***
— Просыпайся, выродок! Приехали, — Мужчина лет сорока открыл дверь псих-машины* и толкнул меня в плечо. Я вылез молча из машины и оглянулся: сзади было поле, пустое ужасное поле. Мало того, что шел дождь, так еще и в округе ничего, кроме старого огромного здания, на котором написано: «психиатрическая больница» Оно было противного грязно-серого цвета. Того же, как его глаза. Блять! — Чего застыл? А ну пошел. — Тот же мужик еще раз меня толкнул и направился к зданию. Внутри было так же гадко, как и снаружи. Белые стены, такие же потолки; единственное отличие — пол — он был из плит. Знаете, не из таких маленьких, а из огромных бетонных плит. Я пошел за мужиком, мы остановились возле двери главврача. Мужик постучал три раза, дождался ответа, но перед тем, как зайти зыркнул на меня, мол «молчи, сучара». В отличие от всей больницы, в кабинете было уютно. И хотя, я не совсем знаю как это, но так по-домашнему. Стены были персикового цвета, огромное окно прямо напротив двери — оно не выходило на то ужасное поле — за ним был прекрасный лес. Как же захотелось взять кисть и нарисовать его… За столом сидел уставший мужчина. Он смотрел мне в глаза, не моргая. После двух минутных гляделок, он взял какие-то бумаги, чуть прочитав их, его глаза будто полезли на лоб. Понятно, читает мое дело. После он опять долго смотрел на меня и приказал мужчине выйти и оставить нас одних. — Здравствуйте, Александр, как ваши дела? — Он задал вопрос, так же смотря мне в глаза. А я что, я птица гордая, молчал, молчу и буду молчать. — Понятно, можете не отвечать. — Он продолжал смотреть на меня, его кари-медовые глаза пожирали меня, он смотрел так, будто знал всю жизнь, будто он наблюдал, как я насиловал мертвого брата, а потом пять дней поедал его разлагающее тело. Я вздрогнул, при воспоминании об этом. В общем, за это меня и кинули в психушку. Я молча подошел к его столу, взял лист бумаги и карандаш и сел на диван. Видимо, он часто остается на работе и ночью. Я начал рисовать под его пристальным взглядом. Мужчина был красив. Ярко выделенные линии скул, верхняя губа чуть меньше нижней и открыта в полуудивлении. Темные волосы и ровный нос. Он смотрел на меня, как на куклу, на самую красивую и желанную куклу в мире. А я рисовал, молча рисовал. Не знаю, сколько мы так сидели, но тут постучались в дверь, тот же мужик. Он сказал, что мне пора в палату, я молча встал, положил на место, то что взял и пошел за мужчиной. Шли мы долго, вот только не в палату мы пришли, а в сырой вонючий подвал. Меня кинули на бетон и прицепили наручниками к трубе, ничего, я привык, мать и не такое вытворяла.POV Максим.
Я очень долго ждал приезда этого молодого человека, но никак не ожидал, что тот, кто убил свою мать и насиловал своего мертвого близнеца, будет таким милым и ужасно красивым. Я долго рассматривал его внешность. Светлые волосы по копчик, ярко-зеленые глаза, нестандартно больших размеров. Идеально ровные губы, невысокого роста, и не тощий, задница, что надо. Кхм, не о том. Я взял его дело и начал читать, так ты его еще и ел. Хм. После мне захотелось побыть с ним наедине. Он молчал, а я смотрел. Он рисовал, а я смотрел. Он уходил, а я смотрел. Взяв его рисунок я, еще раз удивился моему мальчику, да моему, это вопрос времени. Я, как обычно на автомате, остался ночевать на работе, но что-то пошло не так, и мне захотелось проведать своего мальчика. Я пошел на пост ночных медсестер, они как обычно спали, не хорошо спать рядом с психами. Заглянул в журнал, нашел в нем своего мальчика и пошел к нему. Палата пуста? Где он?! Сбежал? Нет, не мог. Блять! Лысый!!! Убью, говорил же, больше никаких подвалов с больными. Я побежал вниз по лестницам и увидел не самую лучшую картину. Моего, блять, моего! Мальчика били, били ногами по лицу, по почкам, по его охренительным ножкам. И тут его, начали насиловать! Я не выдержал. — Что здесь происходит?! — Я гаркнул так, как давно не делал. Все сразу замерли и только лысый осмелился прохрипеть: «босс.» — Руки прочь! Лысый, завтра в десять у меня в кабинете, и если ты не верующий, можешь начинать судорожно молится, что Саша выжил, а если вы ему что-нибудь сломали, ни одна молитва тебя не спасет! Я медленно поднимал своего мальчика, из подвала на руках, он каждый раз вздрагивал, на каждом шагу. То всхлипывал, то скулил, как брошенный пес. Я отмыл его от грязи, перевязал ушибы. Им повезло — ни одна косточка не сломана. Уложил Сашу на диван и лег рядом, он не спал и не был в пространстве, но продолжал тихо выть. Я обнял его, прикоснулся к его губам, он замер. Я прижал его ближе. — Все хорошо, зай, я рядом. — Он опять заскулил. — Тихо, мальчик мой, тихо…