Безответность

      Парень выпускает в воздух облачко дыма. Он уже который год травит себя никотином, хотя прекрасно понимает все последствия, но продолжает это делать. Колечко дыма исчезает, растворяется в атмосфере. Он снова нажимает на клаксон, оглушая тихую улицу громким гудком, и откидывает голову на спинку сидения. Да где же его сестрица?       Девушка появляется на крыльце. Все та же кремовая блузка, та же юбка и невысокие каблуки. Те же светлые вьющиеся волосы и с интересом смотрящие на него голубые глаза. И тоже светлые. Ее как будто слепили из воздушного крема для тортов. Она как ангелочек, спустившийся с неба.       А он не такой. У него темные глаза, темные волосы, вечно темные джинсы и пиджак. Он как поднявшийся из ада демон. Монстр. Упырь, как называет его Питер.       Роман снова затянулся, пытаясь удержать дым как можно дольше. Лита подошла к машине, и парень наконец выпустил облачко дыма. Сестра поморщилась: — Когда-нибудь, это тебя убьет. — Может быть…       Он довольно улыбается, открывая ей пассажирскую дверь и смеясь над тем, как девушка морщит носик. Она садится, несколько секунд молчит, глядя на панель, но Годфри видит, что ее что-то волнует.       Он всегда умел читать ее эмоции. Всегда знал, о чем она думает. Ему была знакома каждая деталь ее лица. Морщинка, появляющаяся на лбу, когда девушка хмурится. Искусанная справа губа, потому что, нервничая, Лита сжимает ее зубами. Светящийся огонек в глазах, когда она собирается рассказать ему что-нибудь из ряда вон выходящее. Он знал каждый ее жест, каждое ее движение. Аккуратная и утонченная, она все делала, как велел ее статус и родители.       А Роман наоборот, делает все, лишь бы насолить, довести мать до белого каления. Ему нравится наблюдать, как искажается ее лицо, показывая ее истинную сущность, а не ту маску, с которой она появляется в городе.       Но как ни старался, как ни пытался парень отрицать это, к сестре у него были совсем не братские чувства. И лишь сигарета в зубах и необходимость держать руль не давали ему возможности вцепиться в нее мертвой хваткой, оставляя синяки на тонких запястьях, и поцеловать. Лишь страх за ее жизнь не давал ему впиться в ее губы яростным, требовательным поцелуем.       Именно поэтому, он менял девушек как перчатки. Он мог получить любую, кроме той, что ему действительно нужна. Кроме той, что будоражит его фантазию одним прикосновение кончиков пальцев к его ладони. И как перестать обращать на это внимание, если сердце пускается в пляс, никак не желая остановиться? Как перестать давиться завистью, злобой и ненавистью к любому, кто может беспрепятственно прикоснуться к ней?       Девушка закусила губу, переложила сумку, поёрзала на кресле, снова переместила сумку. — Что-то не так?       Лита дрогнула, поправила складки на юбке и вновь уставилась на панель. — Что с тобой такое?       Она слегка повернулась к нему, сжимая тонкие хрупкие пальчики в не менее тонкие кулачки, еще раз закусила губу и посмотрела на брата полными энтузиазма глазами: — Я беременна.       Сердце ушло в пятки, подскочило к горлу и вылетело куда-то через щель между ребрами. — Кто? Он убьет любого. Будь то хоть сам Бог. Он убьет того, кто прикоснулся к ней. — Я спрашиваю, кто это сделал?       Роман Годфри — ужасный собственник. Он не терпит, если у него забирают то, что принадлежит ему. И Лита принадлежит ему. Пусть не так, как он хотел бы этого. Но она его. Парень вспомнил взгляд Питера, когда тот сидел рядом с девушкой. — Это он? Руманчек? Он протянул к тебе свои грязные руки?       Годфри ударил по педали газа вдавливая ее в пол. Стрелка спидометра скакнула вверх, приближаясь к отметке 220.       Он не видел дороги. Видел лишь, как улыбается чертов цыган. Живо представлял, как касаются его руки нежной молочной кожи, спрятанной под аккуратной блузкой. Представлял, как его губы касаются тонкой кожи на шее, оставляя свою метку. Захотелось оторвать ему руки. Расчленить его на тысячу мелких кусочков и разбросать по всему городу, на съедение воронам и бродячим псам.       Он сильнее вцепился в руль, до побеления сжимая пальцы. Во рту почувствовался вкус крови из прокушенной щеки. Стрелка приблизилась к отметке 240.       Лита что-то говорит, цепляясь пальцами за его локоть, но Годфри не слышит. В его уши будто залили воду, заглушающую крики светловолосого ангела, визг шин и рев мотора.       Через минуту он уже у дома Питера и выпрыгивает из машины, бегом направляясь к трейлеру. Как сквозь вату слышит крик сестры, но не обращает внимания, с остервенением долбя в дверь.       Питер появляется на пороге в расстегнутой рубашке, с растрепанными волосами, и не успевает слова сказать, как оказываятся стянут с порога и опрокинут наземь. — Как ты посмел?! — Взревел Роман, поднимая его за ворот рубашки и со всей силы ударяя о землю. — Как ты посмел, сукин сын?! Как ты посмел протянуть свои грязные лапы к моей сестре?!       Ярость накрывает Годфри с головой. Он сжимает пальцы в кулак и обрушивает их на лицо «друга». Как бы ни был дорог Роману этот парень, как бы он ни ценил его, Лита была тем незыблемым, той самой ярой мечтой, которую Годфри был готов защищать даже ценой собственной жизни, а эта падла отняла ее. Разрушила то хрупкое равновесие, которое Роман выстраивал месяцами, годами, стараясь сделать все как будто ничего нет, но быть рядом.       Упырь оскалился, представляя, как разорвет ему горло, и почти склонился к шее бьющегося под ним парня. Он чувствует аромат крови оборотня, опьяняющий и в то же время ненавистный.       Но в последний момент чувствует прикосновение тонких холодных пальцев к коже над воротом пиджака. Чувствует до боли знакомый аромат ее духов и только теперь отчетливо слышит: — Это не он! Он не предал тебя… Я не предала тебя…       Последнее предложение заставляет сердце пропустить удар. Он скатывается с Питера, и оборотень поднимается, поглядывая на Литу, а потом скрывается в трейлере. — Ты не можешь предать меня. Ты просто на это не способна… — Ему хочется улыбнуться, чтобы подтвердить свои слова, но сил нет. — Я каждый день предаю тебя и себя. Каждую ночь вижу тебя во сне, каждое утро вижу твои губы, находящиеся всего в полуметре от меня, и пытаюсь не завыть от безысходности. Пытаюсь не завыть от безответности… — От безответности… — Роман повторил слово, потом прокрутил его в мозгу, еще и еще, словно поставил на перемотку одну и ту же песню. — От нее самой… Ведь ты не чувствуешь того, что чувствую я…       Парень вытаскивает сигарету, прикуривает и откидывается на жухлую помятую траву: — Прости, что пришлось увидеть это… — Ты всегда был лучшим братом… — Еле слышно произносит девушка.       Сигарета пропадает в его ладони. Тлеющий табак обжигает кожу, оставляя незначительные ожоги. — А хотел бы быть не просто братом. Я люблю тебя Лита. И далеко не так как должен… — Он выкидывает погасшую сигарету и произносит. — Кто сделал это с тобой? — Это был ангел… Ты веришь мне? — Ты единственная в этом мире, кому я могу верить…       Девушка осторожно поцеловала его, в самый уголок губ, но и этого хватило, чтобы Годфри почувствовал, как у него съезжает крыша. — Я люблю тебя Роман, но сделать ничего не могу… — Ее голос дрожит и срывается. В уголке глаза выступает слезинка и катится вниз по щеке.       Парень несколько секунд смотрит на остановившуюся капельку, потом подается вперед и, собирая губами слезинку, целует Литу в щеку: — И я не могу… Но безответностью тут и не пахнет.