***
Вайзли сидел на кухне, методично уничтожая еду, подобно Уолкеру. После вчерашней медитации, с налетом галлюцинаций и сцен из прошлой памяти, мальчишка чувствовал себя намного лучше. Меланхолия прошла, оставив лишь легкий след досады и негодования, кои касались ночного визитера. Впиваясь пальцами в несчастное яблоко, Вайзли бросил гневный взгляд на причину своего столь шаткого состояния. Эта причина скрывалась за горой тарелок, подчищая запасы семьи Ноев не хуже черной дыры. Светлые волосы постепенно приобретали рыжеватый оттенок, на переносице взгромоздились очки, подтверждая резко ухудшающееся зрение экзорциста. В черепушке даже стали появляться умные мысли, а не только нытье насчет спасения всего мира и примирения всех со всеми. Аллен Уолкер — бывший экзорцист, носитель памяти Четырнадцатого, горячо любимого младшего брата Графа, хранитель Чистой силы. Вайзли ехидно называл его писанным красавцем, ведь как ни посмотри, а везде у бывшей головной боли Ноев находились таланты. Теперь еще и память Реда полностью пробудилась, слившись с памятью парнишки; полнейший набор для кандидата в семью аристократов Камелотов. Шерил с ума сойдет, когда наступит время признать данный факт. Аллен сидел, как ни в чем не бывало, оглядывал кухню, держа в руке кусок карамельного пирога, и словно сторонился смотреть на единственного молчаливого собеседника. Проблемы Неа и Маны разрешились малой кровью и быстрым пониманием друг друга, стоило лишь встретиться пару раз в любовной атмосфере искателей и экзорцистов на фоне взрывающихся акум второго и третьего уровня. Младший из Кэмпбелов смог братскими чарами разбудить забытые воспоминания Графа, что повлекло за собой протесты Маны в отношении «устранить помеху для семьи Ноев». Прошло несколько десятков лет с того момента, как Неа заснул с целью переродиться как один из полноправных членов семьи, а Аллен, собирая по крупицам свою прошлую личность, переступил порог Ковчега. Честно говоря, не будь Пятый апостол Мудростью, то так и пребывал бы в неведении полной картины произошедшего, как другие члены семьи. Все же разборки тридцатипятилетней давности не уступали дешевому бразильскому сериалу; не разберешься без пересмотра или бутылки крепкого алкоголя. Вайзли привык ко всему, что могло происходить в поместье, начиная от сумасбродства близнецов, имеющих пропасть вместо мозгов, заканчивая серьезностью Графа, которого в таком настроении не рискует даже Роад донимать. Однако присутствие одной маленькой проблемы, совершенно внезапно посетившей их скромное жилище, невероятно напрягало. Да и стремительно развивающиеся дружелюбные отношения с некоторыми личностями. Например, с некими Третьими апостолами, в данный момент лениво потягивающихся на пороге просторной кухни. — Тики. Неужели не на шахтах все еще? — первым открыл свой рот Аллен, не давая и шанса Мудрости. Из взгляды встретились и, на долю секунды, Вайзли показалось, словно бывший недо-ученый обо всем знает и специально переходит дорогу, подражая черной кошке. Он ведь не может быть настолько параноиком, верно? Отвернувшись от скоропостижно нашедших друг друга собеседников, парень поднялся с насиженного места, привычным движением завязывая повязку под волосы. В последнее время они почти не разговаривали с Тики: то один на шахтах купается в угольных ваннах, то другой улетает в пространственные познания всего сущего. Черта, которую оба переступили слишком быстро, не замечая за собой ничего аморального, предвещала за собой стену, возникшую через неопределенный срок. И имя этой стене Аллен Уолкер. После исчезновения Неа, экзорцист поник на несколько лет, уходя в себя, не общаясь ни с кем, кроме Маны. Часто его можно было найти в комнате Графа, спящим у того на коленях. Выглядел Аллен паршиво: худой, осунувшийся от неконтролируемого горя, и глаза смотрели холодно и мертво, словно принадлежали не человеку, а карпам в пруду Камелотов. Полностью пробудившийся от долгого сна Аллен тяжело переживал расставание с возлюбленным. В момент, когда они видели друг друга в последний раз, в старом Ковчеге, Вайзли не желал вмешиваться в столь личную атмосферу, хотя горел поистине детским любопытством, но Мудрость Ноя не хотел упускать такой момент. Боль, обида, разочарование, отрицание — все эти чувства, пережитые разными личностями всего двух людей, хлынули в сознание Вайзли, разрывая изнутри, выжигая в памяти картины и слова. Один из самых болезненных приступов видений, проникающих против воли носителя. Он никогда не ощущал столь сильной привязанности Ноя к кому-то, кроме собственной семьи. Даже их отношения с Тики не могли идти в параллель с ними. Вайзли упустил тот момент, когда из аристократического опускания достоинств друг друга оба перешли на столь близкое общение. Память Ноя изредка отражала прошлые взаимодействия Третьего и Пятого апостолов, однако ни в одном из перерождений не возникало такого контакта. Тики ставил на очарование беспризорника, а Вайзли оправдывался тем, что шахтер-аристократ являл собой Удовольствие, и ему было просто интересно. Выбранные варианты устраивали обоих, подпитывая шаткие отношения. Все было просто, пока не появился Уолкер, проведя между ними значительную полосу, ограждая, разделяя, заманивая одну сторону к себе, привязывая бесконечными разговорами и редкими воспоминаниями прошлого «малыша». Вайзли злился, осознавая абсурдность сложившейся ситуации. Тики всего лишь похож на бывшего возлюбленного, что лишь облегчает процесс адаптации горячо любимого Маной Аллена к новому окружению. Всего лишь похож. Из тяжелых раздумий, сковавших на добрую минуту, выбросил громкий смех, гулом ворвавшийся в замутненное воспоминаниями сознание. Аллен смеялся, зачесывая пальцами падающую на глаза челку. Вайзли не хотел бы никогда этого признавать, но сейчас, спустя годы смирения и адаптации, бывший экзорцист выглядел весьма привлекательно, что могло сподвигнуть к разгоранью интереса со стороны Тики. Полное удовлетворение нельзя найти в одном человеке, невозможно привязать к себе то, что всей сущностью представляет собой столь необузданное чувство. Ему лишь нужно смириться, но одновременно с этим проявлялся противоположный эффект: злость, ярость, ненависть, но только не смирение. Такие чувства не должны существовать в падших телах, не способных даже сдержать обычную человеческую оболочку. — Приятного аппетита, — выплюнув сквозь зубы пожелание и постаравшись замаскировать проявление эмоций за саркастической ухмылкой, Мудрость подхватил со стола недоеденное яблоко, поспешно выходя из духоты кухни. Вайзли широкими шагами пересекает расстояние от дверей до первого поворота и прижимается лбом к прохладному камню, медленно выдыхая. Неужели ребенок в нем настолько сильно желает быть любимым, что позволяет себе брать вверх в определенные моменты? — Нужно вновь посетить Графа. — Зачем тебе к нашему старику? — Тики появился как всегда неожиданно; неожиданно для людей, не видавших раньше чего-то необъяснимого. Мужчина шагнул из стены, обхватывая длинными пальцами кружку с кофе. Рыжий кролик на одной из сторон подмигивал, окруженный сердечками; чувство юмора младшему Книжнику было не занимать, даже Вайзли признавал это. Если бы не жесткие разграничительные рамки, может им бы удалось подружиться. — Хочу и хожу. Я же не спрашиваю, зачем ты каждый день ходишь за Уолкером, как цепная псина, — меланхолично протянув свое недовольство, мальчишка оттолкнулся от стены, поправляя съехавшую набок повязку. Вертеться вокруг да около не имело смысла — они друг другу никто, чтобы вести себя так по-детски. Верно, они лишь братья. О чем вообще может быть речь? — Тебя это так задевает? — Тики перевел заинтересованный взгляд с темной поверхности кофе на Вайзли. Желтые глаза прищурены, и Мудрость силой воли заставляет себя сдержаться и не проехаться кулаком по столь красивому лицу. Обольститель, лжец, ветреный хам. Удовольствие бесил и одновременно притягивал к себе, завораживал, очаровывал, как бедных юных девушек на нескончаемых балах Шерила. Они готовы были на все ради нескольких минут вне ослепительного освещения, вне банкетного зала, заполненного мелодичной музыкой. Он довольно хорошо знал мужчин такого типа, поэтому не мог так просто попасться в красивую ловушку. — Нисколько. Наслышан был о «малыше». Твоя первая любовь и сильная привязанность в этом мире, не так ли? Я всего лишь занимал его место, как и ты занимаешь место Неа до перерождения. Колкие слова вырвались быстрее, чем мозг успел остановить язык без костей. Звон осколков, разлетающихся по выемкам на полу, болью отозвался в голове, а горло пережал ворот рубашки, лишая доступа к кислороду. Темные пальцы играли контрастом на белоснежной ткани, оставляя смятые участки. Вайзли непроизвольно выгнулся, стараясь избежать холода каменной кладки, лишь сильнее впиваясь выступающими лопатками в шершавость поверхности. Блеск чужих глаз обжигал, отдавая яростью. — Совсем мозгов нет? Мудрость проявляет безграничные знания повсюду, кроме самого себя? — пальцы коснулись тонкой шеи, тупые ногти вжались в то место, где предположительно должна была находиться сонная артерия у людей. Упершись коленом в пах, Тики нарочито медленно обвел подушечками пальцев подбородок, отпуская свою жертву. Вайзли попытался извернуться, выскользнуть из захвата, не позволяя поддаться на соблазнительную провокацию. Ощущать себя еще большим ребенком перед таким, как он, мальчишка не желал. — Ты никуда не уйдешь, — что-то теплое обвилось вокруг лодыжек, окончательно пригвождая к месту. Вдоль позвоночника пробежала волна накатывающего возбуждения, отчего Вайзли вздрогнул и вновь подался назад, уворачиваясь от чужого прикосновения. — Отвали от меня. Тупица Микк, не хочу с тобой больше спать. Старые интересы принято выкидывать сразу, как они надоедают. Так что оставь в покое, — щупальце забралось под широкую полость бридж, оглаживая чувствительную кожу. — Маленький идиот. Если бы я был заинтересован в ком-то вроде Аллена, стал бы тогда приходить по вечерам, чтобы в тупую пялить часами за твоими медитациями, в ожидании, когда соизволишь вернуться обратно? — Тики не спеша скользит рукой под рубашкой, неотрывно следя за малейшей реакцией человеческой части Ноя. Из всей семьи только Мудрость оставался самым человечным; даже он, любящий свободу, шахты и выпивку, уже не являл собой подобие нормальности. Колкости, бунт, лень, гордость — совокупность несочетаемых черт влекла к себе Удовольствие, отбивая желание искать новые развлечения после трудовых будней, заставляя обдумывать скорейшее возвращение на Ковчег. Вайзли был капризен, часто играл дурачка и любил неаристократические выходки. — Я тебе не одна из мимолетных девиц, продающихся на дешевые слова, — проглотив последние звуки, Мудрость зажмурился, собираясь отвязаться от Удовольствия посредством ментального вмешательства, как над головой раздался высокий голос: — Это все мило, братцы, но Вайзли зовет Граф. Роад подперла руками подбородок, наблюдая за происходящим под потолком. Тики поспешил убрать щупальца, избегая тем самым лишних вопросов со стороны обожаемой сестрицы. Способность, пробужденная когда-то экзорцистом Алленом Уолкером, вызывала определенный интерес у всей семьи, и именно по этой причине он предпочитал не показывать при других некое продолжение собственного тела. Коснувшись губами светлых прядей, мужчина удалился обратно на кухню, погрузившись в холодный камень стены. — Тебе стоит сказать более жесткое «нет», иначе он не оставит любимую игрушку. Роад не осуждала, не обвиняла, ее взгляд на мгновение отразился глубокую заботу, но всего лишь мгновение, небольшая искра. Но этих секунд хватило, чтобы шагнуть в глубокую печаль собственных мыслей.***
Лондон утопал в серости красок, изредка окрашиваясь другим оттенками в торговой части города. Прохожие торопливо пересекали улицы, смотрели под ноги, закрывались зонтами от начинающегося временами дождя. Унылый город, таивший множество прекрасных возможностей для тех, кто выделялся из среднего рабочего класса, тех, у кого находилось немного лишних денег для вкладов в призрачные желания. Задание Графа являло собой простое внушение определенному кругу лиц неких несуществующих деталей, чтобы расширить проникновение акум высокого класса в различные города и слои населения. Мана стратегически расставлял своих приспешников везде, где только это было возможно. Конечно, развязывать войну он не собирался, но перестраховаться лишний раз не помешало. Вайзли мог сделать все, даже не сдвигаясь с собственной кровати, но ему необходимо было убежать из тесного поместья, вырваться на свободу, вдохнуть свежего воздуха, попросту освежить голову. Намерения выйти в человеческий мир не воодушевили Графа, но долго сопротивляться преданному взгляду Пятого апостола мужчина не смог. Получив перед заданием невероятное количество наставлений от заботливого Шерила, мальчишка растворился в серых буднях большого города. Его апартаменты были лучшими в гостинице, его еда стоила как все его вещи в прошлой жизни. Любимая атмосфера всех Камелотов. Но Вайзли не любил яркие цвета, блестящие поверхности, дорогие убранства. Ему по душе спать в пустом доме, прикрываясь тонким, но удивительно теплым одеялом, искать пропитание в мусорках возле дорогих ресторанов, мокнуть под проливным дождем, погружаясь в собственные мысли. Именно в такие моменты он ощущал себя как прежде — никому не нужным, лишенным заботы и любви. Без обременяющих чувств, заставляющих испытывать что-то в ответ. Он тратил деньги на качественные наркотики, уходя в эйфорические блуждания по частицам своим воспоминаний. Это помогало не думать о Ковчеге, о семье, о Тики. Вайзли хотел вытравить все мерзкое, поселившееся из-за связи с Удовольствием, оставившее что-то липкое и поистине приятное внутри. Он чертов Ной, почему настолько земные желания проникли в его сущность, поселившись где-то на дне живота? — Неа чувствовал то же самое, ведь так? — раскуривая очередную помятую сигарету, мальчишка откинул голову назад, несильно прикладываясь затылком о дерево. Дождь барабанил по крыше, просачиваясь сквозь ветхие перегородки. Мысли окутало туманом, тело свело тяжелой негой. Сколько он уже здесь? Наверное, Шерил с ума сходит из-за долгого отсутствия одного из семьи. К отсутствию Тики привыкли все, что было весьма неудивительно. Хах, снова мысли об этом чертовом извращенце. Поди вновь на своих шахтах или уже охмуряет очередную наивную девицу, завороженно смотрящую на него. — Не холодно сидеть в таком месте? — до скверности знакомый голос разнесся глухим эхом в непозволительной близости. Вайзли лениво, стараясь сморгнуть туманную дымку, застывшую в глазах, склонил голову набок, впиваясь взглядом в лакированную поверхность туфель. Выпендрежник, заявился, когда не звали и не просили приходить. На подсознании мерзким шелестом отозвалась обида; вновь ему не доверяют делать что-то самостоятельно, опекая как маленького беспомощного ребенка. Волосы падали на лицо, липли к обветренной коже, уже не в силах впитывать грязную влагу. Тики выглядел элегантно, словно пару минут назад сидел на семейном собрании, а теперь стоял в разрушенном доме где-то на окраине Лондона и с насмешкой смотрел на собрата-бомжа, рассевшегося буквально в луже грязи. Неизменно белые перчатки обхватывали длинные пальцы, скрывая темную кожу. Вайзли криво усмехается, слегка заваливаясь на бок, упираясь плечом о край ближайшей коробки. Прикосновения Удовольствия невесомы, хочется прижаться ближе, заставить проявить немного грубости, так, как они оба привыкли это делать. Ближе, больше, сильнее, чувственнее. Сквозь пальцы проскальзывает край плаща, растворяясь дымкой в окружающей серости. Какая ирония, кажется, он докурился до своих первых галлюцинаций. Нет, не первых, они посещали еще до значительных изменений в собственном теле, когда граница между жизнью и смертью открывала перед ним двери. Сейчас же, сидя под протекающей крышей, в окружении пустых бутылок, смешанных с осколками стекла, галлюцинации не вызывали отвращения. Напротив, желание увидеться лишь сильнее разгорелось в подсознании. Иногда Вайзли казалось, что память Ноя живет отдельной жизнью, иначе как объяснить возникшие перед глазами фрагменты их с Тики ночей. Никак. Глаза слипались от количества выкуренного ранее, движения заторможены, словно замедлили скорость воспроизведения. Одежда тяжелая, пропитавшаяся проливным дождем, но Мудрости не холодно. Возбуждение приятно согревало, растекаясь по телу горячей истомой. — Тики… Но удовлетворить себя не удалось: буквально в нескольких метрах раздался взрыв, сопровождаемый дикий визгом. Даже спокойно передернуть не дают, что же за жизнь. В голове промелькнул зов акум, и Вайзли недоверчиво перевел взгляд с паха на крышу, пытаясь мутным сознанием понять, когда упустил из виду присутствие тех, кого не должно было быть на данной территории. Ах, точно, ведь всего секунду назад он собирался дрочить на галлюциногенный образ одного из апостолов, поэтому слегка отошел от обыденной жизни. Такой вот интересный факт. Граф наверняка расстроится из-за небольших погрешностей в плане, но все можно было легко исправить. Поднявшись на нетвердых ногах, мальчишка поспешно вышел из полуразрушенного дома, направляясь по переулкам к разбушевавшимся акума. — Тысячелетний не давал права выделяться из толпы, — голос Ноя остановил третий уровень от убийства очередной жертвы. Девчонка не растерялась и уползла из темноты узкого переулка, спасая свою шкуру. Ей было неважно — обычный человек это или кто-то другой, главное, она спасена. Всем плевать на других. Сказать что-то Вайзли не успел — грудь прострелило болью, выбивая воздух из легких. Акума замер, медленно покрываясь трещинами. Рана. У него рана? Жар охватил тело и из горла вырвался гортанный крик, подкашивая Мудрость. Кожа стремительно сменила оттенок, виски стянуло болью. Голоса экзорцистов замелькали в голове с утроенной скоростью: «Новая сила», «Разработки удачны», «Это что за акума?». Рана от пули горела, не поддаваясь регенерации; и без того грязные лохмотья липли к коже, напитываясь черной кровью. Обычная Чистая сила не способна нанести урона за один удар, но здесь все было по-другому. Вайзли чувствовал, как сила буквально расходится импульсом по телу, сводя мышцы. Избавиться. Избавиться. Избавиться. Какофония посторонних голосов взорвалась феерией и исчезла. Глухой удар тела об асфальт поглотили грязные лужи. Вайзли было больно, он не понимал, что происходило в данный момент, мысли мешались; словно внутрь погрузили чужую Чистую силу, медленно разрушающую каждую клетку тела. Пальцы скользили по изношенному пальто, пытаясь подцепить упавший в дырку ключ. Роад, как заботливая сестра, предоставила каждому Ною ключ от своих дверей, позволяющих перемещаться из любой точки мира обратно в Ковчег. Сейчас, не понимая, что происходит, теряя контроль над собственными мыслями, Вайзли подошел к кукольной двери, прислоняясь плечом к зеркальной поверхности. Боль утихла, однако первоначальный эффект от выстрела не исчез. Дверь открылась с глухим щелчком, и в голове мелькнула мысль, являющаяся единственным объяснением нового феномена: — Пули из кости носителя… — пробормотал Мудрость, словно запечатлевая догадку в тускнеющем сознании, и провалился в темноту по ту сторону двери.***
— Ты придурок! Маленький ребенок, куда полез? Я же Ной, я же Пятый апостол один справлюсь, ну, Мана, отпусти! — Тики раздраженно курил очередную сигарету, сминая ее в пальцах. Вайзли лениво потягивался на постели, с неподдельным интересом разглядывая бинты, прилегающие к темной коже. Из-за того, что его сила не совмещалась с физическими упражнениями, ему пришлось перетерпеть несколько дней отдаленной боли, мечась по кровати в медитативном сне. Наверняка Шерил уже поднял на уши всю прислугу, собирая информацию о чем-то новом в руках ненавистных экзорцистов. — Чего бесишься? Не умер бы от такой царапины. Просто… это что-то новое, какое-то новое оружие, — смакуя каждое слово, протянул Вайзли, не желая выбираться из-под теплого одеяла. Первым, кого он увидел, стоило лишь приоткрыть глаза, был Тики, ходящий туда-сюда вдоль комнаты, а затем уже и Граф, вяжущий очередной шарф, показался в углу. После пробуждения мальчишка прошел полный осмотр от заботливого Маны, курс лекций от Шерила и, ожидал от Удовольствия чего угодно, но только не нотаций. — Маленький, несносный, заносчивый засранец! — Зло выплюнул Тики, чересчур быстро оказываясь рядом. — О-о-о, неужели ты волнуешься? Так нравятся маленькие мальчики? — насмешливо выпростав ногу из-под одеяла, Вайзли лишь хотел поддеть гордыню мужчины, но в очередной раз не смог преуспеть за ходом мыслей этого человека. Тики целовал глубоко, не спрашивая разрешения, не ожидая ответа. Невозможно продолжать обмен колкостями, когда к кровати придавливают всем телом, нарочито давя в область раны. У Вайзли кружилась голова — сознание все еще не до конца вернулось из медитации, но останавливать распаленного раздражением Тики не было желания. Сейчас он думает только о нем, нужно пользоваться ситуацией, привязать к себе еще больше обольстительного Ноя, заставить тонуть в желании. — Встаёт даже на раненного? — ощущая сквозь одеяло чужое возбуждение, Вайзли необходима была вся сила воли, дабы не поддаться этой атмосфере. — Если это ты, то хоть на мертвого. Прозвучавшее не казалось шуткой. Глаза Тики горели азартным блеском, но в противовес исходящему желанию, мужчина уселся на край кровати, вновь вытаскивая из пачки новую сигарету. Завозившись под одеялом, Вайзли повернулся так, чтобы устроиться головой на чужих коленях, смотря на него снизу вверх. Сколько еще он сможет поддерживать интерес к себе? Даже Пятый апостол Мудрость не мог предугадать такого. — Когда эта хрень заживет, прокатимся по нашим любимым местам в Ковчеге. — Даже у пруда твоего горячо любимого братца? — В первую очередь.