Колдуны

      Зверь подставлял под пальцы уши и тыкался в ладонь лобастой башкой, а человек старательно чесал ему уши и шею, не обращая внимания на взгляды всех остальных. — Хорошая собачка? — неуверенно предположил кто-то из зрителей. — Угу. Хорошая собачка, хорошая, пушистая, хвостатая. Глазки желтые, морда наглая, шкура драная, блохастая. — А это точно собачка? — встрял кто-то еще — Ну глянь ведь, хвост поленом, пальцы не так стоят.       Собака злобно ощерилась. — Уйди куда-то. Не пугай мне животное. Славная зверушка, чем тебе не нравится? — Зверушка хорошая, упитанная, на янки отожрался, шкура блестит, тут я ничего не говорю, но это точно собака? Хвост опять же, лапы не такие. — Кроуфорд. Уйди куда-то, лошадей проверь или револьвер лишний раз почисть. — А когда я вернусь, то нам будет нужен новый капитан. Потому что тебя сожрет бешеный волк. — Да ну? И почему сразу бешеный? Воду пил, значит не бешеный. — Ладно бы еще собака к нам прибилась, собака полезная, голос подаст, охотиться с ней можно, но вот это? Это ж волк! — Переярок. Маленький, блохастый. Тем более кормить не надо, сам янки жрет. Умничка. — Так, я не понял — волк что, нападает на живых синепузых или подъедает мертвых? — Выедает им кишки. Мы ведь их не хороним? — Мне это не нравится. Мне это совсем не нравится. Хорошо, волк жрет падаль. Они все и так и жрут падаль. Но вот чтоб волк пришел к людям и дал себя чесать? И выковыривать из ушей клещей? Это же не наша собака! Не говоря уже о том, что он жрет только янки. Какой-то конфедерат с хвостом получается, а не волк. И да, тоже сопляк, вроде Кроуфорда. С той разницей, что у него больше зубов, а у Райли меньше блох. — Я бы попросил бы! У меня блохи воспитанные, домашние, из округа Клэй. — Тут блохи не при чем. И Кроуфорд тоже. Тут такой вопрос — а дальше что? Мы все пойдем красть солому с чужого поля? Или утречком к нам придет Хромой и потащит нас всех за шиворот к себе? — А солому зачем красть? — Говорят, если украсть сноп соломы с чужого поля, то можно превратить ее в коня, который обгоняет ветер. — Ни разу таких не видел. И па мой про таких не говорил ни разу, а он конокрадом был дольше, чем ты, Арч, на свете живешь. — Ну так когда полночь наступает, конь этот опять снопом становится. — Все ясно. Брехня, причем такая, которую и проверить нельзя. Вот если кто скажет, что в Веракрусе дешевые шлюхи, то хоть можно спросить здешних шлюх и спросить шлюх в Веракрусе. И посмотреть на тамошние цены. — Ну чего сразу брехня? Наоборот, удобно. — Неудобно. И непонятно. Вот взял такой дурак сноп, превратил его в такого коня, заехал на нем, скажем, в Черные Холмы, где одни голожопые язычники бегают. Настала полночь. Дурак убежать от них не смог. А они видели только человека, возле которого лежит сноп соломы. И до вечера этот человек не доживет, ты ж мне сам говорил, что они дико злые и снимают скальп вместе с ушами. Тогда как люди знают, что надо превращать краденую солому в быстрого коня? — Понятно. — Ты мне еще скажи, что я умею вселяться в ястреба и смотреть, где там джейхокеры. — А что, нет? — Это мелко и неполезно. Умел бы — так вселился бы в чью-нибудь корову. — Корову? — Корову, братец, корову. И нажралась бы та корова змеиного корня от пуза. — Удобно. Особенно если такое молоко еще и их женам и детям достанется. Это ж пять или шесть трупов за раз! — А если корова загнется, то что тогда с колдуном будет? — Не знаю. Я не колдун. — Ага-ага. Билл Андерсон не колдун, особенно когда гладит дикого волка при свидетелях.  — Кроуфорд.  — Четырнадцать лет Кроуфорд! Обычные люди так не могут. Я знаю. — Лучше бы ты знал, как скальп снимать, а то — восемь кусочков с одного янки! Он же сдох на третьем кусочке. — Он сдох, потому что у него была пуля в кишках.  — Но мог бы еще пожить пару часиков. А то мертвому яйца отрезать нет смысла. — Ну хоть зверушку покормишь, раз он за нами ходит. — Еще отравится. Янки редко моются, а здесь — особенно. — Мне это не нравится. Сначала эта дрянь с зеркалом, теперь волк. А что дальше? Арч прав. Если к нам действительно придет джентьмен с тросточкой и окажет нам маленькую услугу, в обмен на душу? — Можно подумать, что мы ему нужны, парень.       Волк увернулся от человеческой руки. Отряхнулся и понесся в лес. — Ну вот, спугнул мне зверя. Сопляки. Нет, чтоб патроны лишний раз посчитать, нож наточить, лошадям копыта проверить. — Проверю, проверю. Только запомни, капитан, и хорошо запомни — от него не убежишь. — Убегать? — Андерсон оскалился не хуже волка. — Ты кем меня считаешь? Черномазым? Или маленьким глухим сопляком? — А почему глухим? — Арч Клеменс посмотрел на небо, на лагерь и на всех остальных. Небо как небо — собирается дождик, остальные как остальные — такие же как он, лохматые, усталые, голодные партизаны. Но вот капитан, чуть ли не впервые за все время, напугал самого Арча. Что стало с человеком, который налетал на патрули в одиночку и смеялся, убивая? — А потому что только глухой не знает, как с Хромым поступают.  — Не знаю. И знать не хочу. У меня были нормальные богобоязненные родственники, которые по субботам ходили в церковь. — Арч, не смотри на меня как на двухголового теленка. Или ты что, его боишься? Рассказать кому-то, так они обсмеются. — Чего?! — Смешно потому что. Маленький Дьявол Клеменс и сам себя боится. — Нет у тебя совести, капитан. — И денег, и запасной подпруги, и гвоздей. — Вот опять. Почему ни у кого никогда нет запасной подпруги? Я что, язычник — без седла ездить? — Да, все шлюхи в Олате по тебе соскучились. Особенно та, толстая. Ничего. Потерпят! — Господи, чего тебе стоит? Пошли нам отряд янки вот прямо сейчас! Иначе тут будет убийство голыми руками! — Фрэнк, если твоему брату не отстрелят голову, то он точно пойдёт потом в пасторы. Очень убедительно! — А у нас гости! — Айк, вечный разведчик, скалил зубы и красная рубашка на нем полыхала пламенем. — Дальше по дороге отряд янки, с десяток.        Лагерь порскнул в разные стороны: кто-то хватал револьвер, кто-то ловил коня, кто-то наступил на ногу кому-то. — Где Дэйв? Я его с утра не видел. — Мерин его вот, а Дэйв тоже где-то. — Надеюсь, он просто обожрался чего-то, потому что удирать ему не к кому. Кроуфорд! Остаешься здесь. На всякий случай. Если он не придет, поищем.  — В Арканзасе? — В кустах. Обидно, конечно, если он помер. Ладно б там застрелили, а то дизентерия. Если на могильном камне записать, то обхохочешься. Кроуфорд хмыкнул. И проводил всадников на редкость обиженным взглядом.        Лейтенант Фаулз ненавидел все живое, а именно: блох, вшей, лошадей, миссурийских партизан и всех их родственников. Почему, почему нельзя убивать обычных, нормальных, понятных серых спинок? Почему? Почему он должен продираться через лес, пугаться каждого шелеста и шороха и не доверять никому? Почему? И тут в уши лейтенанта ввинтился дикий визг, будто младшая сестра стирает кошку. О нет. О нет! Пять или семь пестрых лохматых всадников на разномастных конях, повод в зубах, по револьверу в каждой руке. И у новобранцев не было шансов. Новобранцев? Лейтенант сам не мог поверить своей неудаче — он остался в живых. Он остался в живых, когда его людей пули вышибали из седел, уверенно и быстро. Они даже не успели схватиться за оружие. И что теперь будет с ним самим? Они ведь сдирают скальпы, как индейцы! Вот так просто ходят, наклоняются к убитым и скальпируют! И цепляют эти скальпы кто куда — на пояс, на голенище сапога, на седло, на уздечку. Чертовы мятежники! Капрал Пул, новобранец, все так же сидел на лошади и все так же тыкал винтовкой в ребра лейтенанту. Капрал Пул, которого они подобрали на прошлой неделе! Который так убедительно рассказывал про зверства этих ублюдков! Вот откуда он знал! Сволочь! Гнида! Трибунал по нему плачет! Предатель! И не мальчишка ведь, седой уже! Почему ему дома не сиделось? — Привет, Дэйв! — заорал кто-то из партизан. Капрал важно кивнул. — Это как? — оскалился один из партизан, в черной рубашке и кителе с сержантскими знаками различия. — Это когда ты их успел сюда пригнать за три часа? Мы тут и эпитафию тебе придумали: «Остановись и не жри что попало, прохожий, здесь лежит Дэйв, который поступал так же». — Пятнадцать долларов?! — взвился капрал. Кажется, до всего этого он был гробовщиком, потому что посчитал моментально. — Мне не жалко, особенно если хоронить тебя будут за твои же деньги. — Тебе эпитафия самая подходящая будет ну центов за сорок, включая работу, и не считая имени и фамилии. «Молчит». И как это — три часа? Я с ними двое суток сюда ехал! Вот пусть он скажет! — капрал ткнул лейтенанта стволом под ребра. — Если не все трое! — лейтенант Фаулз был очень оскорблен. — Прибился к нам, скотина, еле на ногах стоит, по уши в болоте, говорил, что партизаны на отряд напали, он чудом уцелел! Жрал, как саранча! Ублюдок! Если бы я знал, я бы тебя нахер пристрелил бы еще тогда! — В болоте? — партизан в кителе почесал в затылке. — Так, едем. Янки пока не трогаем. Дэйва — тоже. Особенно руками. Что-то тут не то. — Сначала волк, потом Дэйв. И зеркало это.  — Арч. — А что с зеркалом? — лейтенант надеялся на чудо. Или молнию с небес. Но вряд ли. — Не знаю я. Я даже не знаю, это зеркало или нет! Я хотел сестре подарить, а теперь не знаю. Ну сам глянь! — партизан в кителе порылся в седельной сумке и выудил оттуда довольно большой, с его ладонь, белый бархатный мешочек. Из мешочка он вытащил что-то вроде металлического зеркала и сунул под нос лейтенанту. — Не понял. А повернуть можешь, чтобы лошадь была видна? — Ага. Лошадь видно. А меня — нет. И тебя — нет. И вообще людей в этом не видно. Это серебро, мне так сказали. Немцы! Зеркала не могут сделать! — партизан поспешно запихнул зеркало обратно в мешочек и в сумку. — Немцы? То есть ты ограбил невинных юнионистов? — Я их убил. А он мне сам отдал эту штуку. Я ему потом вышиб мозги. — Зачем? — Потому что немец. И потому, что ты его не видел. Если бы ты его увидел, синепузый, ты бы обосрался и сдох от ужаса. — Да я от его жены дергаюсь, как вспомню! — встрял еще один партизан, сдернувший с себя китель майора пехоты и швырнувший его на землю. Китель южному выродку был явно мал и треснул сзади по всей спине. — Жены? — лейтенант прыснул. — Жены, жены. Потому что она была раздутая! У нее один глаз вытек уже! Она ходит, на ней кожа лопается! Она недельки три назад как померла! У нее из носа опарыш вылез! И она пол подметает! — Я жрать хочу! — взвыл белобрысый, низкорослый и лохматый, в зеленой рубашке и грязных домотканых штанах, который ехал с другой стороны от лейтенанта. — А у вас нет совести! — То есть? Я должен поверить выдумке неграмотных убийц, что где-то здесь жил немец со своей женой и она ему помогала по хозяйству? — Не хочешь, не верь, синепузый, но я этого немца тоже долго не забуду. Жена то так. Он выдрал себе глаза и вставил камешки какие-то. И я тебе Богом и Дьяволом клянусь — он меня видел. Он сказал, что ему цветочки на моей рубашке нравятся. — А мне — нет! Такое впечатление, что это вышивал человек, в первый раз в жизни взявший в руки иглу. Хотя, если это твоя сестра, то все ясно и так — тоже без мозгов. Ты на ней успел жениться или она предпочла твоего папашу? — Э, не. Не получится. Ты будешь подыхать очень долго, лейтенант. Очень, очень долго. И над тобой заплачет даже Хромой. Я ведь вас знаю — чуть надавишь, уже плачете и орете про своих малых деток. Ну вот я тут при чем? У твоей жены дети, рад за нее. Но они-то не мои! — А если твои? — А это пусть твоя жена доказывает! — партизан в кителе фыркнул. — Тут посчитать ой просто — если она в предыдущие лет десять не была в Канзасе и жила где-нибудь подальше от густонаселенных мест, то точно не мои! Или если она немка. Фу. — Как в Канзасе? Почему в Канзасе? — Паскудная Территория, не спорю, но я там жил. Сначала здесь, потом там, теперь опять здесь.  — И чем же этот прекрасный штат тебе так не угодил? Аболиционистами? — Ебал я их холодные трупы! Погодой и придурками, которые стреляют в людей, не воровавших у них лошадей! Па был вообще не при чем! — А погода чем помешала? — А вот и видно, мистер синепузый, что ты про эти блядские смерчи и не слышал! Сарай. Кукуруза, да у нас вообще корова раз полетела! Ее на куски смерчем порвало! Такая черная воронка до неба высотой. А ты сидишь в подвале и зубами клацаешь. А у тебя под ногами скулит собака, которой хватило мозгов убежать впереди всех. Умная была собака, не то, что ты. — Жаль, что тебе не пришлось полетать в том смерче! — А мне жаль твоих подчиненных. Если ты и на них таким же образом вызверивался по любому поводу, то так нельзя. Даже на собаку так нельзя, обидится и укусит.        Кроуфорд вскочил на ноги. Сколько времени прошло? Сидеть в пустом лагере было страшновато. Ему, убийце многих. Два десятка янки и всех застрелил он сам! И им всем отрезал уши! Па бы, конечно, испугался. Вот только кого больше? Красноногих или своего сына, который забыл, как вести плуг, зато знает, как резать глотки? Или капитана? И что будет, если они не придут? Что будет, если придут, но не те? Если придут мертвые, ободранные, обглоданные, которые хотят свои уши назад? Если действительно — Последние Времена и могилы не держат умерших? Па с братом, правда, тоже встанут. Интересно, если они встанут, то им обедать надо? Ма не поймет, если не станут. Не для того она готовит, чтоб обед на столе стух. У пастора спросить, что ли? А где взять пастора посреди леса? Вроде бы с Уортом ездил какой-то, но Уорт — дурак, он, когда без глаза остался, так последние мозги потерял. И в карты играет. И, к тому же, сам Райли Кроуфорд и не надеялся на встречу. Скорее всего, ему будет здоровенное озеро из огня и серы. За все сразу — за ругань, за самогон, за карты. И за то, что не написал своим сестрам, ни разу. Почта, правда, ходит хорошо, если раз в месяц, но они ждут писем. Или еще можно познакомить с ними Арча. Было бы смешно — он при виде симпатичных девушек заикается. Конечно, ма б удивилась, но лучше Арч, чем капитан. Арч столько не сожрет, а где один Андерсон, там и второй, рядышком. Но лучше Андерсоны, капитан с братом, чем Джеймсы. Баптистов ма терпеть не может. О, вроде едет кто-то. — Кто идет? — Несчастный фермер! — Зачем пришел? — Чинить, что сломано. Лейтенант Фаулз расхохотался. Меньше всего этот ублюдок в кителе был похож на человека, который мог или умел что-то починить, или на фермера. — А какой флаг над нами? — Черный. — А чего он ржет и кто это вообще? Партизан в кителе потряс головой.  — Это еще что за дополнение к паролю? Я его не знаю. — Так это и не пароль, я спрашиваю, кто это такой? И это что, Дэйв? — Это янки, мы с ним поразвлекаемся. А я не знаю, Дэйв ли это. Здесь его не было с утра, а янки говорит, что он их доставал два дня, и вывел их на нас. Арч себе наконец-то нашел седло по вкусу. Но это как? Не может быть так, чтобы нам было несколько часов, а им — несколько суток. Не может быть. — А если я пойду и поищу Дэйва? А если я его найду? — Я и так запутался. Ладно, если ты найдешь его труп, то мы стреляем этого. — А если я найду вполне живого Дэйва?  — Так я тут, не надо меня искать! — подал голос капрал. — А если это не ты, а кто-нибудь еще? — Как это я не я? А тогда я кто? — Хромой, наверное. — О, я знаю. Если это действительно не мистер Пул, то он может выполнить совершенно невыполнимое желание. — Гони мои деньги за три месяца! — немедленно отозвался еще один лохматый, в серой рубашке и кавалерийских штанах, тот самый, который бросил китель в лесу. — Ну, мистер Дьявол, где мои деньги? Ну? — Джим Андерсон, ты рехнулся? Да? — капрал спешился и расседлывал лошадь.  — Где мои деньги?  — Нет у нас денег, придурок! Нам никто не платит!       Лейтенант Фаулз захохотал так, что начал икать. Щербатый сопляк сдернул его с лошади за ногу и быстренько прикрутил за руки к импровизированной коновязи, здоровенной обгрызенной ветке. — Кроуфорд! Без нас не начинай! Ботинки — Фрэнку, он на них уже нацелился, штаны мне, потому что мои уже настолько латанные, что перед лошадью стыдно. Китель забирай. Будешь лейтенантом! — Ну, лейтенанту мало платят! Если бы хоть капитаном! — Я хожу в сержантском и ничего! — партизан в кителе оскалился. — Лейтенант? Вот это? Вот этот засранец? — лейтенант Фаулз попытался пнуть какого-то незнакомого и в чем-то, подозрительно напоминающем очень грязную форму серых спинок. — А я бы на твоем месте Райли не обижал. Понимаешь, у него есть мечта — снять с янки целенький скальп, но руки у него в этом деле обе левые, чтоб тебе понятно было. Он почему-то по кусочкам отрывается. Ну вот в прошлый раз он с такого же недоноска, как ты, восемь кусочков отодрал. Час мучился. Ну вот не умеет он скальпы снимать одним куском! — Почему ему никто не раскроил башку? — Пробовали! — Кроуфорд подошел к коновязи, посмотрел на узлы. И на штаны. — Голова моя крепкая, и память у меня хорошая. Как они орали! Я заставил их сожрать их же уши. — Хм, хорошие ботинки. Не армейские. Это на заказ сделано. Спасибо. Тебе не нужно, а мне сгодятся! — тип в серой форме переобулся и радостно скалил зубы. — А штаны на меня, похоже, не налезут. Это разве что ему годятся, тоже задохлик. — Партизан в кителе сдернул с весьма обиженного лейтенанта штаны и крайне задумчиво на них смотрел. -Я еще подрасту. Но спасибо! — еще один сопляк, белобрысый и с тремя револьверами за поясом, без всякой стеснительности переоделся, скинув свои изрядно потрепанные штаны на лямках и фыркая от смеха. — Я вам что, цейхгауз? — лейтенант Фаулз как-то не так представлял себе свою смерть. Желательно, в очень преклонном возрасте, или сражаясь с тысячами язычников, но не так! Не в кругу диких, ненормальных ублюдков, которые делят его вещи между собой! — Вроде того. Кроуфорд! Смотри сюда. Внимательно. Ну просто же — берешь янки за волосы, вот так. — Ну и я так делаю! — Кроуфорд цапнул лейтенанта за волосы, запрокидывая ему голову. — Берешь ножик. — Взял! — Кроуфорд выудил из кармана обычный складной ножик, такой продают за сорок центов, и открыл зубами. — Не надо, пожалуйста!  — Как с Джо скальп драть, так вы ничего, а как с вас, так не надо! — Да не знаю я никакого Джо! — И он тебя не знал. Один надрез по окружности, вокруг темени, чтоб был полный круг. Со всей силы, чтоб ножик по черепушке прошелся.       Лейтенант Фаулз заорал. Потому что спасения не было. И подмоги не было. И Кроуфорд действительно не умел снимать скальпы быстро и целым куском. Дэйв Пул бросил седло на землю. Почесал своему гнедому шею и выудил из седельной сумки книгу. — Может, в этом дело? Ты зеркало взял, я — книгу. Думал продать кому-то. — У тех немцев? Ну ладно, я с фермы, ни черта не знаю, но ты ж гробовщик в Канзас-Сити! — В Левенворте. И я знаю, как сделать гроб и почем надпись на могильном камне. А ты колдун, тебя звери слушаются. — Я их просто не обижаю. — А про волка мы молчим, да? — Кроуфорд отодрал от вопящего лейтенанта янки третий кусок скальпа, изрядно вымазав кровью себя и китель на нем. — Мы случайно волка прикормили. Маленького такого, переярок, только-только вырос. Он за нами ходит. Ну пришел ко мне, ну что такого. — Случайно можно соседку выебать. А чтоб дикий волк к тебе ластился — это ты колдун. Так что не зря я ту книгу притащил. Глянь, пока светло. — Тяжелая. Обложка деревянная, еще и обтянута чем-то, черной кожей. С уголками железными. Только непонятно, как ее читать — где тут верх, где тут низ, где начало, где конец. И она не на английском. Я тут не вижу ни одной знакомой буквы. — Может, ты читать не умеешь? — Умею, но не это. Сам посмотри! — Пул перехватил тяжелую книгу и глянул на плотные желтоватые страницы. Линии ровных, аккуратных и непонятных закорючек и уголков, рукописный почерк. Не напечатано. Может, тут картинки есть? Но и картинок при беглом просмотре тоже не было. Плотные, чуть скользкие страницы. На кожу похоже. На очень тонкую кожу. Как в старые времена, когда еще не научились делать бумагу. — Я бы это руками не трогал. Что хорошего от немцев? Капуста квашеная? Так я ее не люблю. — Ничего вы не понимаете, ребятки! — Флетч подал голос откуда-то из палатки. — Это у каждого колдуна такая книжка. Он ее и читает, а людям непонятно. Потому что там страницы из человеческой кожи. — Я даже не хочу это знать! — Пул сплюнул, отшвырнул книгу в сторону, в догорающий костер, и вытер руки о штаны. — Капитан, ты уверен, что у тех не было детей? И что они не идут за нами?        Коул. Рыжий и рациональный Коул Янгер. Хоть кто-то помнит, что он — партизан, а не салемская ведьма. — Я ничего такого не видел, но тряпок у них было много. Драные, грязные, ношеные вещи, в пыли, плесени, в руки брать противно! И размер разный. Фу. Хорошо, что они сгорели! А теперь представь, что их дети пришли домой и увидели то, что мы им устроили. — Ага. Флетч! Флетч! Хорош дрыхнуть! Сворачивай палатку! Переходим куда-нибудь! Фрэнк Джеймс спокойно вышиб еще живому янки мозги и сунул револьвер в кобуру. Кроуфорд, грустно засопев, отвязал труп от коновязи и сдернул с него китель. — Фэ. Как настоящий! — Арч, заткнись! — Сам заткнись. Вы разворошили гнездо шершней, а жрать они станут меня. — Хорошее сравнение. Им человека убить — как мне почесаться. Только колдунов надо вешать. Судить и вешать. А еще колдуны так не плодятся, — Флетч двинул своего мерина кулаком между ушей, для благонравного поведения. — Поймать их как? Я знаю, как вешать красноногих и немцев, колдуны от них ничем не отличаются. — А я откуда знаю? Я не ведьмознатец. — Ученики? У него что, человек двадцать взрослых мужиков в подчинении? Если считать по тряпкам. Я не преподобный Мэзер, я их до того налета в глаза не видел! — Всего-то. Колдуны для нас неопасные. Неурожай — мы не фермеры. Нестоячка — я их убивать собрался, а не ебать. Переживу. — А если это такие колдуны, которые подымают мертвых и насылают чуму одним пердежом? — А вот на таких первым пойдет Арч Клеменс! Паникер! — Зато со скальпом! Так мой дядя говорил. А он много где был и много чего видел! Он даже в Мексике был! — По седлам! А то мы тут до вторника не соберемся!        Отряд сбился в тесную группу. Тесную, пеструю, нервную кучку. — Капитан, я не понял — мы едем за скальпами или мы едем к этим немцам? — Айк тоскливо глянул на подлесок, на бормочущих что-то в два голоса сопляков, на мрачных Янгеров, на Клеменса. — А ты сам догадайся! Янки все-таки люди, а оставлять у себя в тылу корзинку крыс, оно как-то не особо. — Это что, такая дурацкая шутка? — Айк не мог поверить в то, куда они собрались ехать. Но даже родной брат жался поближе к капитану Андерсону. Андерсон мотает головой. — Не шутка? Ну хоть посмотрю на него.        Разномастные кони идут неспешно, рысью. Зачем спешить? Колдуну нет смерти, пока он сам того не захочет. Он никуда не денется, старый безумный ублюдок. И, возможно, у него в шкафу есть что-нибудь ценное. Серьги, кольца, брошки. Ложки серебряные. Но он сдохнет. Сдохнет окончательно! И не будет этих дурацких штук с временем, солнца, неподвижно стоящего в небе, и перепуганного чуть ли не до мокрых штанов Кроуфорда. Он думает, что никто не слышит, что именно он бормочет. А его слишком хорошо научили. И мелкого Джеймса тоже хорошо научили. Только это на похоронах читают, не по еще живым людям. — Стены Иерихонские! — выпаливает Бутч. Он тоже что-то понял. Или вспомнил. — Это ты долго думал? Это мы, что — ханаанейцы нечестивые и язычники безбожные? Нашел с кем и когда сравнивать! Иерихон взяли! — Джим Андерсон скалит зубы. — И, на будущее — еще раз подойдешь к моей сестре, богохульник — искалечу! — А вот и подойду! И на танцы приглашу! А вас обоих вообще спрашивать не стану! — Вот и хорошо, мы тогда твой гроб понесем! — фыркает капитан.  — Не понял? — Бутч Берри осаживает лошадь от неожиданности. — А вот когда она тебе череп проломит, то ты и помрешь. Не нравишься ты ей.  — Дурак ты, Билл Андерсон. Ох и дурак! И брат твой тоже. Я вас тогда на свадьбу не приглашаю!  — Бутч, не доводи. Я тебя покалечу, Мэри меня за это закопает под грушей, и обидится. — Мы едем убивать колдуна, а они как с ума сошли! — Джим Янгер крутит пальцем у виска. — Колдун — то так, гадость, а вот Бутч как муж моей сестры — это и впрямь страх! — А что тут такого? Я же никому не скажу, что Мэри Андерсон подшила к лифу восемьдесят оборочек, чтобы издалека казалось, что у нее есть сиськи!       Расхохотался даже мелкий Джеймс. — Ну все. Доберемся, убьем — и я тебе сразу дам отпуск по ранению. Бессрочный. Потому что она тебе глаза выцарапает! А мы тебя держать будем!       Райли Кроуфорд смотрел на жабу. Жаба была упитанная, мощная — с чайное блюдечко ростом. — А сейчас Флетч скажет про соломинку! Опять! — Такой в зад соломинку и не засунешь! — Флетч Тейлор топнул на жабу ногой и резко поднял голову. — А почему — опять? Я такую здоровую жабу первый раз вижу. — Первый раз! — Кроуфорд расхохотался. — Шестой! Шестой раз я вижу это уродище! Сейчас кто-то будет возмущаться, что не надо животных мучить! — Невинное создание. Сидит себе, не мешает никому. Не надо ее мучать! — мелкий Джеймс зевнул и на всякий случай подошел поближе к товарищам.       Кроуфорд прыснул и сел на землю. — Эй, эй! Нашел, когда с ума сходить? Нам еще до вечера ехать, кони чуть отдохнут и мы его достанем. — Увидишь, капитан. Сам все увидишь. В шестой раз! Сейчас я найду в кармане кителя дурацкую картиночку и покажу это тебе. Во. Гляди! — Кроуфорд вытащил маленький кусочек картона и протянул собеседнику. — Старый хрен куда-то пошел и оставил восемь чаш. Наверное, за выпивкой. — А почему за выпивкой? — Фрэнк Джеймс пожал плечами. — А за чем же еще? Расставил кубки, и пошел себе за вином или пивом. — Мы в глубокой заднице, джентьмены! — капитан отшвырнул странную картинку в траву и навис над Кроуфордом. — Можешь меня прибить. Я не против! Лучше ты, тем те, которые немцу служат. — Не понял? Кто ему служит? И либо ты рехнулся, либо тут вправду что-то не то. Тени не двигаются, например. — Ну хоть кому-то это понятно! — Кроуфорд так и сидел на земле и не собирался никуда вставать. — Понятно, что не понятно ничего! Почему мы не можем до него доехать? — Увидишь! Это же не безмозглая ведьма из Салема, это мужик поопытнее! Надеюсь, он не будет напускать на нас волка. — Волка. На десятерых вооруженных взрослых мужиков. Райли, ты тут посиди, отдохни, может, пройдет. — Того волка пули не брали! И мне он уже один раз глотку выдрал! Это больно, знаете ли! — Случайно не этого волка? — на голоса из–за куста высунулась серая лобастая башка и понюхала воздух. — Тот больше был, почти с лошадь, — Кроуфорд медленно вытащил из чужой седельной сумки кусок сала и швырнул в башку.       Волк благодарно чавкнул. — Я не понял! Лазит по моим вещам и кидается моими продуктами! Свинья ты, Райли! — Айк, тебе что, жалко? Ему, может, жить часа два осталось, как и нам всем. — Доживем — увидим.  — Увидишь. Сначала болото было, потом волк, потом на нас индейцы налетели, страшенные, я про таких и не слышал, с каменными ножами, под сотню. Потом обвал. — Посреди леса? — Ага! — Это четыре раза. Пятый какой? — Водички похлебали из вот этого ручейка. А лошадей этот тип увел. — Ну прямо тебе Вашингтон Ирвинг! — капитан смеется. — Предположим, юный Кроуфорд не сошел с ума, — Коул Янгер возится с лошадью, выковыривает камешек из подковы, — что дальше? — Убьем колдуна, сожжем его дом, сожжем его труп. Мы ж не католики, чтоб его бояться. Вилами пришпилим и подожжем. — Флетч, а подробней можно? Кого вилами надо, и как и куда? Ты вроде как ведьмознатец получаешься, так что давай, учи. — Если бы! — Флетч Тейлор задумчиво прокручивает барабан своего кольта, — Я так, чуть-чуть слышал от старых людей. Колдуны так не плодятся, хлеба не едят, в церковь не ходят, молитвы с конца читают и жарят черных кошек заживо, чтоб клады искать. — Я ему пожарю! Я ему так пожарю, что червяков стошнит! — фыркает Джим Андерсон. — Флетч. Ты не то рассказываешь. Как до него добраться? Как его убить? — Убить обычно, пулями. Главное — труп руками потом не трогать, чтоб колдовство не перескочило.        Волк умильно посмотрел на Кроуфорда и потряс задом. — Хвостом виляет. Надо же! Флетч, а колдуны могут перекидываться в зверей? А то он за нами ходит. — Не думаю. Хлеб жрет. Мы его на колдуна напустим. Глянь, какие зубы! — капитан почесал волку между ушами.        Дэйв Пул проверил подпругу, и не знал, что ему делать дальше. Он понимал, как убивать янки, как делать гробы, но не это. И вот те слова Кроуфорда? Как это — в шестой раз? Человек если умирает, то потом не встает! И вот это, про мертвую фрау. Она что, правда вот так ходила? Небо в трубку вроде не сворачивалось, ангелы не трубили. И Арч. Если Арч Клеменс боится, то действительно там что-то не то. — Поехали! На том свете отоспимся! — капитан решил пошутить.       Джеймсы фыркают. Волк бежит рядом с кобылой Кроуфорда, чему тот вовсе не рад. Тихо, ни ветра, ни хруста, ни птиц. Слишком тихо. Лес кажется нарисованным. «И узрел я коня рыжего, у и сидящего на нем в руке меч великий, и дана ему власть, чтобы народы убивали друг друга» — бормочет себе под нос капитан. Флетч Тейлор хрюкает и показывает назад, на гнедую кобылу в хвосте отряда. Арканзасская зубочистка на поясе у Кроуфорда вполне подходит. Мелкий Джеймс крутит пальцем у виска. Ну хоть сопляки трястись перестали, и то хорошо. Дэйв Пул на ходу жует хадртэк, хрумкая на весь лес. Ведьмоловство — штука нужная, но он сам с утра не жрамши. Джим Янгер радостно вспоминает, как па сломал два зуба огурцом. Айк проверяет патроны. Клеменс свистит песенку про Лорену.       Лес сменяется вырубкой, с на вид уютным деревянным домиком, бревенчатой хижиной. — Мальчики. Глупые, глупые мальчики, — на крыльце стоит тощенький старичок в штанах на лямках, как фермер. И в глазницах у него действительно два кусочка камня, серый кремень. — Я вас сюда не звал. Я здесь живу больше, чем вы людей убили. — Здрастье! — механически отвечает младший Джеймс. Кажется, его слишком хорошо воспитали. — А ты умный, значит! — Боб Янгер скалит зубы. Коул и Джим Янгеры выдвигаются вперед — средний из троих братцев получше с винтовкой, его надо прикрывать. — Поумнее вас, мальчики.        Из-за хижины выходит здоровенный чалый волк, чуть поменьше жеребца. Чуточку. Кроуфорд крестится рукой с револьвером. — Испугалась деточка! — немец смеется. И бормочет что-то свое, стишок или заклинание. Арч Клеменс смеется. И вытаскивает нож из сапога. — Тебя пули не берут, да? Кому там нужна шубка? У кого сестра мерзнет или дочка, или жена? — Хвост! — Дейв Пул скалится. — Жене отдам, пусть пыль смахивает! — Череп! Прибью на забор, для красоты! — Айк потирает руки. — Шкуру не попорть! — Фрэнк Джеймс зевает.        Чалый волк молча кидается вперед. Клеменс шарахается в сторону, пытаясь поймать ножом горло зверя. Из двери выходит кто-то. Кто-то, похожий на человека, белый, сгорбленный, уродливый, голова растет из плеч. Мелкий Джеймс спокойненько вытаскивает револьвер и всаживает в это две пули. Тварь разлетается на куски. На странные кусочки. Капустные листья. Бутч смеется. — Альраун, мальчики. Зря вы мне огород вытоптали. Мои малюточки обиделись. Я их из дома привез, из Гессена! Коул Янгер осторожно нажимает на спусковой крючок. Волку хоть бы что, пуля уходит в толстую шкуру. Клеменс отталкивает от себя волчью морду и бьет ножом в горло еще раз. — Страшно, мальчики? Как вам? Это малая часть моих умений. Я был на Брокене. В Вальпурнахт. — Нет! — капитан ухмыляется. — А я в Канзас-Сити был. В галстуке! — поддерживает светский разговор Фрэнк Джеймс  — Ненавижу капусту! — мелкий Джеймс разносит четвертого альрауна.        Кроуфорд и его волк тихонько заходят с фланга, в тыл еще одной группе альраунов, не белой, а бурой. — О, а морковку вы любите? — немец хохочет. — А из пшенной каши они не бывают? — Кроуфорд перекрикивает выстрелы. — Гадкий, гадкий мальчик. Гадкий! — немец хихикает.       Клеменс и чалый волк катаются по земле. Фрэнк Джеймс всаживает еще две пули в зверя. Ран на твари нет, но удар пули отшвыривает зверя в сторону. Клеменс отползает, зажимая левой рукой вспоротый живот. Немец смеется, как ребенок. — Заткнись, а? — капитан не тянется к револьверу, будто чего-то ждет. — Мальчик, мальчик. Ты думаешь, что что-то знаешь. Ты думаешь, что твое жалкое оружие может что-то сделать с моими малютками. Я учился в Саламанке и Праге, когда здесь еще был лес! — Коул. Стрельни по нему разок. — А Клеменс? — Клеменс уже не с нами. Волк тоже. Дэйв Пул глянул на тварь и чихнул — волчище разлагался, пух на глазах, чалая шкура кишела опарышами. — Коул! — Янгер тянется к револьверу и всаживает пулю между изуродованных глаз человека на крыльце. Немца откидывает назад, но он встает. — Тьфу ты! Кроуфорд вертится слепнем и отмахивается от альраунов ножом. Не любит человек морковку! Его волка не видно, кобыла бьется на земле, чудом не придавив всадника, верещит от ужаса и боли — альрауны подгрызли ей сухожилия. — Чего ты ждешь, мальчик? Твои дружки умирают. Ты шел сюда зря. Из-за спины немца, из дома, несется дикий, мяукающий, визг. И окна его дома вспыхивают огнем. — Мой татцельвурм! Я его десять лет сшивал по кускам! Змей с кошачьей головой и лапами! — Ну и дурак. Окно не закрыл, тылы не проверил, спички оставил без присмотра — заходи, кто хочешь. Поджигай, что увидишь. — Зато мой малыш сожрал твоего кузена! Или кто он там был? — Брат. И если ты думаешь, что это тебе с рук сойдет, то зря. Очень зря.       На крыльцо горящего дома деловито влезает жаба. — Это этим со мной воевать? Капитан скалит зубы. Жаба атакует тяжелый башмак немца, но он ей не по зубам — колдун отшвыривает ее в огонь. И застывает под прицелом двух револьверов. — Двое знали, на что шли. Третий просто так пошел. Как в книжке написано. Был я когда-то в Техасе, продавал там мулов, играл там в карты, да и выиграл книжку. Черную да страшную. Раз прочел — не понял, второй раз прочел — картинки посмотрел, а на третий раз я ее сжег. Вот и посмотрим, правда ли там была!       Андерсон спускает оба курка. Немец валится вперед, обычным мертвым стариком. И камни из его глазниц падают на землю. На чужую жирную землю. — Вот и все. Даже если ты свою землю в себя впихнул, то не помогло. — Точно не помогло? — Кроуфорд ловит лошадь Клеменса и вытряхивает у него патроны из карманов. — Не знаю. Не знаю. Тебе виднее. Я куда больше боюсь Мэри с Дженни, чем ехать к колдуну в седьмой раз. Они меня точно убьют. — Жена с дочкой? — Хуже. Сестры наши.