Жарко

Порко был жаркий, как титан Пик изнутри. Обжигающе-плавящий. Пик задержала дыхание. Зажмурилась. Всё хорошо, всё в порядке, она не в титане, она не на поле боя. Просто кажется, потому что жарко и почти нечем дышать под одеялом. Зачем Порко накрыл их одеялом с головой? Что за дурацкие выходки? В жилом корпусе стоял собачий холод. По окнам стекали крупные капли конденсата, от этого было ещё и сыро, а комендант обещал запустить отопление завтра. Завтра — это было неделю назад. Пик спрашивала, в чем проблема, и может ли посодействовать её решению, комендант, седой марлиец с животом в три обхвата, спросил: а что тебе будет, простынешь, что ли? У него в комнате топилась дровяная печурка, а в котельную всё ещё не завезли угля. Порко сказал, придя вечером: — Ну и дубарь. И правда, подумала Пик, нам ли жаловаться, нам ничего не сделается, а вот солдаты запросто могут скопом переболеть, и так, скорее всего, и выйдет. Но кто пожалеет расходный элдийский материал? — Можно сходить за чаем, — предложила Пик. Чай она пила весь день, а потом то и дело бегала в помещение в конце коридора, и так утомилась этими перебежками, что просто постелила плед поверх одеяла, а сверху ещё один, забралась под всё это и устроилась с книжкой. Порко помахал руками, развернулся всем корпусом в одну и в другую сторону, и скинул куртку. — О, Покко, ты мог войти сразу со словами: я хочу тебя, Пик. Порко уже стянул через голову майку и взялся за ремень штанов. Замер с пряжкой в руках и засопел, потянулся за брошенным на стул свитером. — Ладно, схожу за чаем. Пик рассмеялась, заложила книжку прошлогодним календариком, отложила на тумбочку и сказала: — Мне нравится твоя идея. Не про чай. Только если ты не будешь прислонять ко мне свои холодные ноги. Порко пообещал не делать этого, и был таким напористым, что кровь за минуту уже не текла, а бежала по венам, горячая, и Пик казалось, что у неё внутри всё горит, и тело сейчас расплавится, обнажив пылающий костяной остов. Порко толкался, придерживая её за бедра, стискивал, гладил, обнимая за спину, и пот катился градом с его подбородка. Пик утерла рукой его лицо, невидное в кромешной темноте под тремя одеялами, утерла своё, такое же мокрое. Порко постанывал на каждом толчке, потом зарычал, прижав Пик грудью к груди, и соски у него были, как две раскаленные пуговицы. Пик вскрикнула, он отвел потной ладонью волосы с её уха, прижался губами и прошептал: — Тише. Поцеловал под ухом и ниже, мокрую шею, уголок челюсти, нашел губы. Пик приоткрыла их, и Порко просунул между ними язык. Её дернуло всю. Выгнуло до страшного хруста и повело в мареве, а когда она очнулась, Порко уже сидел, непонимающе вытаращившись. Спросил тревожным голосом: — Что? Что такое? Тебе больно? Прости. Воздух ворвался в легкие, как спасительный глоток воды в иссушенное жаждой горло, и Пик дышала, прижав ладонь к груди. Грудь поднималась и опускалась со скрипом. Пик скользнула по поту выше, взялась за горло. Дышит. Она дышит, всё в порядке, вокруг не волокна титанических мышц, а её комната, знакомая до мелочей комната, и Порко Гальярд, её дорогой Покко, давний друг, товарищ, любовник и ещё туча всего, кем он ей приходится. — Пик? Она отняла руку от шеи, показала жестом: подай воды. Порко вскочил, шлепая босыми ногами добежал до стола, плеснул в стакан из графина. Холодная вода обожгла рот, как огонь. Глоток больно прокатился по пищеводу. — Да что с тобой?! Пик отерла лоб и сказала: — Жарко. Порко выругался, но глядел серьезно. Забрал стакан, поставил со стуком на тумбочку, сел на кровать и подобрал ноги. Прикрылся одеялом. Пик влажной от стакана ладонью отерла голую грудь. — Одеяло, — сказала Пик. — Мне показалось, что… Волосы налипли на лоб и щеку, она нервно отодрала их, и они прилипли к руке, Пик дернула её, вырвала несколько волосинок. Зашипела. Порко подвинулся, не вплотную, но близко, взял её за запястье, другой рукой осторожно отвел волосы ей с лица, зачесал пальцами. — Прости, — проговорил он тихо. — Зачем ты терпела, надо было сразу сказать. Испугалась? — Немного. Всего лишь до белых вспышек перед глазами. Ничего особенно. Кому не дурнеет во время секса, правда? Нормальным людям, наверное, нет. Порко смотрел, распахнув глаза, осторожно опустив её руку вместе со своей на одеяло. Пальцы сжимал едва-едва. — Мне иногда кажется такое со сна, что я в титане, — сказал он негромко. — Но это не то, я… понимаю, правда, Пик. Извини. Ни один из воинов никогда не проводит в титане сколько, сколько доводится Пик. Выматываются, слабнут. Отличительная черта титана-перевозчика — выносливость. Титаническая выносливость, как бы тавталогично это ни звучало. Недели, а порою и месяцы, которые Пик проводит заключенная в жаре и влажных тканях тела титана, без возможности просто дышать, делать то, что нужно для жизни каждому, вне зависимости от возраста, пола, расы, национальности, вынужденная довольствоваться раскаленным кислородом, проходящим через дыхательные пути титана, отзываются в ней ночными кошмарами. Чем дольше военный поход, тем дольше потом она просыпается по ночам только затем, чтобы сказать себе: я дышу, и снова уснуть. Но никогда ещё не доходило до таких приступов. Хорошо, что с ней Порко, перед Порко не стыдно. И как хорошо, что он понял всё сам, потому что она не сумела бы объяснить. Не нашла бы подходящих для этого слов. Порко погладил её пальцы и спросил неуверенно: — Мне уйти? — Нет! Она сказала это слишком резко и громко, но Порко не дернулся, а сказал: — Ладно. Погладил её пальцы снова. Уже не пугающе-горячий, а по-человечески теплый. Теплый. А в комнате по-прежнему холодно. Раз их двое, то пледы, наверное, можно убрать, одного одеяла достаточно. Пик сказала об этом, и Порко сложил оба пледа, отнес на стул. Вернулся, и Пик не сдержала смешка: — Покко, тебя хоть что-нибудь может сбить с настроя? Порко самодовольно хмыкнул. Белый член рассекал темноту, как меч, такой же уверенно прямой. Пик провела пальцем от основания до головки, обвела её осторожно, едва касаясь ногтями, Порко стоял, боясь шелохнуться. Он замечательный и замечательно умеет быть сверху, но сегодня, пожалуй, нет. Это слишком. Не так давно закончился последний поход. Всё постоянно на ней, все постоянно на ней: броня, солдаты, как на повозке и в самом деле, не зря же титан так называется. Все постоянно на ней верхом, как же она устала от этого, она, пожалуй, больше не может. — Можно, — сказал Порко негромко, — сзади. — Только если я сзади тебя, — отозвалась Пик. Это ничем не лучше. На четвереньках, как животное, она потом вспоминает, как ходить прямо, ноги подгибаются, ломит спину, позвоночник не держится сам и приходится его уговаривать, напоминать, что она прямоходящее существо. Она человек, и у неё прямая спина. — Ляг, — сказала Пик и подвинулась на кровати. Порко задрал брови. Послушно вытянул ноги и глядел, опираясь на локти позади себя, как Пик садится ему на бедра. — Ляг, я сказала. — Слушаюсь, — сказал Порко странным голосом. Повозил по подушке затылком, устроился. Кончиками пальцев погладил Пик по бедру. На головке застыла, мерцая в неверном свете уличного фонаря, крупная капля, Пик наклонилась и слизала её. Порко выдохнул рвано, стиснул в кулаках одеяло. Пик размазала солоноватую каплю по рту, хмыкнула. Надавила языком на уздечку. Головка горячая, но очень приятная, и губам приятно растягиваться вокруг неё, вбирать её в рот, поглаживать языком. Пик осторожно обвела головку снова, обхватила губами, скользнула ниже, проведя языком по стволу, прижала крепко. Порко шумно дышал, бедра напрягались, мышцы вспухали под кожей, но он сдерживался, не поднимал их, и член не толкался Пик в рот, настаивая, она сама поднимала и опускала голову. Мерно, медленно, вдумчиво проводя языком по набухшим венам. Накрыла ладонью стиснутый кулак Порко, погладила. Порко неразборчиво что-то пробормотал. Она не переспросила, наделась ртом ещё несколько раз и распрямила спину. Порко глотнул воздуха, как после глубокого нырка. Смотрел большими глазами, и Пик не сдержалась сказать: — Ну что ты, в самом деле, Покко, я уже делала так, это не чудо света. Он был первым, кому она это делала, и он был первым, кто делал то же самое с ней. Без особо понимания, по наитию, но делал чудесно, с любовью и осторожностью. И так часто, как только Пик этого хотелось. Они были самими близкими друг другу и хотели попробовать всё. Когда всё скатилось в унылое дерганье под одеялом? Как скучно. Так и безо всяких ассоциаций станет нехорошо. Порко погладил ей бедра, когда Пик перебралась выше, потерлась о его твердый член, потом о напряженный живот. Остановилась, шире расставив ноги, над грудью, опустилась, накрыв собою сжавшийся сосок Порко, выгнулась, мазнула по нему клитором. И ещё раз, и снова, со сдавленным стоном, пока Порко не прошептал: — Ну давай уже, я хочу. Пик пригладила его растрепанные надо лбом волосы и сказала, что он нетерпеливый, но хороший мальчик. Хороший? Порко высунул язык. Язык влажно блестел, и Пик позволила себе, наконец, переступить коленями выше, Порко за плечи, но опускаться не торопилась, пока он не взял её за ягодицы и не скользнул пальцами к мокрому от предвкушения входу. И Пик сдалась. Он двигал языком так же жадно, как недавно входил в неё членом. Широко лизнул между губ, легонько обхватил клитор губами, прижал языком, надавил напряженным кончиком. Пик крепче взяла его за волосы и прижала к себе, отчаянно сожалея, что не может кончить так, чтобы заполнить ему весь рот. У Порко и без того лицо уже было мокрое. Он не вытирался, не отворачивался ни на секунду, а только облизывался довольно, как кот. Снова лизнул от самого входа, задержался, облизывая клитор, и Пик прижалась, подаваясь вперед, к его языку и губам, и уже не сдерживала ни стонов, ни вскриков. Они слились в полузвериный вой, когда он вошел в неё пальцами, подвигал, не переставая ласкать языком, а другим мокрым пальцем погладил задний проход, надавил, подождав, не откажется ли она, и ввел его. Неглубоко, но Пик всхлипнула и опустилась, насаживаясь сразу на все источники наслаждения: пальцы, язык, горячее дыхание снизу и сумасшедшая влажность перемешанных слюны и смазки, которые Порко снимал языком со стонами, и она отдавались в Пик сладкой долгой вибрацией, словно между ног у неё мурчал кот. — Глубже! — выстонала она, и Порко ввел палец в задницу до конца. Два других ходили в ней мокро и быстро. И язык. Язык на клиторе, вылизывающий так, словно никогда ничего вкуснее не лизал в жизни. Было жарко, но очень приятно от жара, и холодный воздух поглаживал тело, как ещё один умелый и нежный любовник. И никто ни на чем не настаивал и не командовал ею. Она здесь главная! Пик кончила с криком. Порко под ней дышал загнанно. Она погладила его по мокрым щекам и выдохнула: — Люблю тебя.