Поймут не только историки

Когда Ден впервые вместе с сигаретным дымом выдыхает слова «конференция», «колониализм» и «доклад», Слава лишь отмахивается. Во второй раз – настораживается. А в третий, он укурен достаточно, чтобы заржать: – Опять Восточная Римская империя, а? Твоя вечная тяга к сепаратизму до добра не доведет. Еще устроишь нам вторую Ингрию тут. – Блять, Слав, ну, сколько раз просил не курить дома, ну ебан в рот, – Ден демонстративно дым рукой разгоняет, к окну пробирается, переступает через вытянутые Славины ноги, запинается, почти летит носом в пол и снова матерится. Заставляет Славу рассмеяться, голову на сиденье дивана откинуть. – Харе ржать, если это повторится, то я от тебя сепарируюсь. – Денчик, ну ты чего, ну я же, – оправдания сквозь смех особенно издевательски звучат, – я же о тебе забочусь. Тот в ответ рукой машет, мол, что с тебя долбоеба взять, и уходит на кухню жрать себе готовить. – Блять, Слава, какого хуя ты со сковородкой сделал? А вот это – хороший вопрос. Испорченная сковородка оборачивается камнем преткновения на гладком пути их дружбы (направо пойдешь…). Почти заставляет раскаяться и прийти на эту ебучую конференцию. Становится отличным поводом нихуя не палевно морально поддержать Дена. У Дена в костюме видок тот еще: то ли секьюрити, то ли жених, сбежавший со свадьбы. Или какой советский диссидент: лицо уж слишком интеллигентное, одухотворенно-помятое регулярными пьянками (по стопочке за каждого мертвого американского президента, не чокаясь). Слава в откопанной, по случаю глаженной (чужими руками), черной рубашке на его фоне теряется. Хамелеоном с темной отделкой кресел в огромном зале сливается. Головой по сторонам вертит, программу конференции листает лениво. Совершенно пропуская тот момент, когда рядом возникает Ден вместе с парой чуваков. – Это Миша, мы вместе работали над докладом, помнишь, я говорил. А это Слава, мой друг. Слава вежливо пожимает протянутую руку. Почти залипает на собственное отражение в огромных очках Миши, и чуть было не пропускает второе рукопожатие. – И это мой друг, Дима. У Димы рука крепкая, тяжелая. Татуированная. А вот это уже интереснее. Хочется пальцами вверх по запястью скользнуть, легко расстегнув пуговицу манжета, проследить контуры татуировок, вот только… – Это блэкворк? У Дена глаза комично округляются, а Слава лишь едва заметно улыбается: мол, и не такие слова знаем. И нечего тут глаза пучить. Достаточно одного твоего Миши в очках-окулярах. – Не совсем. Попытки исправить ошибки юности, – улыбка у Димы обаятельная, острая, широкая. От нее по телу мурашками нервозность разбегается, скапливаясь внизу живота теплым предвкушением. От интонаций его голоса, неуловимо отдающих акцентом, хочется спрятаться. Или просто хочется. Противоречивость ебучая приводит к критическим результатам. Выдает фатал систем эрор при одном взгляде глаза в глаза. – Можно посмотреть? – Слав, – неодобрение Дена столь очевидное, что Дима хмыкает в ответ: – В другой раз. – Забились, – усыпить чужую бдительность. Отвлечь внимание. Незачем Дена лишний раз беспокоить. Славочка и так попрыгуньей-стрекозой с хуя на хуй порхает, неразборчивостью половых связей тревожит занятый большой наукой ум. Абсолютно и тотально бездарно просирает чужие время и силы на вытаскивание его жопы из неприятностей. Но Дима со своими ласковыми улыбками голодного волка, одновременно вызывающий желание убежать как можно дальше и оказаться как можно ближе, не кажется опасным. И Славе невыносимо хочется проверить, насколько это соответствует действительности (бабушка, а почему у тебя такие большие зубы?). Рюкзак приходится переложить под ноги: в кресло слева Дима опускается. А Ден с Мишей советуются коротко о том, где лучше сесть: с ними или все же поближе к сцене. - Мы во втором ряду сядем, но займите нам места. Мы после перерыва к вам переберемся. - На, держи, тебе это может понадобиться, - отрыть в рюкзаке бутылку воды – дело пары мгновений. Ден в ответ благодарно улыбается, по плечу его неловко хлопает. Волнуется, пиздец как, если сам трогать начал. Слава одними глазами старается показать, что все будет заебись, и, судя по скептически вскинутым бровям и улыбке в ответ, ему это удается (есть еще порох в пороховницах). - Ни пуха, – вслед Мише с Деном Дима бросает. – К черту, – они синхронно оборачиваются и глаза закатывают. А потом парой черных силуэтов стекают к первым рядам. Дима рядом достает телефон и погружается в чтение. Текст на экране на немецком, Слава краем глаза цепляется, когда лезет в рюкзак за водой. В зале душно, отопление на полную ебашит, заставляет потом обливаться. Он даже верхнюю пуговицу на рубашке расстегивает, как будто это может помочь (блаженны верующие). – Ты лингвист? – Художник. Но почти всю жизнь прожил в Германии. В Питер не так давно перебрался. А ты? – Программист. Поэт-вольнодумец, воспеватель обыденности, – и как только собственным пафосом не захлебнулся? Не иначе немалый опыт в глотании помог. Дима ухмыляется в ответ чуть лукаво: – Оды, значит, слагаешь? – И мадригалы пою, ага. – Я бы послушал как-нибудь. В обмен на близкое знакомство с татуировками, – негромко. Интимно. Взглядом к Славиным губам скользит, невозмутимостью своей подбешивает. А потом, как ни в чем не бывало, возвращается к чтению. Внутри взрывается фейерверками разочарование, горячими брызгами неудовлетворения обдавая нутро. Заставляет пропустить вступительную речь то ли ректора, то ли декана. Славе по большей части плевать. Стандартный набор приветственно-хвалебных фраз, подкрепленный белозубо радостными улыбками, оборачивается белым шумом. Слава опускает взгляд в собственный телефон, терпеливо пережидая минутные душеизлияния неизвестного ученого мужа. Готовится слушать и внимать будущему российской исторической науки. И совершенно не думает о том, как охуительно татуированные руки Димы смотрелись бы на его шее (и ты себе хоть не ври-то сам). А потом его подхватывает, утягивает на самое дно истории водоворот научных докладов. И он едва не пропускает момент, когда на сцену поднимаются Ден и Миша. А Дима легко хлопает ладонью по колену, заставляя вздрогнуть. – Наши парни, – в его голосе звучит затаенная гордость, и Слава улыбается в ответ чуть кривовато. Волнуется – не волнуется, сейчас не до его ощущений. И только когда по залу разносится звучный голос Дена, его немного попускает. Вслушиваться в смысл текста получается с трудом, да и зачем? Слава и так его наизусть повторить может. Совершенно забивая и забывая про утешительную, заземляющую тяжесть ладони Димы на колене. Поэтому ее внезапное исчезновение становится откровением. Ее отсутствие холодит обтянутую джинсой ногу, выводит из нервического транса. – Еще один доклад и перерыв, – Дима к самому уху наклоняется, обдает шею горячим дыханием. От него неуловимо свежо пахнет каким-то парфюмом, и Слава едва щекой по чужой щеке не проезжается в тщетной попытке поймать ускользающий, горчащий на кончике языка морской солью, запах. – Охуенно. Непозволительно близко. Проникновенно глядя друг другу в глаза. До тихого лающего смешка Димы, недовольных соседей по ряду (вы еще пососитесь тут) и оседающего внизу живота мутным осадком неудовлетворения. Римская пятерка на чужой щеке – ну, не иронично ли? Совпадения ебучие. Славе такое всегда было по душе. Как и ебля в туалетах. – Куришь? – Дима деловито по карманам штанов похлопывает. Пока Слава хлопает окончанию последнего доклада и внимательно ищет глазами Дена в колышущейся черно-белым прибоем толпе. – Не, но Ден курит. Выйду с вами. Курение убивает. Как и ебля при определенном стечении обстоятельств (вич-активити, я позитивный). Но это последнее, о чем думает Слава, вваливаясь в свободную кабинку туалета. Дима замком торопливо щелкает, отрезая их от окружающего мира. Места катастрофически не хватает, Славе приходится ощутимо наклониться, чтобы чужие горячие губы собственными накрыть, но это, блять, стоит того (в тесноте, да не в обиде). Дима ладонями под пояс джинсов скользит, под резинку трусов, задницу нетерпеливо сжимает, вызывая приглушенный, нуждающийся стон. Кафельная стена холодит кожу даже через рубашку, но Славе откровенно похуй. Сейчас его мир сосредотачивается в горячих требовательных руках Димы, пальцах – среднем и указательном, бесстыдно потирающим вход в его тело, и болезненном давлении чужого бедра на возбужденный член. – У меня смазка в рюкзаке. И гандоны. – Какой запасливый. Хвалю, – Дима напоследок ладонью по заднице ощутимо хлопает, а потом лезет в его рюкзак. – Повернись, так удобнее будет. Хочется видеть его лицо, то, как волчья пасть распахнется в стоне удовольствия, как радужку окончательно поглотит чернота зрачка. Но Слава послушно поворачивается, оставляя все препирательства на другой раз (надейся и жди). Секунды ожидания выступают потом на разгоряченной коже. И лишь когда на задницу вновь резко опускает чужая рука, Слава почти облегченно выдыхает. – Жопу ко мне придвинь, – нетерпеливо. Славе бы возмутиться, но сейчас не до этого. – Давай, так удобнее будет. В четыре руки с него джинсы стягивают, пальцами сталкиваются, сплетаются поверх Славиного члена. Дима сзади прижимается, одной рукой джинсы на себе расстегивает, член высвобождает. А потом мягко между ягодиц толкается. Влажной от смазки головкой по входу проезжается, заставляя сильнее назад прогнуться. Не стонать в голос не получается. Слава рукой к собственному горлу взлетает, сжимает его, пытаясь задушить стоны, рвущиеся наружу. – Блять, Слав, если нас услышат… – Димин вкрадчивый, чуть запыхавшийся голос, до самого нутра продирает, заставляя голову запрокинуть. Чужая ладонь рот захлопывает, и Слава так опасно близок к тому, чтобы языком ее огладить. Так близок, что… Когда в него сразу два пальца толкаются, даже не вздрагивает. Дима растягивает его наспех, смазка, кажется, по Славиным поджимающимся яйцам течет, но как же по(ххх)уй на это. Связь с реальностью начинает барахлить, удовольствие сотнями крошечных иголочек прошивает скомканную ткань сознания. Поэтому, когда в него член Димы влажно и мягко скользит (и когда гандон успел натянуть?), Слава лишь чужую ладонь прикусывает. Назад бедрами подается, наслаждаясь острым, почти неприятным ощущением растяжения. Хочется сильнее ноги развести, в пояснице прогнуться, давая больше доступа, но он стреножен болтающимися на щиколотках джинсами и трусами. Влажная от смазки ладонь Димы его пальцы на собственном члене накрывает, вниз к яйцам скользит (запрещенный прием). Вызывает короткое замыкание в искрящем удовольствием сознании. А потом вверх к шее взлетает. От того, как руки Димы мягко, но неумолимо кислород перекрывают, с каждой секундой все сильнее сжимая его шею, внизу живота тяжелеет. Ощущение приближающегося оргазма неотвратимо фатальное, заставляет тщетно воздух приоткрытым ртом ловить, почти отчаянно стискивать чужой член внутренними мышцами. И когда Дима чуть пальцы разжимает, когда новый вдох холодит горящие легкие воздухом, кружит голову до темноты в глазах, его настигает долгожданный оргазм. Мучительно болезненный, выматывающий, до костей продирающий. Оглушающий настолько, что сил возмутиться от ощущения чужой спермы выплескивающейся на и без того влажную от пота и смазки задницу не остается. – Ну ты и еблан, – хочется по его самодовольной роже въебать. Лишь бы стереть с нее выражение удовлетворения. Вместо этого Слава тяжело на закрытую крышку унитаза оседает. – Тебе понравилось, так что хорош ебало кривить, – Дима легко хлопает его по щеке. За это Слава с него потом отдельно спросит, а пока… – Салфетки достань. Я на мокрую жопу штаны натягивать не собираюсь, – хватит и того случая в начальной школе (кто старое помянет, тому глаз вон). – Боюсь, что это наименьшая из твоих проблем, – Дима осторожно пальцами его шею потирает, вызывая тихий смешок: – Раньше думать надо было. Ну да. Ролевые игры в Дездемону и Отелло можно было и до дома отложить. Но чем не отличный повод повторить? Слава почти блаженно улыбается и принимается вытираться. И совершенно не думает о том, как именно ему придется оправдываться перед Деном. – Держи, – Дима неловко обматывает собственный темно-синий, принесенный из гардероба шарф вокруг его шеи. Джентльмен из него так себе, зато человек хороший. Достаточно заботливый, чтобы помочь Славе не опозориться больше необходимого. Чтобы скрыть следы их спонтанного рандеву (смотри какие еще слова знаю). – Спасибо, – сипло. Шарф теплой мягкостью горло обнимает, превращает его в какого-нибудь манерного пидора. Что-то типа того. Мысли путаются, сталкиваются в безудержности броуновского движения. Резко замирая, когда рука Димы по-хозяйски шарф поправляет. Как будто обещая что-то большее. Внутри щемит болезненно, заставляет пристальнее в чужие спокойные, чуть лукавые глаза вглядеться. – Не за что. Тебе идет синий, – Дима ближе наклоняется. – Думаю, синяки на твоей шее охуительно будут смотреться. – Пиздец, ты самонадеянный, братан, – улыбка в ответ лукавая. У Димы во взгляде огонек интереса разгорается, подогреваемый ощущением вызова. Он уже в дверях туалета на Славу оборачивается нетерпеливо: – Время покажет, кто был прав. Но я бы повторил для надежности.