться воды прямо из бутылки и рухнуть в мягкое кресло с ноутбуком на коленях. Какое счастье – просто таращиться в экран, вытянув гудящие ноги, осознавая, что сегодня сможешь проспать больше 4х часов. Приятно иногда чувствовать себя сверхчеловеком, но с работоспособностью робота я, кажется, уже не справляюсь. На прикроватной тумбе бодро загудел айфон, оповещая о звонке. Честно говоря, страшно хочется послать всех к хренам собачьим и просто закрыться в номере, как в берлоге, до весны, но гребаное чувство ответственности не дает мне воли. Телефон активно вибрирует еще пару секунд и внезапно замолкает в момент, когда я уже почти успеваю схватить злосчастный гаджет. Номер звонившего оказывается мне слишком хорошо знаком. «У тебя через 5 минут». Глупо пялюсь на прилетевшее сообщение, отчего-то улыбаясь как идиот, несмотря на то, что слезятся уставшие глаза, а мозг совершенно не воспринимает входящую информацию. У меня? Быстро стучу по сенсору, набирая ответ: «Я не дома сегодня» Уже хочу написать следующее сообщение, о том, что нам необходимо встретиться и поговорить обязательно обо всем, когда я прилечу в Питер, но мысль обрывается тихим стуком в дверь. Это должна была быть горничная или кто-то из коллег, живущих со мной на этаже, кто угодно, но никак не он. – Знаю, что не дома. Не дурак. Отчего-то накрыло жестким ощущением дежа-вю. Так уже было однажды! И Ростик тогда был почти такой же – растрепанный, очень серьезный и уже тогда безумно любимый. И я все так же не могу выдавить из себя ни слова, как будто вернувшись на годы назад. – Ты как вообще тут… И так же, как тогда, он не дает мне договорить. Грубо, почти зло, вталкивает меня вглубь номера, до боли сдавив мое запястье в своей ладони. – Заткнись, Ожогин! Дернув на себя мое обалдевшее от происходящего тело, прижимает к стене и впивается губами в шею, вдыхая глубоко и резко, будто отчаянно наполняя легкие воздухом. Сжимает до боли мои руки, уткнувшись лбом куда-то в изгиб между плечом и шеей, посылая по спине армию мурашек и вызывая невероятную волну любви. Безумно, до дрожи хочу обнять в ответ, но он не позволяет, крепко держа мои запястья, легко касается губами шеи, спускаясь ниже к кадыку и замирает, будто впитывая, высасывая душу через кожу. Это похоже на ломку, на жажду крови, на голод. Секунды ожидания, растянувшиеся на бесконечность в абсолютной тишине гостиничного номера. И только бешеный стук моего слетевшего с катушек сердца позволяет мне не отстать от ума. – Я подумал. Послезавтра мы с Ксюшей улетаем на море. А еще через две недели ты приедешь из Перми, и я буду ждать тебя в твоей квартире. И никогда больше не смей ставить меня перед выбором. А я могу только коротко кивнуть ему в ответ, прижав к себе как самую главную свою драгоценность, словно воскресая от поцелуев, захвативших мои губы. Впервые за долгое время я вспоминаю, что такое покой, заглушая бьющееся где-то глубоко в душе отчаяние. * * * С ним каждый раз так – невозможно предсказать, чем закончится очередная встреча. Иногда, он заваливается ко мне, нагруженный банками пива, чипсами и прочей дрянью, и мы в тысячный раз пересматриваем Антологию Бэтмена, засыпая под утро на неудобном диване в гостиной. А иногда он набрасывается на меня прямо в коридоре, не давая и рта раскрыть, и мы до рассвета не выпускаем друг друга из объятий, пока есть силы доставлять друг другу удовольствие, обниматься и медленно целовать любимые губы. Я не знаю, что он говорит Ксюше, как объясняет все эти ночевки вне дома и темные отметины от моих пальцев на своей коже, но знаю, что они до сих пор вместе, и у них все так же серьезно. Не хочу думать об этом, не сейчас, когда мои руки обвивают его талию, а губы целуют чувствительное местечко за правым ухом. Сегодня мне хочется особенно сильно и быстро. Дергаю за пояс и стаскиваю до колен мягкие домашние брюки, чувствуя, как он замирает от неожиданности, но не высказывая никакого протеста. Подыгрывает. Крепко прижимаюсь грудью к горячей спине и прихватываю зубами нежную кожу на шее, прямо возле пульсирующей вены. Завтра тут обязательно будет виден мой след. Осознание того, что он, такой сильный и глубокий, настолько доверяет мне, отдавая себя без остатка, не перестает поражать меня до сих пор. Снова и снова он демонстрирует свою любовь, делая все, чтобы я забывал о реальности за пределами нашей спальни. Подталкиваю вперед, заставляя встать на колени, а он только тихо выдыхает и наклоняется вперед, опираясь на локти, соглашаясь и на эту мою блажь. А я не могу отказать себе в удовольствии и тяну вверх его футболку, чтобы наконец добраться до гладкой кожи спины и выпирающих позвонков. Облизываю пальцы и веду ими между гладких подтянутых ягодиц, надавливая несильно, слушаю сбившееся дыхание. Помню каждое особенно отзывчивое местечко на его теле. Чуть подается назад и нетерпеливо ерзает, шире расставляя ноги и сильнее прогибая поясницу. Мой необыкновенный, самый лучший. Любимый. Самое сложное сейчас – взять себя в руки, не потеряв окончательно голову и остановиться, чтобы добраться до тумбочки, где всегда в беспорядке валяется куча презервативов. Наверное, через несколько мгновений я буду жалеть о своей несдержанности, но сейчас просто нет сил ждать, крепко придерживаю чужие бедра и толкаюсь вперед, сильно, сразу почти до конца заполняя собой. Он непроизвольно пытается уйти от болезненного проникновения, вздрагивает, но через мгновение успокаивается и неожиданно сам подается назад, насаживаясь до конца и наверняка причиняя себе еще большую боль. Мы медленно двигаемся навстречу друг другу и обратно, слившись в единое целое, пытаясь поймать общий ритм, ощущая друг друга каждой клеточкой. Его тело всегда потрясающе чувствительное, остро отзывающееся на все мои даже самые невинные прикосновения. Мутнеет рассудок от того, как сильно мой член сейчас сжимают тугие мышцы, эти ощущения всегда на грани реальности и сна. Тягучие медленные движения сводят с ума, отдаваясь электрическими микро-разрядами, бьющими точно в мозг. Мы слишком хорошо знаем друг друга, поэтому почти сразу удается найти нужную позу, чтобы каждое движение внутри ощущалось невероятно остро и почти болезненно хорошо. Он откровенно стонет от очередного глубокого толчка и жадно подается назад, будто не желая выпускать меня. Открыто, без доли смущения демонстрирует свое желание, растекаясь горячей субстанцией в моих руках, чем окончательно сводит с ума. Огни уличных фонарей за окном сливаются в одно сплошное месиво, оставляя блеклые мельтешащие вспышки под закрытыми веками. И я не понимаю, нужно ли было закрыть шторы или это просто реакция моего воспаленного сознания на запредельное удовольствие. Я уверен, что умру, если придется остановиться сейчас. Наши движения уже не плавные и размеренные, сейчас это больше похоже на противостояние двух врагов. Резко, почти до боли сжимает меня внутри, получая в ответ особенно глубокие и сильные толчки, задевающие все чувствительные нервные окончания разом, выбивающие остатки разума и здравого смысла. Он пытается ласкать себя, но я не готов закончить все вот так быстро. Отстраняю его руку и сам обвиваю пальцами горячий твердый член. Как можно нежнее размазываю по стволу капли смазки, стараясь максимально оттянуть момент чужого оргазма. Хаотичные резкие толчки и легкие ласки рукой намеренно дразнят, нарушают установленный ритм и обещают абсолютно разрушительный конец. Хочу поддразнить его еще больше, заставить отвлечься, чтобы продлить удовольствие как можно дольше. Покидаю горячее тело и слышу разочарованный вздох. – Не торопись, мой хороший, давай по-другому, – провожу рукой по нежной коже внутренней стороны бедер и проскальзываю внутрь теперь уже пальцами, надавливая, лаская выступающий комочек нервов. Знаю, что он чувствует меня максимально остро, почти жалобно стонет, дышит отрывисто и часто, сжимаясь, стараясь поймать зарождающиеся искорки оргазма. – Черт возьми, я с ума сойду, если ты сейчас ничего не сделаешь! Я уже и сам чувствую, что долго не протяну, держаться стоит неимоверных усилий, особенно, когда распаленное до предела тело подается назад, до упора насаживаясь на мои пальцы, а горячие губы захватывают мои и целуют поразительно нежно: – Я так хочу тебя. – Я твой, – откровенность за откровенность. Я давно принадлежу только одному человеку. Всем своим естеством. Я снова вхожу в него, двигаюсь практически грубо, жестко и болезненно, но абсолютно желанно и необходимо. Выбиваю из него стоны и рваные выдохи, мечтая слиться в одно целое навсегда. Чтобы не отпускать больше никогда. Сердце бьется где-то в районе горла: – Чувствуешь меня? Люблю больше всего на свете, с ума по тебе схожу! – не понимаю, зачем говорю это и что хочу услышать в ответ, но в ту же минуту тело подо мной сотрясает крупной дрожью, мышцы сжимают меня до белых звезд перед глазами, а в руку, ласкающую пульсирующую плоть, толчками выплескивается горячее семя. Грохот пульсирующей крови в голове неприятно оглушает, но уже все равно. Еще пара конвульсивных движения в горячее нутро, и оргазм обрушивается как цунами, мгновенно лишает сил и всех разумных мыслей, вышибая пробки. Не могу контролировать свое тело, поэтому просто падаю на него сверху, понимая, что наверняка доставляю неудобство. Влажное горячее дыхание где-то в районе груди щекочет и вызывает невероятную волну нежности. С усилием перекатываюсь на бок, поднимаю упавшее тонкое покрывало и укрываю нас обоих, заботливо целуя в щеку. – Это ты дрожишь или я? – голос хриплый от стонов и пересохшего горла. Задумываюсь на пару мгновений и честно отвечаю: – Наверное, я, с тобой у меня всегда так, – и нет ничего лучше, чем ловить своими его улыбающиеся губы, затягивая в долгий поцелуй. * "The Way I Feel" - 12 Stones ** "Этот момент" - мюзикл "Джекилл и Хайд"