Мелочи

Ароматы. Он чувствует, как комната пропиталась запахами краски — как же давно эта мастерская была заброшена? И видит, видит развешенные по углам картины. Большинство из них не закончено: темные следы от грифеля размазались на листах, кляксы и отпечатки акварели неровно наслоились по рисунку. Некоторые рамы выброшены в сторону, подальше от посторонних глаз, — лишь бы никто не увидел, что на них изображено — другие беспощадно порваны: поврежденные куски материи не подлежат восстановлению. Как же это уродливо и отвратительно. Младший, чувствуя учащающееся биение сердца, отходит от порога и медленными шагами идет вперед. Позади него, терпеливо ожидая своего часа, стоит Монгольфьер. Он не торопится, — прямая спина указывает на это — но руки, сжатые в кулаки, выдают волнение хозяина.  Младший не знает, куда себя деть. Идея прийти сюда, в место, полное болезненных, не дающих покоя ощущений, возникла неожиданно и спонтанно. Он бы вечно проклинал себя за эту затею, не поддержи ее новый житель дома. *** Монгольфьер. Чужое имя отозвалось звучанием колокольчика в голове.  С момента смерти Промежутка прошло немного времени, и память услужливо подкидывала полузабытые образы из памяти. Часто Младшему снились кошмары: уродливые и слишком реальные, они не позволяли измученному разуму забыться; с трудом задремав однажды, он вставал через час или два. Чтобы к утру не падать от опустошенности и ломоты в теле, приходилось заваривать многочисленные порции кофе. Он не любил этот напиток и предпочитал наслаждаться вкусом мятного чая, но запах, витающий в воздухе, создавал атмосферу спокойствия и еле уловимой радости.  Младший не спрашивал, снились ли кошмары Монгольфьеру: со дня их появления во внешнем мире никто так и не заговорил на тему обитателей Промежутка. Это негласное правило — они не были готовы раскрыть свои души, отворить занавесу прошлого, показать настоящие, усеянные несметным количеством трещин, сердца. Пусть прошло время, и они привыкли к обществу друг друга.  Но это не мешало испуганному громким криком Брату приходить в соседнюю комнату ночью: там, среди смятых одеял и простынь, ворочался от тревожных снов Младший. Не способный избавиться от беспокойных образов, он бессвязно умолял о помощи. — Младший, проснись же, — теплая ладонь обхватывает запястье, когда испуганные глаза смотрят на непрошенного гостя, — Не бойся. Я здесь. Юноше было трудно отделить галлюцинации от реальности: бледное при лунном свете лицо, усыпанная морщинами и родинками кожа - всё это казалось за пеленой ночи чем-то ужасным, до боли знакомым. И гремели трубы с фанфарами, раздавались гневные отклики Братьев, зовущих неверного отступника на казнь… Невольно Младший вспоминал Промежуток с вечно голодающими Сестрами. Он чувствовал (и готов был поклясться, что это не ложь, не игра измученного разума) прикосновение холодного Цвета к рукам: Оно ласкалось о потрескавшуюся кожу, облегало его тело, словно вторая оболочка. Не давая уйти. Завлекая своим шелестящим шепотом, одурманивая сознание сумасбродными идеями и мыслями. — «Срок каждого Промежутка краток. Но Промежуток — не весь человек, это лишь часть его жизни. Человек — это вся Вертикаль Пределов. Вся, целиком. Пойми это! Нам надо бежать, пока Предел не опустился до самого дна. Будь эгоистичен — это необходимо для выживания! Выбери Сестру, испей из нее все соки, дай подняться наверх! Не дай чужим стараниям исчезнуть. Иначе я разочаруюсь в тебе.» Цвет эгоистичен, самолюбив. Младший знал об этом хорошо, как никто другой. Он говорил с Ним. — «Ты говоришь, что Братья — порождения страха. Что дрёма им по душе. Что ты несешь жизнь, и за это они тебя ненавидят.» — «Глупые, ничтожные твари никогда не изменятся — в том заключается их истинная природа. Единственные, кто знают — Сестры. Они — лучшие творения Спящего, Его сокровенные мечты и желания. О мире, Верхнем Пределе. Лишь они способны освободить Нас!» — «Ты их убьёшь, как и Братьев. Разницы нет.» — «Сестры и есть те врата, сквозь которые я прохожу. Это естественно. Иначе как Нам уйти и подарить Промежутку новую жизнь? Не будь глупцом. Легкие пути ведут только вниз.» Младший не желал спорить — физических сил, как и моральных, уже не хватало. Он находился на тонкой грани, — балансируешь на туго натянутом канате, чтобы не упасть в темноту. Вспоминать моменты из прошлого было неприятно. Младший хотел, чтобы образы погибших Братьев и Сестер больше не тревожили его, но, — словно жизнь насмехалась над потерянным человеком — все происходило как раз наоборот. Холодная рука обхватывает чужие пальцы — доказательство того, что он действительно существует в этом мире. Младший чувствует прикосновение шершавой кожи к телу, запах уличной прохлады, просачивающийся сквозь открытую форточку, и ощущает, как сердце уравнивает свой ритм. Он успокаивается. Сейчас им не надо слов. В этом мире Младший совершенно один: нет никого, кто мог бы выслушать и понять его, прийти и успокоить в трудную минуту. Кроме Монгольфьера. Он ничего не помнит о семье, друзьях, старых знакомых. Когда Младший старается вынуть обрывки прошлого из глубин сознания, перед взором лишь предстают размытые очертания: красные, черные, оранжевые цвета сливаются в одно сплошное грязное пятно. По-видимому, воспоминания стерлись после выхода на поверхность, — продолжительные сеансы с врачами и психологами не могли объяснить причины амнезии. Только теории. — Это, — говорили они, — временная потеря дезориентации. Такое случается, когда пациенты долгое время находятся в коме. Причина проста: ваш мозг находился на последней стадии существования, присутствовала асистолия*. Нервные клетки медленно умирали, поэтому пришлось применить метод гипотермии**. Каждый раз одно и тоже. Многочисленные тесты и проверки ничего, ровным счетом, не говорили о происходящем. Он не знал (и не сможет узнать в будущем), что произошло на самом деле тогда, до падения в Промежуток. Не было свидетелей. Единственная значимая зацепка — разодранные запястья, скрытые за слоем бинтов. Каждый раз, двигая руками, Младший чувствовал колющую боль и терпел. Что заставило другого, прошлого «Я» поступить так? Он задавал этот вопрос, сидя за столом на кухне. Заниматься ручной работой было запрещено, доктора категорически отказали ему в возможности делать «хоть что-то полезное» ближайшие несколько недель. Постоянная перевязка (бинты непременно намокали от соприкосновения с водой), капельницы с питательными растворами, занятия с психологами и нейрологопедами сильно подорвали его психическое здоровье. Раздражали повседневные действия и предметы. Он не мог нормально есть: тошнота была причиной этого недуга. Постоянно хотелось спать, кошмары преследовали день за днем, напоминая о совершенных ошибках. Младший чувствует себя усталым. Сколько дней прошло с тех пор, как он нормально высыпался и не принимал таблетки от головной боли? Монгольфьер беспокоится о нем. Младший понял это, когда Брат впервые подошёл к нему с вопросом о самочувствии. — Э-т-то… — Младший растерян и не знает, что сказать. — Все… х-х-орошо. Мне не б-б-ольно. Кроме моторики, его тело утратило способность нормально воспроизводить звуки. Когда Младший пытался заговорить, вместо нормальных слов раздавались булькающие хрипы, что очень сильно было похоже на заикание. Казалось, что Монгольфьер не замечает дефектов в чужой речи. Он терпеливо ждет, когда Младший договорит свою реплику, и отвечает: — Не скрывай все в себе, Младший — я вижу, что твое самочувствие ухудшается. Не действуй необдуманно и обратись ко мне, когда это будет необходимо. От этих слов Младший еще сильнее смущается и неловко потирает шею. Единственный, кому сейчас необходима поддержка — сам Монгольфьер. Несмотря на зрелую физическую оболочку, он является ребенком среди большого неизведанного мира. От случая к случаю Брат удивлённым взглядом рассматривает каждый попавший под руку предмет, когда никто, кроме Младшего, его не видит. И подробно рассказывать о свойствах каждой вещи вошло в привычку с самого начала. Младший, подобно самому Монгольфьеру в прошлом, является терпеливым рассказчиком: он еле заметно улыбается, когда замечает восторг в чужих глазах. Голос тихий, и иногда приходится перенапрягать голосовые связки, чтобы Брат услышал сбивчивые объяснения, но он уже привык к этому. Больнее всего смотреть на Монгольфьера в моменты раздумий, когда память Промежутка возвращается резко и внезапно. Тогда Младший видит, как лучинки исчезают с лица Брата, и не знает, не понимает, что нужно сделать в первую очередь. Обнять его? Подбодрить теплыми словами? Он никогда не был хорош в психологии людей, поэтому теряется, рассматривая размытый профиль. Грудную клетку мелко колотит, словно в теле перекрыт доступ к кислороду. Горло неприятно сдавливает, и Младший чувствует, как мнимое ощущение удушья поглощает его полностью. «Почему… я так бесполезен?» Нельзя выражать собственные эмоции перед чужим горем. Отгоняя от сознания лишние мысли, он заставляет себя подойти к сгорбленной фигуре. — Я много думал… Слова Оле, нерушимые заповеди, созданные во благо Рая, безрассудные Ино и Ани, оказавшиеся по собственной воле в Кошмаре. Тургор, желаемый Сестрами. Голод. Семена, оставленные гнить на продроглой земле. Как думаешь ты, Младший, сумели бы мы их спасти, если… Нет, — прервал он себя, — Не надо думать. Лимфа Цвета губительна для Нас. Скажи ей, и она убьет, не пройдет и цикла. Я… Я… Прости мне мою слабость, Младший. Твоя порядочность, открытое сердце — удивительны. То, о чем я думал раньше — грубая ошибка, скрытая от взора ослепленного самоуверенностью глупца. — «Нет!», — хотелось прокричать Младшему, но он стоял, крепко сжав забинтованные ладони. Светлая ткань медленно превращалась в пурпурную, алые капли крови падали с еле слышимым стуком на пол. Кап-кап. Он не ощущает боли и слушает речи Монгольфьера, не в силах остановить поток откровенных мыслей. — Как долго я считал, что ты преступник, уничтожающий всё на своем пути? Ложный Брат, являющийся Сестрой? Подобный им. Пожирающий. Отныне я не могу назвать себя твоим Учителем, как и тебя своим Учеником. Ты высшее сознание, Его воля. Творец. Грешно судить, не зная всего. Будучи умнее, опытнее, проницательнее, я ошибся, приняв иллюзию за правду. И прошу извинений у тебя, мой мальчик. За все. Увидев сожаление Брата, пустой взгляд, направленный в пустоту, Младший стиснул зубы и тихо прошептал: — Все… Слож-ж-нее. Монгольфьер не знает, какую тьму он держит внутри себя. Как она медленно уничтожает душу, поглощает воспоминания и мысли, не отпуская. Душит. Младший не хотел убивать, но только усугубил все своим напором. Цвет… виноват ли был в этом Цвет? — «Сестрам любить тебя совершенно не за что. На что ты способен? Превращать чистый Цвет в орду недородков и разрушать Предел за Пределом? Ленивая, безропотная инфузория… Мой тебе совет — неси нас отсюда прочь. Пока я тебя не пришпорил!». Виноваты ли в этом Братья? — «Лимфа любого Цвета бесценна, потому надлежит слушать волю каждого Цвета. Каждая капля каждого Цвета помнит о тебе. Берегись их гнева. Цвета не любят друг друга, сочетать их неосторожно — табу!». Права была Эхо, говорившая, что он лишь способен следовать чужим указаниям, не думая собственной головой. А если и действует, то только назло всем: виной Младшего была череда бесполезных смертей, жертв, канувших бесследно в самые глубины чёрной ямы. Он никого не послушал, и результат не заставил себя ждать. «Маленькая рука, уродливая, изогнутая, лежала среди скопления поваленных тел». Младший поднимает ладони и смотрит на съехавшие полоски бинтов. Аккуратно подправляет их, скрывая от взора наблюдательного Брата раскрывшиеся раны. Сдерживать эмоции стало сложнее. Он обладает способностью говорить, но нужные слова застревают осколками в глотке. — Гр-решник… Я… Монгольфьер смотрит на осенне-печальный пейзаж за окном. Пора тепла прошла неделю назад, и янтарно-пурпурные листья кружились в воздухе, переливаясь на солнце, искрясь, словно огненные всполохи. Пускай снаружи большой город, но чудо все же сумело проникнуть в самое сердце механизма. Младший наклонил голову и обхватил собственное тело руками. Ощущение нарастающего давления не покидало его. Монгольфьер повернулся и внимательно посмотрел на юношу. На краю сознания Младший успел заметить, как сильно исхудала чужая фигура: кости острыми краями выступали через одежду, темные круги выделялись, акцентируя внимание на прямых чертах лица. Тонкие, мускулистые руки покрыты сетью выступающих линий. Сам он, наверное, выглядит намного хуже. — Что ты… — Монгольфьер не успевает договорить фразу. — … Со-д-держишь в себе меньше вины, ч-чем я… являешься частью Промежутка. Я вторгся и разрушил все, привел «Маленькую смерть» ценой уничтожения. И… «Эгоист, непревзойденный эгоист, решивший, что управлять посторонними судьбами необходимо. Вот какой я, да?». Монгольфьер молчит, но тишина не содержит в себе обвинения или немого упрека. Младший взглянул на Брата осторожно, словно неожиданный удар мог сбить его с ног. Ничего не произошло. Он чувствует биение собственного сердца, видит, как надломленная, еле заметная улыбка озаряет лицо Монгольфьера. На смольных длинных прядях играют лучики света; пробиваются сквозь облака, укрывая комнату теплом. И он неожиданно понимает. Младший осторожными шагами подходит к одиноко стоящей фигуре у подоконника. Вспоминаются покои Оле, где среди затемненной комнаты через грязное стекло виднеются очертания мертвого города. Печальный взгляд хозяйки растерянно блуждает по сторонам, пытаясь зацепиться за детали. Мягкий голос тихо щебечет. Он отмахивается от воспоминаний, словно от надоедливого насекомого. Голова начинает болеть. Младший думает о том, как можно привлечь внимание Монгольфьера, не акцентировав интереса к раненным рукам. Потом сумеет заменить повязки, сейчас не время. Он еле слышно подзывает Брата, скрыв ладони за спиной. Монгольфьер поворачивает голову и встречается взглядом с золотисто-карьими глазами Гостя. Издалека не видно, но радужка течет, словно мягкий янтарь, переливается оттенками, приковывая к себе крепкими цепями. Они до сих пор не привыкли называть себя настоящими именами — сердца режет неимоверно, никто не хочет забывать о последних напоминаниях, связывающих настоящее и прошлое. Младший кивком указывает на далеко стоящую дверь с левой стороны. Как ни странно это осознавать, но никто не пересек порог этой комнаты до сих пор. Хозяину дома казалось, что место укутано унынием и мраком — глупый, почти что детский страх. Когда они только прибыли в квартиру, Младший быстро обошел помещения, не рассматривая толком окружающую обстановку. Задумчивый и беспокойный, он не мог думать о посторонних вещах, и когда под ладонью оказалась поцарапанная, испачканная краской дверная ручка, Младший шарахнулся от нее, словно от прокаженной. Он испуганно посмотрел на побеленное дерево и затем медленно отошел в сторону, обходя пространство аккуратными шагами. — Что с тобой, мой мальчик? Это место неприятно для тебя? — Монгольфьер тогда находился рядом и заметил странное поведение подопечного. По коже Младшего прошлись мурашки, и слабый голос заверил, что все в порядке. Брат укоризненно промолчал. Юноша пристыженно опустил голову, но ничего не сказал. Не потому что не верит Монгольфьеру, нет! Плотный комок чего-то склизкого, до боли, рези в животе неприятного прошелся по его носоглотке, спускаясь все ниже, в самые глубины тела. Казалось, что с этой комнатой связан какой-то важный эпизод его жизни. Тревожный, горький, наполненный… отчаянием? Младший не хотел вспоминать, боясь, что, зайдя внутрь, осознание собственной беспомощности накроет его волной, затопит, не давая шанса на спасение. Это было страшно. Сейчас же он не ощущал страха. Присутствовала обеспокоенность, небольшое напряжение, но… С ним рядом находится Монгольфьер. Такой же, как и он, до краев переполненный кошмарами, карающий себя за совершенные ошибки, смерть Братьев и Сестер. Рано или поздно придется отпустить прошлое, иначе оно накроет и затянет вниз. В воронку саморазрушения и уничтожения. Он не уверен в правильности своего намерения, но ждет момента, когда, поравнявшись, Монгольфьер встанет рядом. *** Младший удивленно рассматривает захламленную различными вещами мастерскую, и убеждение в принятом решении остаться исчезает все быстрее с каждой секундой. Он боится вдохнуть пыльный воздух — как упавший в воду пловец, остерегающийся задохнуться под толщей воды, не сделавший и рывка вперед. Младший неподвижно стоит у порога. Осознание произошедшего доходит до сознания кусками, и на интуитивном уровне он понимает, что находится в комнате не один. Ощущение чужого тепла за спиной успокаивает и не дает сойти с ума от противоречивых мыслей. Все в этом месте кажется знакомым и близким сердцу. Младший изумленно осознает, что с легкостью сможет указать местоположение любого предмета, кисточки, исписанного холста или бумаги. Он не знал, как выглядят эти вещи в реальности, но смутные образы-ниточки не давали потеряться среди большого открытого пространства. Юноша аккуратно обходит заполненные стеллажи, пока не приближается к пустому полотну. Рядом с ним раскиданы использованные тюбики с краской: зелень изумруда, холодная лазурь, легко плавящееся золото… Множество оттенков одного цвета стоят рядом друг с другом, создавая изобилие палитры. Сзади раздается удивлённый вздох. Окончательно забыв об испытываемом неудобстве, Младший завороженно берет пальцами откинутую в сторону кисточку и вплотную подходит к чистому холсту. Макает кончик в чистую сирень… Он поворачивается к Монгольфьеру и уверенно кладет инструмент в дрожащие от напряжения руки. Брат растерян. Он смотрит на Гостя и неуловимым движением (юноша видит сомнение в чужих глазах) отодвигает кисточку от себя, возвращая ее хозяину. — Я… я не понимаю тебя, Младший. Ты — Творец, Создатель, способный сделать из невозможного возможное. Зачем ты даешь мне шанс познать запретный плод, если я того не достоин? — скрывая нарастающее волнение, его голос еле заметно ломается. «Здесь Цвет не просочится в черную землю, подобно текучей змее, не испарится в одно мгновение, оставив после себя ничего. Он останется здесь навечно, давая другим возможность восхищаться красотой этого мира.» Младший еле заметно улыбается и говорит: — Ты т-т-оже часть этого Предела и имеешь право жить п-п-полной жизнью. Зачем мне лишать тебя того, что п-п-ринадлежит тебе? Эт-т-то глупо. Он хватает стержень поудобнее и накрывает им ладонь Монгольфьера, сделав так, чтобы тот не смог освободить руку. Внимательный взгляд золотистых глаз смотрит на холст изучающе, и затем на полотне появляется первая нежно-лиловая полоса. Мазок. Еще один. — Какой Цвет ты х-х-очешь выбрать? — Младший наблюдает за реакцией Брата, надеясь таким образом определить, что собирается сделать Монгольфьер. Коробка с красками лежит на подставке возле основы для рисунка. — Мой мальчик, я в смятении. Правильно ли это? Но рука, вопреки словам хозяина, неуверенно тянется к серебристо-белому. Видя зарождающееся восхищение Брата, Младший тихо смеётся, прикрывая рот запачканными в крови и Цветах бинтами. Сейчас он чувствует себя по-настоящему воодушевленным, беря палитру и смешивая различные краски, собирая новые оттенки для живописного полотна; вместе с Монгольфьером, создавая новую картину, перенося ее в реальность, образуя нечто новое, никому ранее не изведанное… *** Для счастья необходимы сущие мелочи.