Зефирный огонек

Нежно-голубое небо с каждой минутой становится все синее, а потом чернее. Смеркается. Солнце не видно за макушками сосен, кедров и елей, но ощущается, что становится холодней. В воздухе больше не мигают сказочные золотистые пылинки. Вместо них появился ветерок, пока только слегка отдающий холодом. Среди панорамы коричневого и зеленого оттенков разложили палатку двое парней, которые теперь сидят у костра. Их сейчас не волнует то, что еще светло, а огонь уже разведен, то, что у них не так много еды и, скорее всего, которой не хватит дольше, чем на три приема, а особенно не волнует тот факт, что сейчас они сидят в сумрачном лесу в самой дыре Южной Кореи. Для них важнее совсем другое — бури внутри собственных душ. Они сбежали сюда подальше от всего мира, чтобы, наконец, разобраться во всем, разобраться в себе. Минсок отрывает взгляд от изученного уже вдоль и в поперек сучка, липкого из-за бывшего на нем когда-то уже съеденного зефира, и натыкается на упорно впившееся в него два черно-шоколадных глаза. Он не успевает удивиться, ведь слышит Ханевое задумчивое: — Не могу поверить, что здесь мы в безопасности. Ким вскидывает высоко брови, не находя ответа на слова собеседника. — Я так привык к тому, что за мной по пятам ходят фанаты и антифаны. Это часто очень неудобно. Чувствую себя, как птица в клетке… — Хань. Минсок с праведным гневом хочет крикнуть на него. В лесу становится очень холодно и парню хочется поскорее укутаться в что-то теплое или вообще убраться отсюда. — Ты прилетел в Корею, пробрался в наше общежитие, разбудил меня посреди ночи и, вскинув себе и мне рюкзаки на плечи, потянул за собой в побег в какую-то жопу Южной Кореи. Черт возьми, Хань, мы ведь со всех ног неслись сюда не для того, чтобы поговорить о том, как тяжела судьба айдола. Но парень его будто не слышит. Лу все также смотрит в глаза Минсока, но будто глядит сквозь, отчего мурашки невольно начинают носиться по коже. Ким заметил, как на долю секунды в глазах его Ханя прошелся вихрь, после чего китаец сменил позу, обняв колени руками и уткнувшись в них подбородком, смотря теперь в огонь. Погодите-ка… что это за «его» Лу? Это уже совсем что-то за чертой логики. В памяти Мина проскакивают десятки мгновенных воспоминаний, но он только мотыляет головой, что замечает блондин. Сейчас не до этого! Глупые, бесполезные воспоминания. Но он не может сдержать проявившихся в радужках глаз звездочек. Они продолжили греться у огня и молчать. Сколько прошло времени? Минута? Пять? Аромат хвои и огня обволакивает сознание, затушевывает быт за границами этого леса. Они молчали, слушая лес и слушая себя… Хань поднялся, подошел к рюкзаку и стал копошиться в нем. Вскоре он вытащил оттуда букет сине-бело-фиалковых цветов, вернулся на место, внимательно его разглядывая. — Знаешь, Мин, я так устал от этого. Мне надоело. На-до-е-ло. Ты же знаешь, что я не люблю Сяотун? Звезды улетели звездопадом из глаз, брюнет насторожился. Кажется, где-то стало покалывать. — А все это притворство. Среди тех масок, которые я надеваю 24 на 7, начинаю терять себя. Да сколько можно? Все имидж, имидж! Надо еще немного, потерпи, Хань, Сяотун такая хорошенькая, вот тебе статистика, сколько фанатов прибавилось, а сколько уже просмотров последнего выпущенного клипа, — он прошипел с лицом полным отвращения, — чувствую себя наихудшим в мире заключенным. — Хань сгорбился, пряча глаза в тени своих волос, — И порой становится так плевать на это, что я уже готов бросить все и сбежать куда-нибудь. И вдруг он кидает в костер красивый сине-бело-фиалковый букет. А вокруг как будто все пронзают молнии, и льет радиоактивный дождь. Мин ежится от искр, посыпавшихся во все стороны. Помятые, но еще влажные цветы накрыли собой огонь и тот вскоре угас. Кореец поднимает испуганный взгляд на парня, но Хань продолжает игнорировать все вокруг. — Тц, — Лу морщит нос. — Тогда чего же ты хочешь? Блондин резко срывается с места. Синие пятна, так идеально легшие на желтоватую кожу, придавали лицу какой-то сумашедше-опечаленный вид, но он опускает взгляд, делает его мягче. — Иметь возможность плюнуть на все и делать, что хочется? — Что ты хочешь? — Минсок, ты… — он запнулся, — совсем не понимаешь? Что значит не понимаю? Сюмин попал в замешательство. Тысяча и одна мысль носятся по черепной коробке, он все больше сутулится и сутулится, пока блондин в это время смастерил новый костер. Нет, что же этот Хань от него хочет? Разве Мин умеет читать мысли? Но… ведь есть то, что он хочет донести… что же.? Вдруг ему вспомнилось, как в феврале прошлого года Хань так же внезапно прилетел в Корею. Он пришел к Минсоку и разбавил своим присутствием скуку. Чем они занимались тогда? Ели какую-то очень острую еду, Мин уже и не помнит что именно, вот только умоляющее красное лицо Ханя передать ему воды заставило его смеяться. Играли в видео игры. Забавно то, что в «Марио». Было тогда так светло. Лу отдернул шторы, чтобы впустить немного света. Минсок помнит тот лапоть чистого неба за оконной рамой, помнит и разговоры о чем попало, помнит неловкую улыбку и взгляд парня а-ля «Ты что, издеваешься?» на вопрос о девушке. И помнит то, чувство наполняющего тепла внутри. Минсоку в руки сунули чашку чего-то горячего. — Держи крепче. Лухан полон противоречий. Если его кто-то спросит уверен ли он в чем-то, Лу не найдет ответа. Он и сам не знает, что ему делать. С одной стороны не хочется терять фанатов и ту карьеру, которую строил самостоятельно столько времени, а с другой это блядское разрывающее чувство к Минсоку. Каждый раз, когда они встречаются взглядами, Лу влюбляется в него все больше. Хань постоянно делает ему какие-то знаки, но тот их игнорирует. Это Минсок идиот или он? Серьезно, Мин что, не понимает ничего? Прикосновение к руке как будто невзначай, объятия со спины как будто случайно, поцелуй в макушку, как будто «сори, бро, я не специально» ТАК незаметны? Лухан взял свою чашку мятного чая и сел рядом с Сюмином. Ким отпил немного. Теплый напиток и Хань под боком кое-как согревали, так что он уже меньше негодовал. — Мин, есть что-то, о чем ты жалеешь? — Лу нервно гладит большим пальцем горлышко чашки. — Что? У него не станет сил повторить это еще раз. — Я… жалею… о слишком многом. А у Сюмина ответить. Он бледнеет, потеет, слабо трясется, но не сводит глаз с Ханя. — О чем? Ну как Минсоку сказать о том, что он уже десятки или сотни раз прокручивал в своем мозгу сюжеты их встреч и разговоров, как находил свои действия и слова глупыми и как терзал себя за это? Как уверял себя в том, что между ними ничего не может быть, и как вдалбливал в голову мысли о том, что лумины — лишь фансервис, но все равно хотел рассказать ему о своих чувствах? Поэтому он лишь прикусывает нижнюю губу и едва слышно выговаривает: — Я не могу сказать этого. — А тебе хоть немножко было жаль, что я ушел из группы? Не смотря на то, что уйти из ЕХО было обдуманным выбором, Лу еще очень долго мучился по ночам. В день ухода он так и не смог набраться сил для того, чтобы посмотреть Мину в глаза. Он сбежал. Он просто сбежал. Сбежал как можно раньше, когда все еще спали. Он так и не смог набраться сил, чтобы сказать последнее «прощай» своим уже почти братьям, своему давно родному Сюмину. После этого Лухан не мог смотреть на рассветы. Каждый раз он пытался закрыть окно шторой или втупиться в телефон. Что угодно, лишь бы не ощущать этой ноющей раны внутри. Он ненавидел себя за трусость. Ненавидел… — Невыносимо… Глаза у Ханя становятся как две копейки, а Мин, осознавая сказанное, с испугом смотрит на китайца. Стоп. Что он только что сказал? Все мысли у обоих вылетают из черепных коробок. Они сидят, смотря друг на друга большими глазами. — Невыносимо, говоришь? У Сюмина перехватило дыхание. Он даже пошевелиться не может, в таком шоке от случайно брошенного слова сейчас находится. — Минни. Блондин отчетливо понимает весь смысл сказанного, и осознание приводит его в восторг. Вся атмосфера вокруг него становится какой-то другой, более нежной, что ли. Парень берет в ладони лицо корейца. — Минни, ты скучал по мне? Минсок опускает взгляд, скрывая бушующую внутри бурю. — Скучал. — Ты любишь меня? По телу каждого пробегают горячие мурашки. Пожалуйста, скажи «да». Пожалуйста, скажи «да». Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, скажи «да». — Люблю. После этой робко произнесенной фразы Хань расплывается в улыбке, словно довольный кот. Кажется, в его глазах сияют искры, взорванных внутри фейерверков. — Не шутишь? — Люблю. Лу убирает из рук Минсока чашку и тянет на себя, заключая в объятия. И Ким совсем не против. Плевать, плевать сейчас на все. Плевать на антифанов и фанов. Плевать на собственные стереотипы. Когда Хань так бережно и крепко обнимет тебя, мир вокруг меркнет. Наконец тепло. Наконец их сердца бьются в унисон. И Минсок только сильнее жмется к любимому китайцу, вдыхая его аромат. — И я люблю тебя, Минни.