Когда отцветёт сакура

       Природа продолжала жить своей особенной, прекрасной жизнью. Она как будто заигрывала с беспечно резвящимися на полянке перед домом зверятами: кокетничала весенними лучами, забиралась к ним под рубашонки прохладным ветерком, махала им ветками, покрытыми последними розовыми цветами... — Шусаги, лови! — Ундочи, невысокого роста ежонок, весело перекинул мяч новой подружке.        Белая мышка в красном платьице вприпрыжку припустила за мячом; тот был едва ли не больше самой малышки Шусаги, и она с трудом удерживала его на вытянутых лапках. — Кто-то каши мало ел! — крепко обхватив подружку за талию, колючий кадет поднял её вместе с мячом. — Но кто? — доверчиво и кротко осведомилась Шусаги. — Ну, такими темпами мы с Ундочи вас в два счёта обыграем! — Памсэги, урча от нетерпения, подскочил к зазевавшимся зверятам; но прежде чем ему удалось завладеть мячом, мышка, изловчившись, подкинула игрушку вверх. Мяч честно пролетел метр и тут же был пойман Мурори. — Молодчина, сестричка Шусаги! — уже предвкушавшая победу уточка подлетела к кольцу и с лёгкостью забросила мяч. — 8:7 в нашу пользу, мальчики! — Так нечестно! — бурый бурундучонок так и подскочил, сердито поглядев сначала на довольную Мурори, а потом на улыбающегося Ундочи. — Летать мы не договаривались! И вообще, Ундочи специально Шусаги мяч бросил! — Так захват же потом применил... — ежонок, будто бы оправдываясь, виновато развёл лапками, но его маленькие глазки так и сияли. — Вот, брать в захват мы тоже не договаривались! — торжествующе завопила Мурори. — Шусаги, скажи же, не договаривались? — Не договаривались, — покладисто согласилась мышка, но тут же застенчиво опустила чёрные глазёнки. — Но мне понравилось... — А раз понравилось, то не считается! Ну-ка, Шуса, поехали от них! — Ундочи легко, как пёрышко, подхватил Шусаги и, усадив к себе на спину, понёсся по поляне. Жаждущий справедливости Памсэги бросился следом, а Мурори, похлопав на товарищей глазами, с хохотом повалилась в траву.        Кымсэги терпеть не мог, когда его будили. Вот и приспичило же детворе раскричаться именно сейчас! Взъерошенный разведчик, обмотавшись одеялом, неохотно поднялся с кровати и проковылял к окну с твёрдым намерением выдать всем сестрам по серьгам. — Эй, мелкота! Чего вы расшумелись ни свет ни заря? — Ой, прости, Голдик, мы больше не будем... — Шусаги съёжилась на спине Ундочи. — Так что ж вы ночью не спали, многоуважаемый брат? — ехидно осведомился Памсэги. — Или вам товарищ спать не давал? — А ты не в свои дела нос не суй, умник, — пригрозил нахалу старший, впрочем, не уточняя, что именно последует за следующим бестактным вопросом. — Любопытной бурундушке в магазине оторвали ушки! — А зачем ушки рвать, если язык как помело? — искренне удивилась Шусаги — аж в траву кувыркнулась с ежиной спины. — А вот у медведей, говорят, раньше языки за сплетни вырывали,— Сакура, не заморачиваясь с устаревшими нормами приличия "из дома выходят через дверь", сгребла в передник чуть остывшие пирожки и лихо перемахнула через подоконник в сад — благо, когда живёшь на первом этаже, можно регулярно позволять себе такие капризы, — где тут же была облеплена восторженной и проголодавшейся детворой. — Вот жалко, что ты тогда у медведей не жила! — У тебя просто нет чувства юмора, Рыжий, признай это! — Это у тебя оно какое-то плоское! — Ну-ну, прекратили ругаться! - по-хозяйски прикрикнул на закадычных задир Джулдарами, в примирительном жесте разводя лапки, пусть для этого и пришлось оторваться от сосредоточенного ковыряния отвёрткой. Косымдочи же задумчиво промолчал, оценивающе пробуя модельку в лапке — тяжёлая... — Вас же с крыльца слышно! И ведь не разнимешь потом, петухов этаких! — Да и зачем разнимать? Без таких-то перепалок жизнь наша будет совсем не та, а, Рыжик? — сияющая колючая мордочка медленно повернулась в сторону распахнутого окошка спальни. — Иди к нам, Рыжик, не будешь же ты там весь день сидеть!        Золотистый зверёк лишь торопливо, с улыбкой кивнул; мелькнул в окне кончик длинного хвоста, ворот рубашонки — и вот Кымсэги уже выскакивает на крыльцо, вертя во все стороны чисто выбеленной мордашкой. — Да зачем тебе этот маскарад, дурачок? — Косымдочи, отложив заветный самолётик в сторону, со смехом потрепал товарища по макушке и наградил звонким поцелуем в белую щёку. — Волков наголову разбили, никакое супероружие им не помогло — чего мудрить? — Так красиво же, — кокетливо обмахнувшись растрёпанным со сна хвостом, бурундук пристроился рядом, с интересом проведя кончиком пальца по крохотным винтам. — Хочешь сказать, без них ты мне меньше нравишься? — лукаво прищурился колючий забияка и тут же закрылся лапками — пришлось отбиваться от навязчиво полезшей отовсюду сверкающей рыжей шерсти. — Ай, ай, всё, победил! Рыжик, Рыжик, перестань, щекотно! — Но-но! — так и вскинулся ежонок-младший, поудобнее подсаживая хихикающую мышку-белянку на плечи. — Я самолётик Шусе подарил, а вы мало того, что его забрали, так ещё и сломаете! — Не забрали, а...а... — Шусаги наморщила лобик, пытаясь вспомнить заумное словечко, выученное в цветочнохолмовской школе на уроке истории. — На-ци-о-на-ли-зи-ро-ва-ли, вот! — Эй, я хочу отыграться! — возмущённо прервал рассуждения мышутки Памсэги, и мяч так и сверкал в каштановых лапках. — Чур, я на стороне Джулдарами! — тут же записалась в команду Сакура, отряхивая передник от крошек — пирожки разлетелись в первую же минуту, и воспоминания о них отпечатались лишь вареньем на ребячьих щеках. — Эй, колючий, мы с вами! — Тогда мы — с Памсэги! — не остался в долгу Косымдочи и, бодро хлопнув себя по коленкам, упруго вскочил на ноги. — Рыжик, ты идёшь?        И, не дожидаясь ответа, утянул бурундука в сад, что уже через минуту наполнился счастливым смехом, визгами, добродушными шутками — правда, иногда оборачивающимися короткими перебранками. Восемь зверят, светя цветастыми штанишками и юбчонками, мирно веселились как дети, перебрасывая друг другу алый-алый, как солнышко, мяч; ведь впереди у них была вся жизнь — долгая, счастливая, полная любви и дружбы жизнь. А над их головами, ласково шурша последними розовыми цветами, покачивала тонкими ветками отцветающая сакура...