Когда отцветёт сакура

      Сжавшись в крохотный, изредка вздрагивающий, никому на свете не нужный комочек, Кымсэги лежал на узких нарах, подтянув коленки к груди и обхватив их руками. Когда-то прекрасный пушистый хвост, которым бурундук так гордился, свисал на пол безжизненной тряпкой. Но до того ли было несчастному пленнику!       С момента их последней встречи с Шусаги минула неделя, однако разведчик напрасно ждал свою маленькую подругу. Что, что могло приключиться с нею? Неужели её разорвали в клочки жестокие волки? Не расстреляли ли её за пособничество беспомощному врагу? Не пустили ли по кругу в качестве урока? В утомлённой голове вихрем носились самые мрачные прогнозы. Ну почему, почему её, маленькую сиротку, поджидало ужасное наказание?       Кымсэги бездумно созерцал свои поджившие лапки, лишь изредка переворачиваясь на другой бок. Дрожащие руки, покрытые синяками, царапинами и свежими ранами в тех местах, куда безжалостно вгоняли иглы, казались ему какими-то чужими. Помнились ему совсем другие, его детские бурундучьи лапки, с мягкими розовыми подушечками и шелковистой шёрсткой. Быть может, это пугающее зрелище и холодная, мрачная тюремная камера — последнее, что разведчик увидит в своей жизни?.. — Эй, рыжий! — неприятный писклявый голос словно бы резанул по опущенному ушку. Недовольно заурчав, бурундук неохотно перевернулся на другой бок, мордочкой к решётке, уже зная, кого он там увидит. — Чего тебе надо, ублюдина? — отрешённо вздохнул Кымсэги, не открывая глаз. — А разве мне что-то должно быть надо, чтобы захотелось проведать заклятого врага и посмеяться над его беспомощностью? — противно завизжала дверь, и от вплетающегося в этот отвратительный звук не менее отвратительного хихиканья Мульманчхо разведчик зажал ушки лапками и глухо застонал в нары.       Мягко шагая, мыш приблизился к вяло дёргающемуся на нарах пленнику. Чуть прищуренные глаза недобро поблёскивали из-за прозрачных линз очков. Цепкая серая лапка коснулась прижатого к голове круглого ушка бурундучка, ласково поглаживая.       От неожиданности и отвращения Кымсэги так и подскочил на добрых полметра: — Да как ты...да как ты смеешь?!       В ответ Мульманчхо запрокинул голову и рассмеялся, показывая острые клычки: — Что, чувствительные? Как же ты пережил войну, если такой неженка?       Несломленная гордость возмущённо заговорила в разведчике, но после мучительных дней плена ему было настолько неохота шевелить хотя бы хвостом, что он лишь прикрыл глаза, и тихое разъярённое урчание стало мышу ответом и предупреждением. Но того, однако, это вовсе не удовлетворило. Мгновение — и он уже вовсю теребит ушки Кымсэги: нагло, умело и на удивление приятно. — Вражина... — зреющие в урчании угроза и недовольство напугали бы кого угодно, но только не Мульманчхо. Кто-кто, а он уж прекрасно понимал, что за любую попытку прекратить пленник поплатится. — От вражины слышу, — хихикнул Мульманчхо и звонко шлёпнул Кымсэги по бедру.       Такого унижения бурундук снести точно не мог. — Только тронь! — удар ногой был не так силён, как в былые времена, но его было достаточно, чтобы отбросить мыша к стене. — Убери свои похотливые лапы! — Ты... ну, сейчас ты мне за всё ответишь! — тяжело дыша, Мульманчхо поднялся с холодного пола.       Кымсэги не успел и глазом моргнуть, как оказался прижат к показавшимся ещё более жёстким нарам, больно впившимся в израненную спину. Мыш, торжествующе скалясь, сидел верхом на его бёдрах. Вот он наклонился ближе к шипящему от боли и бешенства бурундуку, очертил пальцем воротник, обдал шею горячим дыханием... — Как же долго я ждал момента, когда ты поплатишься, ты, мелкий рыжий выродок... — острые зубы сжали край бурундучьего ушка, и на золотистой шёрстке выступила капелька крови. Вёрткий мышиный язык успокаивающе заскользил по прокушенной коже, слизывая выступившую кровь. Измученный пытками мозг разведчика отказывался понимать и принимать происходящее; однако последующий за этим звон пряжки на ремне заставил Кымсэги настороженно поднять ушки. — Не смей меня тро... — гневный возглас оборвался и сменился возмущённым мычанием, когда в пересохшие губы уткнулось что-то влажное и мерзкое. Бурундук закрутил мордочкой, отплёвываясь и вытирая рот рукавом. — Убери эту мерзость от моего лица!       Хлёсткая пощёчина обожгла щеку пленника, когтистая мышиная лапка сжала его шею, прижав и вдавив в нары. Вторая лапка скользнула к ремню и зазвенела застёжкой на ремне бурундука. Каждое прикосновение вызывало отвращение и дискомфорт, как будто по обнажённой коже проходились наждачкой. Или же это мозг так остро реагировал, мучаясь от недостатка кислорода?.. — Пусти... ты задушишь... меня... — израненные лапки Кымсэги вяло задёргались, хвост бешено застучал по нарам. Однако Мульманчхо мало беспокоился о состоянии врага. Мыш вжал бурундука мордочкой в нары и исступлённо зашептал на ухо: — Тс-с. Будь рациональным. Если сделаешь всё, как я скажу, останешься жив.       Отчаянно взвыв, разведчик собрал последние силы и, не обращая внимания на пронзившую пальцы боль, вцепился изувеченными коготками Мульманчхо в горло. — Ты, рыжая потаскуха! — мыш отскочил, тяжело дыша. На его шее медленно проступали царапины от коготков Кымсэги, который с трудом поднялся с нар и оскалил маленькие зубки. Свою честь он будет защищать до последнего. Даже если ему придётся умереть здесь, в этой камере, оставив своё тело на забаву мышам.       Бурундук прыгнул первым и сбил Мульманчхо с ног. Оба разъярённых зверька с рычанием покатились по холодному полу, кусая, царапая и нанося беспорядочные удары друг другу. Кымсэги успел бы увернуться от укуса, если бы не слабость, нарастающая боль во всём теле и только мешающийся полосатый хвост, за который Мульманчхо ухватил его и дёрнул на себя. Разведчику не хватило всего какой-то секунды, чтобы развернуться для удара. Теперь его шея была уязвимым местом, чем мыш не преминул воспользоваться. Удушье окончательно лишило бурундука всякой возможности и желания отбиваться, он отчаянно засучил лапками и бессильно повалился на холодный пол.       Темнота застлала глаза Кымсэги. Мерзкая влажность прошлась под хвостом, пачкая шёрстку чем-то вязким и скользким. Возможно, это не дало бурундуку потерять сознание мгновенно. Поэтому перед тем, как бессознательно растянуться на полу на радость Мульманчхо, Кымсэги успел услышать гневный возглас: — Лапы прочь от Рыжика!       И свист смертоносной иглы, рассекающей воздух.