Мгновения нежности

Брок отращивает усики. Маленькие, тоненькие, вычурно выстриженные, точно соответствующие форме "Карандаш", подсмотренной в журнале, которого он не видел, не листал и вообще не знает, что такой есть. Но Брок отращивает усики. Не усы. Изящные и красивые. И очень гордится ими. Смазывает маслом на основе косточек авокадо и мечтает, как на него все будут смотреть на каком-нибудь очередном сборище в честь чего-нибудь достигнутого за какой-нибудь срок. Брок омега. Он любит, когда на него смотрят. Как-нибудь с интересом. Чтобы Джек радовался, какой у него интересный омега. Он внимательно рассматривает растительность над губой в зеркале каждое утро, чтобы не упустить какой-нибудь не туда тянущийся волосок. Изящество и утонченность. А потом Джек фыркает над чем-то, сказанном ему на ухо Мерсье, смотрит в экран ее телефона и фыркает снова, отчаянно пытаясь не расхохотаться. Брок дуется. Он знает, как сложно довести Джека до такого радостного состояния. За фото с усами Дали, пририсованными к нему чьей-то ловкой рукой, Брок готов убить, несмотря на густой, заразительный смех Джека, так и не вырвавшийся наружу. Усики он сбривает и больше не отращивает. * Брок решает носить трусики. Ну то есть вот именно трусики, которые именно для омег, из нежной струящейся ткани, светлых оттенков, с маленькими бантиками спереди, где сходятся два шва, обхватывающих его член. Просто Бри прислала ему в подарок набор, и это вовсе не связано с их полупьяным полуторачасовым телефонным разговором обо всех омегах, которые работают вместе с ними и крутятся вокруг Джека, выставляя на показ то круглые груди, то круглые плечи, то круглые коленки. Брок не знает, почему его так сильно заклинило на круглости этих омег, но Бри, видимо, проняло. И она купила ему подарок. И отправила со срочной доставкой. Прямо на адрес базы. С приколотой к коробке сочно-красной розой с бархатистыми лепестками, чей запах глушил все остальные, мешая вычислить дарителя. Брок не знает, что думали все те, через чьи руки посылка прошла от входных ворот до тренировочного зала. Может быть, что Джек сделал ему подарок. Или кто-то сделал ему подарок в обход Джека. Или что думает Джек по поводу этого подарка - его при вручении не было. Как не было и при разворачивании. Брок едва воздухом не подавился, когда увидел шелковые складки трусиков. Трусиков. Брок предпочитает простые удобные боксеры. На холодных миссиях - удлиненные теплые шорты. Практичного черного цвета. Комфорт важнее красоты. Но при виде этих голубых, розовых, нежно-зеленых и бледно-сиреневых штучек он словно забывает обо всем на свете. Он думает, что Бри носит такие каждый день. И ее альфа, глядя на круглые коленки других омег, тут же видит перед собой округлости Бри в шелковых трусиках. Брок на всякий случай передергивается, отмахиваясь от мыслей о сестре, ее муже и сексе между ними. Он запирается в кабинете Джека, раздевается и ступает в первую же пару. Удовлетворенно оглядев себя в мутном экране выключенного монитора, Брок одевается обратно, аккуратно запаковывает коробку с подарком и прячет в ящик к шоколадкам, которые там держит для него Джек. Правда, судя по уйме посторонних запахов, шоколадки туда подкладывают все беты, которые знают о существовании Брока и его ящика для шоколада в столе Джека. Положив розу в чашку с кофе и понадеявшись, что это не испортит ни цветок, ни остатки кофе, Брок возвращается в зал. Эта история могла бы завершиться всего лишь волной слухов, прокатившейся по базе и затмившейся чем-то совершенно новым, если бы их не отправили срочно на усмирение и истребление и зачистку, и Брок, уставший и вымотавшийся за двое суток без сна, не оказался бы перед таким же уставшим Джеком в шелковых трусиках. Немного потускневших и потерявших первоначальный блеск, но оставшихся шелковыми трусиками. Броку уже несколько лет не приходилось краснеть перед коллегами за вязки с Джеком в самых неподходящих для этого местах, таких как душевая кабинка в самолете. Джек запретил ему носить трусики. На службу. Дома Брок может носить что угодно. И каждый раз, когда он видит возле Джека чьи-то округлости, ему достаточно вспомнить о ящике в комоде, где одно из отделений постоянно пополняется т-р-у-с-и-к-а-м-и. * Брок подводит глаза, старательно таращась в зеркало и высунув от усердия язык. И зеркало, и тушь ему одолжила Мерсье. Он хотел вытащить у кого-нибудь из бет, они бы и так дали, попроси он, не покупать же идти, особенно если дело срочное, к тому же попросить у Мерсье ему показалось менее глупым, раз они знают друг друга. Он не сможет обосновать эту точку зрения даже под дулом пистолета, но дело не в этом. Дело в том, что у него есть тушь и зеркало, и он старательно и густо красит ресницы, заперевшись в каком-то чулане, потому что ему хочется выделить глаза на своем лице. Слишком обычные и слишком карие. Совсем не похожие на изумрудные озера Джека. Или льдистые айсберги Зимнего. Или таинственные сапфиры Анны из статистики. Сколько надо выпить, чтобы увидеть в бледной моли таинственность и сапфиры, Брок не знает, но Вестфолл выпил определенно много, учитывая, как он с придыханием рассказывал о ее достоинствах. Брока так заклинило на этих глазах, что он не только не заметил всякое отсутствие интереса к разговору у своего альфы, но еще и к ужасу своему заметил, что глаза у Вестфолла - дымчато-серые, густого насыщенного цвета, переливающиеся как перламутр. Его так потряс этот факт, что он при первой возможности залез в интернет посмотреть, как украсить свои глаза, раз они не сверкают и не переливаются и не манят в глубины океана. Тушь ложится слишком густо, склеивая ресницы комками, и он все время попадает дурацкой щеточкой по веку, и вид у него больше похож на Зимнего после затяжной операции, а не на диву с рекламного плаката максфактор. Брок чувствует, как на глаза наворачиваются слезы, трет их кулаком, размазывая тушь, смывает черные разводы слюнявым рукавом и начинает по новой, пытаясь не обращать внимания на то, что тушь совершенно не спасает его опухшие и покрасневшие глаза от полного провала амбициозного плана по покорению всех вокруг новым обликом. На третьей попытке в этой подсобке его находит Джек, пришедший, видимо, на всхлипывания, иначе Брок не знает, как еще он мог его найти. Привычно приподняв брови и осмотрев по-партизански отказавшегося объясняться Брока, Джек вздыхает и ведет омегу за собой в ближайший туалет, где помогает умыться, а потом, усевшись на крышку унитаза и усадив Брока к себе на колени, альфа требует: — Выкладывай. И Брок выкладывает. И про Анну, и про сапфиры, и про собственную обыкновенность и невзрачность. Джек молча слушает, гладя его по спине и покачивая из стороны в сторону, давая выговориться. Брок редко вываливает на него свои мелкие страхи, предпочитая сосредотачиваться на чем-то крупном и значительном. Глупо страдать из-за цвета глаз, когда ты выжил в неисчислимых боях. Может быть, это защитная реакция психики. Он страдает из-за мелочи, которую легко поправить, и это позволяет ему не вспоминать о более крупных травмах. Выговорившись, он устало замолкает, уткнувшись Джеку в шею мокрым холодным носом. Джек нашептывает ему на ухо какую-то древнюю песню про очи цвета шоколада, про янтарь, видевший начало времен, про солнце, встающее сквозь густую осеннюю листву и греющее целый мир. Джек убаюкивает его словами про расплавленное золото и танцующую в песках медь, про бронзовую чешую драконов, скользящих в небесах над миром, и про жженый сахар, который он обожал в детстве, про карамель и бурбон, которые он обожает сейчас. Джек говорит Броку, что у него глаза цвета его любви, и Брок снова плачет, немножко умирая внутри, сгорая и воскресая из пепла, растекаясь и расплавленным золотом, и бронзой, и шоколадом. Джек сжимает Брока в руках, и становится совсем не важно, что он говорит, и какого цвета у него глаза, и что скажет Мерсье про полностью истраченную, впустую истраченную тушь. Брок сжимает Джека в руках, и любит, любит, любит его так сильно, что глаза его сияют как солнце, как золото, как бронзовое крыло дракона, летящего над миром.