glassy sky

      Очередная репетиция. Чимин с прискорбием замечает, что сегодня не его день. Каждое движение откровенное грязное, он не слышит музыку, не попадает в такт, сбивает ритм. Никакой синхронности из-за него. Пак в отчаянии падает на пол и утыкается лицом в ладони.       «Так больше не может продолжаться», - срывается Сокджин. Все парни очень устали, уже который час они повторяют всё одну и ту же связку движений, в которой так уверенно лажает именно Чимин. «Я не знаю, что делать. Он сегодня не может репетировать. Мы не можем, это бесполезно», - где-то в углу доносится шепот Хосока. «Тогда оставим его, я хочу спать. И вообще, мне надоело. Чимин не может танцевать, мы не репетируем. Надоело», - Юнги бросает холодный взгляд на младшего, который сжался в углу в самый крохотный комочек. «Глупый, зачем так убиваться», - думает тот и выходит с зала хореографии, одарив холодным взглядом Чимина.       Этот комочек уже несколько минут гладит по спине самый младший группы – Чонгук – и шепчет утешительные слова. Чимин не слышит ничего, он отказывается воспринимать реальность такой, какой она сейчас предстает перед ним. А всё почему? Потому что он не может стерпеть эти холодные взгляды и язвительные замечания Юнги-хёна. С самой первой встречи он не может без волнения в груди смотреть на это сахарное чудо, которое не подпускает к себе и на метр. Он будто огражден невидимым барьером, который в силах нарушить только Хосок. В этом Чимин безумно ему завидует. Сам бы младший никогда бы не посмел обнять хёна так, невзначай. Хотя Чимин был крайне тактильным человеком. С тех пор, как он принял в себе это содрогающее нутро чувство, Чимин отказался от прикосновений и объятий других людей. Ему был нужен Юнги, словно без него нет всего живого вокруг. Изо дня в день, из года в год это были просто влюбленные односторонние взгляды, Чимин часто просил старшего дать прочитать тексты песен или понаблюдать за работой. Он делал это ненавязчиво, потому что боялся холодного тона хёна.       «Если я не буду ощущать твоего присутствия, можешь находиться здесь», - отвечал ему Юнги. И Чимин был незаметен. Он лишний раз боялся сделать вдох или повернуть голову, моргнуть или почесать нос. И всё шло своим размеренным чередом. Но сегодня…       Сегодня Чимин проснулся с безумной тяжестью в грудной клетке. Боли беспокоили его и раньше, но Чимин всегда игнорировал проблемы, связанные со здоровьем. Он точно помнит, что плакал ночью. Он снова плакал ночью, до срыва голоса, до мокрой насквозь подушки, до опухших розовых век. Он плакал, не переставая. Он чувствовал боль. А сейчас только тяжесть, будто в сердце запустили миллион маленьких металлических шариков. И вот они там, внутри, тянут тебя вниз, отдаются пульсирующей фантомной болью. Чимин встаёт и замечает тысячи белых вспышек перед глазами. «Плохо твое дело, Пак Чимин», - он делает себе замечание и начинает собираться на репетицию. В восемь утра у здания компании. Маршрут выучен наизусть, только вот ноги не хотят двигаться, будто в них не мышцы и кости, а расплавленный чугун, который с каждым новым шагом застывает, сковывая конечности и придавливая к земле. На входе стоит Юнги и так невзначай хлопает младшего по спине. «Привет, ЧимЧим. Готов?» - тон хёна на удивление теплый, нет, в нём не звучат нотки радости и он не одаривает Чимина улыбкой. Но его слова, как горячее молоко разливаются по телу Чимина, по его душе, плавя этот чугун в ногах и придавая сил. Но всё рушится, стоит только зайти в зал. Приветственные улыбки, рукопожатия, объятия. Хосок налетает на своего друга с радостным криком «Сахарооок», и обнимает. Он может. Чимину становится очень больно, он незаметно тыльной стороной ладони смахивает слезу и начинает разминку. Тело болит, не слушается. Чонгук стремиться помочь другу с растяжкой, но Чимин отнекивается и стремится приступить к связкам танца.       Всё рушится, стоит ему только поймать зрительный контакт с Юнги, пусть только через зеркало. Чимин рушится. Его сердце заходится бешеной болью. Нет, нет, нет. Так больше продолжаться не может. Он садится, опустив лицо в ладони, игнорируя всё. Надо встать и уйти, собрать сумку, встать и уйти. Уйти. Уйти. Уйти. Чимин несётся домой со всех ног, забегая по пути в круглосуточный магазин на углу дома, покупая крепкий дорогой алкоголь. Он всё решил для себя. Сегодня он прекратит эту боль, эту ноющую, разрывающую на сотни мелких лоскутов, боль.       Дверь закрывается к характерным хлопком, в руке у Чимина уже открытая бутылка. Трети янтарной жидкости уже нет, а перед глазами всё плывёт. Стоит ли говорить, что младший никогда в жизни не пил настолько крепкий виски, настолько жгучую, обволакивающую нутро, вязкую жидкость. Не разуваясь, он падает на кровать и успевает словить вертолёты. «Нет, ты не для этого потратил последние деньги с зарплаты на выпивку». Чимин поспешно идёт на непослушных ногах до кухни. Здесь, в верхнем ящике над плитой, аптечка. Снотворное, которое купил Чимин из-за расстройства сна. Это было от нескончаемых ночных тренировок, когда он возвращался домой под утро и больше не мог спать, режим не позволял, а усталость будто испарялась. Сейчас это белые, округлые таблетки виделись Чимину как единственный выход. «Чимин, ты такой глупый», раздается в это голове голосом Юнги. «Чимин, булочка, зачем ты нас оставил», - а это уже интересует Хоби-хён. Но Чимину плевать, он решил всё для себя. За три года он так и не смог овладеть своим голосом, он так и не смог стать лучше в танцах, он так и не смог приблизиться к Юнги. Не смог, всё бесполезно. Руки предательски трясутся, но он всё-таки высыпает горсть маленьких капсул в свою детскую ладошку. Сжав ладонь в кулак, он бредет обратно в комнату, где на столе его ждёт открытая бутылка виски и телефон. Экран его горит ярким синий светом. Чимин садится на пол, прислоняясь спиной к кровати. Свободной рукой он берёт смартфон и видит одно единственное сообщение.       «Слушай, ЧимЧим, ты сегодня крайне подавлен. Давай я приеду, поговорим. Мне есть что тебе сказать». Юнги, зачем ты это пишешь. Такой холодный и неприступный. Чимин смеётся. Его разумом уже овладел алкоголь. Мысли в голове путаются и собираются лишь в одно единственное предложение. «Я люблю тебя, чёртов Мин Юнги». Больше нет сил терпеть это. Парниша, чьи волосы цвета самого нежного летнего рассвета мягко колеблются сквозняком из окна, подносит ладошку, полную таблеток к пухлым губам. Он глотает всё сразу, спешит запить горькой янтарной жидкостью, что переливается в бутылке так неспешно, что отражает алый цвет заката и становится невыносимо желанной. Чимин корчится. От горечи, от боли, от разочарования. Дрожащими руками он успевает схватить телефон и пишет короткое сообщение на уже заученный номер. «Теперь я всегда буду рядом, но никогда не побеспокою тебя. Я любил и люблю. Не твой Чим». Сообщение отправляется так же быстро, как отключается сознание Чимина. Он без сил падает на пол, успев захватить мягкую подушку. Фантазия рисует рядом Юнги, как крепко он обнимает это желанное сахарное тело. Как зарывается носиком в белоснежные волосы, пахнущие кофе и шампунем. Чимин уже не отличает реальность от сна и забывается в потоке своих галлюцинаций. Он чувствует рядом любимого человека. Он чувствует, что умирает. Чимин закрывает глаза и кротко шепчет «Юнги-хён». Он не чувствует ничего, только пустоту, сладко обволакивающую его тело.       Чимин никогда не узнаёт, с какой скоростью рассекает проезжую часть его некогда любимый хён. С какой силой тот вдавливает педаль газа в пол. А в голове мысли – лишь бы успеть, это не просто шутка. Нет, это как раз таки пьяная шутка. Но нужно было спешить. Чимин никогда не узнает, как бился в истерике его холодный хён, увидев бездыханное тело своего друга. Он плакал несколько месяцев, он не мог существовать в этом мире без этого маленького зефирного мальчика. Чимин никогда не узнает, как легко коснулся своими сладкими губами хён его губ. Как хватал его тело и нёсся в больницу. Чимин никогда не почувствует, как разрывалось сердце Юнги, когда он слышал приговор врача.       В студии было холодно и очень пусто. Последние полгода Юнги не писал ничего, не разговаривал ни с кем, кроме врачей. Да и те сухие фразы вряд-ли можно было назвать разговором. В студии всё покрыто пылью. На двери - расписание приема таблеток, те саме таблетки горстью лежат на прикроватной тумбочке. Юнги бросает взгляд на место, где всегда сидел такой незаметный младший, что боялся своим дыханием колыхнуть воздух вокруг работающего хёна. Он видит его. Галлюцинации от антидепрессантов уже стали обычным явлением. Только так он мог видеть его. Видеть, но не чувствовать. Юнги садится на кровать и обнимает ледяной воздух, падая по инерции головой на подушку.       - Я скучаю по тебе, Пак Чимин.