Смысл

Идешь, пытаясь не сломать шею на чертовом льду.. "БАХ"- болезненно-резкое столкновение.. кудряшка мазанула по щеке.. хватаешь высокую фигуру.. молчишь несколько секунд, прижимаешься изо всей дурацкой мочи.. не поднимая взгляда: "Извините, я, видимо, обознался. Перепутал.." "С кем?" Не смотрит в глаза, но куда-то поверх головы.. "Шерлоком Холмсом" "Вы стали бы так обнимать Шерлока Холмса при встрече?" "Несомненно" Сколько прошло дней? Или часов? Может минут? - Бесконечно много. Оглядываюсь на часы, секундная стрелка, кажется, примерзла, она шагает явно через силу. Не удивительно, в этом доме с недавних пор наступил ледниковый период - что-то с отоплением. Может, дело в том, что я его не включаю? Сложно сказать, чем я занимался все это время. Не помню.. Такое чувство, что я все время сижу в этом кресле, перед немым камином, а все остальное происходит во сне. Работа над чем-то, разговоры о ком-то, бытовые глупости - все через дымку. Я только наблюдаю, а действует какой-то другой, немного похожий на меня, парень. Он, вообще, молодец, держится. Из разговоров я понял, что он потерял друга, или соседа по квартире? Не важно. Он, конечно, очень грустит, ничего не скажешь, но пытается жить дальше. А я сижу. Единственное, что я делаю с завидным упорством – смотрю на часы. Там ничего не меняется, только стрелки постоянно куда-то уходят, а так все стабильно. Мне не скучно и даже не грустно. Мне никак. Я отчетливо понимаю, почему оказался в таком состоянии, все до невозможного банально, в моей жизни нет больше смысла. Нет целей, нет даже самой захудалой мечты. Ничего. Со мной такое уже бывало, когда я только вернулся из Афганистана. Как будто на сушу выбросили, а жабры остались. Просто не понимал, что делать. Самые обычные вещи казались нереальными. Потому что там, в пустыне, у меня что-то очень кардинально сдвинулось в мозгах, и теперь уже жить "просто так" было невозможно. Дело было не в недостатке адреналина, жажде приключений, или чем там еще, как доказывают психотерапевты всех мастей. Меня ломало, потому что насмотрелся «там» на животную ярость наших ребят, на ненависть и безысходность в глазах самих афганцев, на замученных до смерти людей.. Не солдат, не военных, не мирных жителей, не детей или женщин, а именно людей, существ одного со мной биологического вида, людей, лица которых были искажены до неузнаваемости, а души – выжжены нечеловеческими страданиями насквозь.. Дело было в том, что кровавые картинки прочно въелись в сетчатку глаз, а крики и пальба продолжали оглушать, даже в мертвую тишину. Ничего уже не могло быть как прежде, потому что в мыслях застряло только два вопроса, вытеснив ко всем чертям все остальное: вопрос "как это вообще было возможно?" и вопрос "зачем". Тогда мое время остановилось впервые. Не знаю, сколько я прожил в той мертвой петле. Ее взорвал бешеный ураган, ворвавшийся в мое сумасшествие, совершенно не прошено. Он всегда так делал, не спрашивая, вламывался в чужую жизнь и оставался навсегда. Вместе с ним закрутилось, побежало с утроенной скоростью, освобожденное время. И пролетело невыносимо быстро, будто уравновешивая минувшую спячку. Казалось, я только впервые зашел в дом 221Б на Бейкер-стрит, и вот я уже стою под окнами госпиталя Св. Бартоломея. А где-то между прошла моя жизнь. То есть, было что-то до, может даже, будет что-то после, но вряд ли это можно будет теперь называть жизнью. Все познается в сравнении. В этот период у меня был смысл. Сложно сказать, какой, я до сих пор до конца так и не разобрался. Может дело в личном обаянии, харизме, иначе говоря? Бывают люди, в которых с первой секунды, стоит им только открыть рот, ты начинаешь верить. Часто они знают об этом и безжалостно пользуются. Был ли это мой случай? Все равно. Думаю, кого бы из "жертв" ни спросили, никто бы не отказался от своей участи. Потому что мало кто может похвастаться тем, что знает, что делает. Живет именно так, как считает нужным. А эти фанатики – всегда знают, у них есть своя самая невероятная правда, и они в нее верят. А ты "подсаживаешься", еще хлестче, чем на иглу. «Тайна» была не в том, что мы расследовали преступления, или что мы помогали людям. Я бы с ним не то что помогал, я бы убивал, не сомневаясь ни секунды, если бы он дал понять, что это необходимо. Все что угодно бы делал.. Тому парню, что успешно проживает мою жизнь, как-то довелось услышать историю одного киллера. Моран, кажется, его звали. Говорят, он работал на Мориарти. Через несколько месяцев после смерти своего босса, он прорвался на сходку бизнес-элиты в центре города, и начал палить по всем, без разбору. Меткость у него была что надо, профессиональный снайпер, все-таки, так что Лондон в тот день не досчитался многих. А после того, как закончились патроны, несчастный пустил себе последний припасенный в лоб. Никто так и не понял, что это было. То ли последнее задание от Мориарти, то ли банально свихнувшийся убийца. А я был уверен, что с Мораном происходило то же, что и со мной. С той лишь разницей, что его "смыслом" оказался злой гений. Я ни разу после похорон не был на кладбище. Но зато, исправно не трогал вездесущий бардак в квартире. Ждал ли я, что смысл вернется? Не знаю. В какой-то момент у меня не осталось душевных сил даже на это. Я просто сидел в своем кресле. Вспоминал ли я наши приключения? Не думаю, для меня они никогда не были в прошлом. Они были другой стороной моих снов. В одних я наблюдал за отчаянным парнем и его попытками как-то выбраться из депрессии, а в других, как ни в чем не бывало, продолжались поиски преступников, решения загадок и стычки со Скотланд-Ярдом. Единственное, в те дни, что я воспринимал как реальность, были визиты его брата. Я уже не злился на него - не было сил - ненависть требует много энергии. Я просто смотрел. Он всегда садился в кресло напротив и тоже молчал. Я изучал его лицо: мне даже как-то показалось, что я знаю его лицо лучше своего собственного, не мог вспомнить, когда последний раз смотрел на себя в зеркало, а его жеманные черты видел постоянно. Мне думается, его мучило чувство вины, ведь он продал жизнь младшего брата за интересы родины. Высокая цена, этого не отнимешь, но разве осознание позволяло ему себя простить? Нет. Он хотел найти прощение у меня. Не знаю, почему он давал мне право решать. Но я молчал и смотрел, а ему гордость не позволяла просить. Он приходил всегда в определенные минуты, но я никогда не знал в какие дни или числа, ведь эти данные не отражались на часах. Он всегда сидел, поджав губы, направив взгляд в негорящий камин или куда-то поверх моей головы. Через два полных оборота минутной стрелки, он тяжело поднимался, будто вместе с собой забирая дополнительно несколько центнеров груза, после – рассеяно кивал и уходил. Обычно я не провожал его взглядом. Пару раз я видел его меланхоличную фигуру в своих снах, но человек, играющий мою роль, казалось, его не замечал, а может, и не узнавал вовсе.. Повторюсь, я не знаю, сколько прошло дней, но, наверное, я смог бы сосчитать, сколько прошло минут, если бы это имело какое-то значение. Но однажды, другой "я" по дороге с работы, увидел красочный агитационный плакат. Все как всегда – какой-то генерал призывал молодежь защищать родину. В ту секунду что-то проснулось во мне. Это было как легкое дуновение ветра перед бурей: почти неощутимо, но передало вибрацию будущего буйства стихии. Майкрофт был как всегда пунктуален. И тогда я впервые за вечность произнес, сиплым и абсолютно чужим голосом, наверное, в первую секунду этот голос оглушил нас обоих: - Мне нужно, чтобы ты сделал для меня кое-что. Человек напротив не обернулся в мою сторону. В конце недели я уже собирал вещи. Мое время снова шло, очень медленно, будто со скрипом, как недавно отремонтированный старинный механизм. Но, все-таки, оно неотвратимо двигалось вперед. С работы я был отправлен в бессрочный отпуск, с возможностью вернуться в любое время и десятком рекомендательных писем. Вечером, в небольшом военном аэропорту, за чертой города, улетал, частным рейсом, самолет в Сирию, и у меня был билет. Британскому правительству, в лице старшего Холмса, ничего не стоило нарушить несколько десятков правил, и снова обеспечить меня путевкой на войну. На этот раз в один конец, я полагаю. У Майкрофта не было шансов, он даже не пытался возражать. Ему слишком необходимо было мое прощение. И путь он получил его таким неприемлемым образом – я не оставил ему выбора. Завтра я буду в эпицентре горячей точки.. И уже никому не придет в голову связывать немного отстраненного, готового лезть в самое пекло солдата, с именем самого скандального детектива Британии. Не придет и мне самому – все обратится в сон, добрый сон усталого вояки. Мой смысл тонул на моих глазах в луже собственной крови, на равнодушном асфальте в окружении зевак – я утоплю эту картинку в море ещё большей крови, и наваждение пройдет. Ничего страшного не случилось, сон закончился и я снова на войне. Да ведь и не было никогда ничего другого. Не осталось следа от ранения, которое отправило меня в запас.. Может в действительности и не было никакого запаса? Только ранение.. Оглядываюсь по сторонам: белые стены, кто-то хрипит прямо в ухо: "Задело, осколочное ранение, операция прошла.." - слова врезаются в мозг, почти не понимаю.. кругом все рушится.. Что-то не дает покоя, на языке крутится какое-то слово.. имя.. плечо горит, а ног почти не чувствую. Начинается озноб.. боль отступает.. Говорят, что сон это маленькая смерть: каждую ночь мы ненадолго умираем, чтобы утром воскреснуть. Я улыбаюсь, вспоминаю свой сон. Знакомая усмешка мелькает где-то на границе сознание. Она у него как у Чеширского кота, право слово. Мои глаза уже давно закрыты, а дыхание прервалось. Вспомнился, наконец, смысл.. Если сон - это смерть, то благодаря тебе у меня была самая чудесная смерть на свете, и в этот раз, когда я снова проваливаюсь в темноту, мне совсем не страшно. Наверное, я опять засыпаю, а ведь каждый новый сон – возможность найти тебя ещё раз.. До встречи, Шерлок..