Необыкновенное лето

Первыми исчезновение Локи заметили близнецы: когда в час отбоя он не явился спать, они побежали жаловаться Лафею и поставили на уши весь дом. Один, раздраженный неудачным разговором с Тором, даже принял на ночь снотворное, и, когда Лафей вытащил его из постели, некоторое время вообще не мог понять, что происходит. На шум и крики, поднявшиеся в коридоре, из детской появилась Фригг и потребовала тишины. Поэтому вся компания в составе хныкающих близнецов, полусонного Одина и злого, как сотня цвергов, Лафея, переместилась вниз, в гостиную. Позже, привлеченный необычным шумом, туда же явился и Тор. Когда Один, Лафей и Нанна последовательно осмотрели каждую комнату и кладовку Иггдрасиль-холла и нигде не нашли Локи, все набросились на Тора. - Я думал, он с тобой. Рассчитывал, что ты поговоришь с ним, - сказал Один сердито. Он понимал, что ведет себя несправедливо по отношению к сыну, срывая на нем собственное беспокойство и усталость, но за минувший вечер количество внештатных ситуаций, с которыми он столкнулся, оказалось критическим для его терпения и выдержки. Лафей, в минуты гнева и вовсе не отличавшийся ни выдержкой, ни терпением, сразу воспринял реплику Одина как аксиому и домыслил всё остальное, исходя из собственных представлений, помноженных на богатое воображение и старые обиды. - Если я узнаю, что ты тронул его хоть пальцем, сломаю тебе руки, - пообещал он Тору вкрадчивым тоном, от которого стены гостиной на мгновение как будто покрылись инеем. - Я никогда не сделал бы Локи ничего плохого! - возмутился Тор. - Вы не понимаете, о чем говорите! Он для меня самый дорогой человек на свете! - Мне уже приходилось слышать такие речи, и не раз. Они ничего не значат, - зло ответил Лафей. - Даю вам слово, что даже не видел его с тех пор, как ушел с террасы, - ответил Тор. - Может, вы сами сказали ему что-то, отчего он теперь не хочет никого видеть? - Тор, не хами, - перебил Один. - Уйди с глаз моих. Сейчас твое присутствие здесь совершенно излишне... И ты успокойся, - обратился он к Лафею, когда дверь за Тором закрылась. - Сад не настолько большой, чтобы Локи в нем заблудился. Я уверен, он просто нуждается в уединении, чтобы справиться со своими эмоциями. Ты ведь и сам был таким же. - Неужели? - отозвался Лафей рассеянно, растирая виски и морщась как от головной боли. - Но Локи не такой, как я. Ему всего пятнадцать, он глупый наивный ребенок. И если твой сын как-то навредил ему... - Тор неспособен на это, - заверил Один. - Он не так воспитан, и никогда не обидит слабого. А Локи объективно слабее. Значит, для Тора он автоматически попадает в категорию подзащитных. Правда, новость о том, что Локи - его брат, он воспринял напряженно. - Еще бы, - буркнул Лафей. - С Локи все куда сложнее, чем с твоим старшим сыном. Не представляю, сколько теперь ждать, чтобы его мозги встали на место... - Мы совершенно нормально поговорили с ним и поняли друг друга, - заметил Один. - Он был не меньше твоего огорчен вашей ссорой. - Тем не менее, он не пришел ко мне. А раньше всегда приходил. - Придет, - заверил Один. Звякнула, поворачиваясь, ручка, и оба обернулись к двери - на пороге стоял растерянный Тор, держа в руках свою толстовку. Лафей при виде него расширил глаза и весь подобрался, будто готовящаяся к броску рысь. - Ты и теперь будешь отрицать? - прошелестел он, в один шаг пересекая гостиную и оказываясь рядом с Тором. - Что ты с ним сделал?! Говори! - гаркнул он, встряхивая Тора за плечи. - Ничего! - выкрикнул Тор с обидой. - Повторяю, я его даже не видел! Свитер я нашел на земле. - Где именно? - уточнил Один, вклиниваясь между сыном и Лафеем, поскольку оба, похоже, готовы были развязать драку. - Около гостиной, - ответил Тор и испуганно посмотрел на Одина, уже начиная понимать, что случилось что-то неладное. - Значит, ты что-то сказал, - мгновенно догадался Лафей, перехватив этот взгляд. - Что? Говори, что? - Не знаю, я не помню... Я был в бешенстве... - Отчего же? - Оттого, что он мой брат... Я... да, я сказал, что он не может быть моим братом, потому что... он етун. - Подозреваю, что дело не в этом, - Лафей отвернулся от Тора, мгновенно теряя к нему интерес и поворачиваясь к Одину. - Где он еще мог спрятаться?.. В саду есть какие-то беседки, сараи, что угодно? - Послушайте, - вмешался Тор. - Боюсь что... если Локи услышал мои слова, то он... ну, в общем, это могло его действительно обидеть. Потому что он и раньше... То есть, мои друзья как-то сказали ему... Может, он решил, что я с ними заодно, - путано объяснил он. - В каком смысле "брат"? - внезапно, перебивая всех разом, подал голос Хельблинди. За спорами все как-то забыли о близнецах и уже перестали обращать внимание, что показушного хныканья со стороны дивана не слышно уже с четверть часа. - Вы что здесь делаете?! Немедленно в постель, оба! - рявкнул на них Лафей. - Мы никуда не пойдем без Локи, - тотчас снова плаксиво закричали близнецы. Один утопил в их криках свой страдальческий стон, вышел в прихожую и набрал Хеймдаля. - Локи пропал, - коротко сообщил он подчиненному. - Прочеши весь периметр. Только не напугай его. - Уже делаю, сэр, - отрапортовал тот и дал отбой. Один вернулся в гостиную. Лафей орал на близнецов, Тор, устроившись на краю стула, комкал в руках свою многострадальную толстовку. - Я послал Хеймдаля в сад, - сказал Один, обнимая Лафея за плечи, больше чтобы привлечь его внимание, чем с целью успокоить. - Сейчас он приведет Локи. Не кричи на них. Они беспокоятся за брата. Пускай посидят тут. Нанна может принести им одеяла. - Хеймдаль не найдет его здесь, - снова вмешался Тор. - Боюсь, Локи мог вылезти через ограду... Пойдемте, покажу, где. Во второй раз за вечер все взоры обратились к нему, и Один коротко ответил: - Веди. Вся группа, прихватив с террасы лампу, прошествовала по траве к ограде, туда, где у Тора был тайный выход за пределы усадьбы. Веревки, действительно, не было. - Так я и знал, - пробормотал Тор. В этот момент к ним присоединился Хеймдаль с мощным фонарем. На поясе его висела рация, периодически издававшая зловещие шумы. - В лес, Хеймдаль, - скомандовал Один без лишних разговоров. - Перекройте все ближайшие дороги. Он расстроен и вряд ли ведает, что творит. Надо его найти. Он мог отправиться куда угодно. Мог выскочить на шоссе... Мог просто заблудиться... или упасть в этом чертовом лесу в какую-нибудь яму. Вооружай всех фонарями... вызови вертолет, не знаю, сделай что-нибудь, не стой пнём! - Сию секунду, сэр, - отрапортовал Хеймдаль. - Будь проклят тот день, когда я привез его сюда! - воскликнул Лафей. Он был бледен и, похоже, уже совсем плохо контролировал себя. Один тотчас раскаялся в том, что озвучил при нем все свои опасения. Он поймал руки Лафея, порывавшегося устремиться в лес вслед за Локи, и прижал их к своей груди. - Послушай меня, - сказал он твердо, и, дождавшись, когда Лафей посмотрит ему в глаза, продолжал: - Клянусь тебе, мы его найдем. Поверь мне. Он ведь и мой сын тоже. У меня в распоряжении есть люди, которые гораздо лучше нас справятся с поисками. Пойдем в дом. В лесу от нас толку мало. - Я уже выслал отряд, сэр, - отрапортовал подошедший к ним Хеймдаль. - Выхожу следом, буду на связи. Один молча кивнул, и Хеймдаль растворился в темноте. Лафей все еще выглядел как человек, готовый вот-вот потерять рассудок, поэтому Одину пришлось употребить все свое трезвомыслие, чтобы убедить его успокоиться. - Здесь не водятся дикие звери, - сказал он мягко. - И далеко уйти он не мог. У него нет машины, только две ноги, и он не спортсмен-легкоатлет, - с этими словами он сгреб Лафея в охапку и повлек за собой по направлению к дому. Тор и близнецы потянулись за ними. Тор поминутно оглядывался, будто надеясь, что Локи объявится и признается, что просто хотел над ними подшутить... Но отчаяние, терзавшее его душу, говорило о том, что рассчитывать на хороший исход не имеет смысла. *** Свет то совсем пропадал из виду, то снова проглядывал сквозь деревья - теперь Локи уже не боялся сбиться с пути. Ему было все равно, что он найдет там, потому что он так устал, что едва передвигал ноги. Мир вокруг был сказочно прекрасен - звёзды на темном, будто бархатном, небе, светлая полоска у горизонта - след заката, в прохладном свежем воздухе - запах яблок, громкий клекот цикад. Но вся эта красота сейчас была враждебна ему, изгнаннику из рая, одинокому и потерянному путнику, бредущему неведомо куда без цели и без сил. Он не знал, как долго ему еще надо бежать, чтобы убежать от собственной боли, от обид, которые в его сознании принимали все более чудовищные формы. Но путь был пройден - огонек впереди наконец сложился в очертания лампы, возле которой кружились мотыльки, и круг света обозначил часть деревянной стены, на которой эта лампа была укреплена, перила террасы и поверхность стола - Локи сморгнул и узнал дом Идунн и Браги. Усадьба спала глубоким сном. Локи взобрался на крыльцо, подергал ручку двери, постучал - безрезультатно. Может быть, они куда-то уехали - или ночь уже так глубока, что никого не добудиться?.. На диване возле стола Локи заметил плед, закутался в него и сел, поджав под себя ноги. Ему было очень холодно, и теперь, когда не надо было двигаться вперед, он испытал еще и смертельную тоску. Казавшееся еще недавно таким разумным решение никогда больше не возвращаться в покинутый им дом теперь выглядело ребячеством. Словно, долго блуждая по лесу, он успел сам себе заморочить голову, но как только вышел на свет и взглянул на ситуацию со стороны, увидел в своих поступках недостойные уважения несдержанность и глупость. Он уже представлял себе, что скажет Лафей, что подумает Один... И он обрушил новый приступ злости уже на себя самого, догадываясь, как сильно его поступок разочарует обоих родителей. "Скажу, что вышел прогуляться и заблудился... Завтра", - решил он, сжимаясь в клубок на диване и ощущая под щекой жесткую обивку. От пледа поначалу было мало толку, но через некоторое время Локи согрелся и провалился в серый неподвижный сон без сновидений. Когда он в следующий раз открыл глаза, было уже утро, серое и хмурое. Рядом, склонившись над ним и трогая его за плечо, стояла Идунн. Вид у нее был напуганный, но Локи не было ни до чего дела. Он повыше натянул плед, стараясь сохранить накопившееся под ним тепло. - Локи! Ох ты, батюшки, - причитала Идунн. - Что случилось? Откуда у тебя кровь? Ты ранен?! Поскольку она не переставала беспокоить его, Локи сделал над собой усилие и вновь высунулся из пледа. - Я в порядке, - сипло сообщил он. - Не беспокойтесь, я только немного полежу тут и... - Что? Что ты говоришь? - еще больше взволновалась Идунн. - Где болит? - Со мной все нормально, - повторил Локи, стараясь говорить внятно. - Пожалуйста, скажите моему отцу... Кому-нибудь из моих отцов, что я здесь... и скоро буду дома. - Он бредит, - воскликнула Идунн плачущим голосом. - Скорее, звоните доктору... и в службу безопасности! Не знаю, что там произошло, но мальчик весь в крови, - добавила она, переходя на шепот. - Помоги мне перевернуть его. К большому неудовольствию Локи, его принялись укладывать на спину. Он почувствовал боль в затекших мышцах и тихо застонал. - Лучше дождаться доктора! - пробормотал второй женский голос, незнакомый. - Смотрите, кровь уже засохла, свежих ран нет. - Хорошо... - согласилась Идунн нервно. - Но принеси хотя бы подушку... и второй плед. После этого Локи оставили в покое, и он снова на некоторое время отрубился, как ему показалось - всего на несколько минут. Но вот его снова потормошили, и над ним уже склонялся Один, которому совершенно неоткуда было тут взяться, и какой-то незнакомый человек в очках. - Ты можешь сесть, мой мальчик? - спросил Один ласково, как будто Локи был болен или очень мал. Он неохотно выпрямился, не открывая глаз. Теперь он в полной мере ощутил все последствия прогулки по лесу - помимо боли в мышцах, у него саднило горло и голова была как чугунная. - Все в порядке, он не ранен, - сказал голос. - Просто кровь из носа попала на одежду. - Слава богам Асгарда! - воскликнула Идунн, и по губам Локи мягко прошлось влажное полотенце. - Тогда мы поедем домой, - сказал Один, и Локи почувствовал, как его, закутанного в плед, поднимают на руки. Уткнувшись лбом в прохладную ткань рубашки Одина, он снова позволил себе отключиться, потому что затем ведь и нужны родители, чтобы прощать нам глупости и защищать нас ото всего на свете, в том числе, от нас самих. *** Следующее пробуждение было вызвано жаждой. Локи открыл глаза и увидел рядом с собой Лафея - тот, должно быть, сидел на краю его постели и в какой-то момент, преклонив голову, задремал. Локи огляделся - комната была гостевой в доме Одина, той самой, какую Лафей занимал в прошлый свой приезд. С большим трудом соображая, как он здесь оказался и почему ему так плохо, Локи встал, тихо, чтобы не разбудить отца, и, прихватив плед, спустился в кухню. Часы показывали полдевятого утра. Локи налил воды и выпил мелкими глотками до дна - вода неприятно холодила больное горло, но он прислушивался к ощущениям своего тела так равнодушно, словно был сейчас чем-то отдельным от самого себя. В прихожей он бросил взгляд в зеркало и вздрогнул - бледное существо с взъерошенными волосами и темными кругами под глазами, со следами грязи и крови на щеках, завернутое в плед, было кем угодно, но не Локи. Он протянул к зеркалу руку - существо повторило его движение. Он отшатнулся и, придерживая плед, выскочил на террасу. Сад купался в солнечных лучах, в воздухе разливалось тепло вступающего в свои права утра. Локи опустился на диван. Доски террасы были теплые, их шершавая поверхность ласкала ступни. Локи зацепился за это ощущение, потому что знал - чтобы построить себя заново, надо начать с малого. Позади хлопнула дверь. Обернувшись, Локи увидел Тора и невольно запахнул плотнее свой плед, кутаясь в него так, словно тот был способен сделать его невидимым. Тор замер на пороге, а потом подошел и сел на другом краю дивана. Оба молчали. - Ты в порядке? - наконец тихо спросил Тор. - Мы не спали всю ночь... Беспокоились о тебе... - О, так ты не выспался? Бедняжка, - не поворачиваясь к нему, на автомате огрызнулся Локи. Тор сглотнул. Локи боковым зрением видел, как он нервно проводит ладонью по обшивке дивана, словно пытается оттолкнуться и уйти - но не уходит. - Послушай, я хочу сказать... Я рад, что ты в порядке, это самое главное... - Не утруждайся быть любезным, - перебил Локи. Его слегка потряхивало, и каждая минута в обществе Тора делала его страдания всё мучительнее. - Я слышал, тебе не нужен такой брат, как я. - Да. Потому что ты нужен мне не как брат, - сказал Тор глухо. На это Локи ничего не ответил. Теперь его колотило так, что казалось, будто трясется вся терраса. Он мог себе представить, насколько жалко выглядит в глазах Тора, и от этого ему было тошно. Он хотел бы встать, уйти отсюда, прекратить этот разговор, но для бегства нужны были силы, а у Локи их не осталось. Тор поднялся, подошел ближе и сел у его ног прямо на пол. Они посмотрели друг на друга. Бессонная ночь оставила на лице Тора печать усталости, взгляд его потух и губы дрожали как у человека, который собирается заплакать. Но и таким он все равно оставался его Тором, и Локи с ужасом понимал, что не в силах оттолкнуть его, не в силах даже шевельнуться... Тор положил руку ему на колено и беззвучно произнес "Прости меня", умоляюще глядя снизу вверх. В глазах его Локи прочел все то же неутоленное желание, какое уже видел там прежде, до того, как вскрылось их родство, - желание, которое Тор даже не пытался отрицать. Обреченно опустив голову, он уткнулся в колено Локи лицом и всхлипнул. И это было последнее, что Локи мог выдержать. Поспешно, чтобы удержать разрывающие горло рыдания, он прижал руку ко рту, зарываясь пальцами другой руки в мягкие волосы Тора, сжимая их в горсти, и это ощущение оказалось для него тем самым якорем, который он забросил в море хаоса, бушующего вокруг и внутри него. Может, это был не самый лучший якорь, но жизнь предоставила им двоим только это, и они оба ухватились друг за друга, словно утопающие - за соломинку, еще не понимая, что эти совместно выплаканные слёзы смывают с их душ не только мучительную обиду на несправедливость мира, но, в конечном счете, и последние преграды, выстроенные в их сердцах благоразумием. *** Перед тем, как с Хеймдалем связалась по телефону прислуга из дома Идунн и сообщила, что у них на террасе спит ребенок из Иггдрасиль-холла, никто в гостиной так и не сомкнул глаз. Близнецы, получив от Нанны одеяло и завернувшись в него, стойко восседали на диване и только иногда принимались клевать носами. Тор с ногами забрался в кресло. Лафей поставил стул поближе к двери, на случай, если появятся какие-то новости от поисковой группы. Весь его вид выражал отчаяние, выдавая все не озвученные вслух мысли и опасения. Один разместился рядом с ним, поскольку ощущал, что его присутствие действует на Лафея успокоительно. Никто не произносил ни слова, и только каждый раз вздрагивали, когда часы принимались отбивать очередной час. Под утро, привлеченная светом, к ним спустилась Фригг. - Что происходит? - щурясь спросонья, изумленно спросила она. - Почему дети не спят? Что всё это значит? - ее взгляд обратился к руке Лафея, лежащей в руке Одина, пальцы их были переплетены в жесте столь интимном, что, даже если бы у кого-то еще оставались сомнения в природе отношений этих двоих, сейчас было самое подходящее время, чтобы их развеять. Один недоуменно уставился на Фригг - за своими волнениями он успел напрочь забыть об этой части своей жизни и в первый момент даже не смог понять, что это за женщина, откуда она в его доме, зачем она здесь... - Иди к себе, - сказал он ей тем тоном, который старался не использовать в кругу семьи. Но сейчас он был вымотан настолько, что даже не попытался придать своему взгляду или голосу мягкости. На лице Фригг появилось загнанное выражение, и она безмолвно исчезла. Тор посмотрел на отца со злостью и метнулся следом. Один испытал укол совести, понимая, что перегнул палку, но даже не шелохнулся. Сейчас ему нечего было сказать своей жене. И он слишком не любил пустой болтовни, даже ради поддержания худого мира. *** Один не знал, о чем Тор говорил с Фригг - ему было совсем не до того. Утро выдалось не менее суматошным, чем предшествовавшая ему ночь: сначала он ездил за Локи, потом они ждали, когда его осмотрит доктор, потом Один уговаривал Лафея, никак не желавшего отходить от постели сына, немного поспать, и отпаивал его коньяком, потом наконец сам ушел к себе в кабинет, где отключился сразу, как только сел на диван. Разбуженный тем, что луч солнца из-за неплотно закрытой занавески упал ему на лицо, он открыл глаза и с тяжелой головой, измученный, выглянул в коридор. В доме царила необычная тишина. На полу возле двери лежало письмо - сложенный вдвое листок без конверта. Он поднял его и развернул, пробегая глазами строчки и ничего не понимая. Взгляд достиг конца страницы и уперся в подпись "Фригг". Один болезненно сморщился. Он был благодарен жене за то, что она не устроила ему скандал с криками и хлопаньем дверьми, но эта новая форма выяснения отношений - которых, как он считал, давно уже нет, если они вообще когда-то были - вызвала у него очередной приступ мигрени. Он вернулся на диван и снова принялся вглядываться в строчки, пытаясь понять смысл. Как только содержание уложилось, наконец, в его сознании, глаза его расширились. Фригг писала, что дает ему время подумать, чего он сам хочет на самом деле, что она пока не будет ничего менять и оставляет за ним право принять окончательное решение, потому что их развод непременно повредит карьере Одина, но что она считает правильным не видеться некоторое время, потому что ситуация с его ребенком, в которую он не счел нужным ее посвятить, показала ей, насколько они на самом деле чужие друг другу люди. В конце письма она сообщала, что некоторое время проведет вместе с Бальдром в своем родовом поместье Фенсалир, где Один, при желании, сможет найти их. Она извинялась, что уезжает из дома так поспешно, но оправдывала свой поступок тем, что оба они сейчас едва ли способны говорить друг с другом здравомысленно. Тон письма был на удивление спокойным, что так несвойственно было обычному для Фригг нервному состоянию последних лет. Один перечитал его еще раз, и еще, по-прежнему не понимая, как ему относиться к этому поступку. Он никак не мог ожидать от своей робкой жены ничего настолько решительного. Сунув письмо в карман, он прошел в ее комнату - кроме приоткрытого шкафа и пустой детской кроватки ничто больше не говорило о бегстве. Она не взяла почти ничего из вещей - рассчитывала вернуться или хотела показать, что ей ничего от него не нужно? Один снова поморщился - ему и так приходилось нелегко, к чему еще эти демонстрации и показные истерики?.. Он спустился вниз и связался с Хеймдалем. Тот доложил, что хозяйка уехала с полчаса назад, вместе с сыном и экономкой, и что Хёд сам лично повез их. Стараясь не выдать голосом своих эмоций, Один сдержанно поблагодарил Хеймдаля и отправился на кухню. Здесь уже кипела работа - кухарка готовила завтрак. Она сообщила Одину, что Нанна, уезжая, не оставила никаких сообщений для господина премьер-министра - она выделила эти слова "для господина премьер-министра", давая понять, что именно Нанне принадлежали эти слова. Бегство экономки задело Одина куда больнее, чем поступок жены - он всегда считал Нанну другом, и ему было горько оттого, что у нее не нашлось для него слов на прощание. При этом он всегда знал ее как человека твердых моральных принципов, поэтому ее отъезд следовало воспринимать еще и как жест, говорящий о том, что обстановка этого дома отныне казалась ей оскорбительной. *** Лафей все еще дремал на краю постели в неудобной позе, но, когда Один коснулся его плеча, сразу же открыл глаза и вполне осмысленно посмотрел на него. - У нас очередное бегство, - сообщил Один, садясь рядом с ним. - Если ты про Локи, то он вероятнее всего пошел попить, - отозвался Лафей, подвигаясь, чтобы дать ему больше места. - Во второй раз он не сбежит. - Нет, я не про Локи, - вздохнул Один и протянул ему письмо. Лафей погрузился в чтение. Один следил за его лицом, но тот оставался бесстрастным. Наконец он сложил листок по линии сгиба и вернул Одину. - Я сочувствую ей, - сказал он. - Ей? - возмутился Один. - С чего бы? - Она все еще любит тебя и не понимает, что тебе всегда будет наплевать, - охотно объяснил Лафей, убирая волосы со лба. - Кстати, она права. Ты потеряешь пост по собственной неосмотрительности. - Это больше не имеет для меня значения, - возразил Один. - Я так не думаю. Ты слишком много вложил в свою карьеру, чтобы теперь разрушить всё из-за мимолетного желания завязать интрижку... - Остановись, - сказал Один тихо. - И посмотри на меня. Я знаю, что слова для тебя ничего не значат. Поэтому просто посмотри. Лафей поднял на него глаза и первый отвел взгляд. - Чего ты теперь хочешь, Один? - спросил он устало. Один отложил письмо на столик и подвинулся ближе к Лафею. - Я тебя люблю, - сказал он. - Я люблю твоего сына... Нашего с тобой сына. Выходи за меня. - Да ты совсем с ума сошел, - пробормотал Лафей, пытаясь отстраниться, но Один удержал его. - Я сошел с ума, когда позволил тебе уйти. - Ты все еще женат, - напомнил Лафей, глядя на него с опаской, словно знал за ним склонность к болезненному буйству. - Или у вас разрешена полигамия?.. - Если ты согласишься немного подождать, я получу развод, - сказал Один, волнуясь. - Сложу полномочия... - И чем ты будешь заниматься? - перебил Лафей. Похоже, он по-прежнему не воспринимал слова Одина всерьез, хотя бегающий взгляд выдавал его растерянность. - Да чем угодно, - отмахнулся Один. - Чем занимаются обычные люди. Открою завод рыбных консервов... - Завод рыбных консервов... - задумчиво повторил Лафей, и глаза его потемнели от гнева. - Рыбных консервов, говоришь? Ты рылся в моих делах, мерзавец?!! - заорал он, и Один едва успел перехватить его кулаки и прижать их к подушке. - Тише, сейчас всех детей перебудишь, - прошептал он, наваливаясь на Лафея сверху. - Можем открыть два завода. Этот рынок заполнен всего на треть, - заметил он. - Или вот еще идея - один завод на двоих... Получишь шестьдесят процентов... Согласен отдать даже шестьдесят пять. Лафей затих и оценивающе посмотрел на него. - Думаешь над моим предложением? - спросил Один, обнадеженный его покладистостью. - Думаю дать тебе в морду, - откровенно отозвался Лафей. - Но не могу решить, подбить тебе сначала глаз или сломать нос. Что умерило бы твою прыть? - Прекрати, - сказал Один, на всякий случай покрепче сжимая его запястья. - Я хочу делать то, что должен был все эти годы. Быть рядом с тобой, заботиться о тебе... Не говори мне ничего о том, что слишком поздно. Ты не познакомил бы меня с сыном, если бы всерьез думал, что ничего уже нельзя поправить. Знаю, я никогда не был хорошим человеком, но не был и совершенно дурным... И я никогда не переставал тебя любить... Если на свете и есть кто-то, кого я люблю теперь больше, чем тебя, то только Локи, - договорил он тихо, разжимая руки и как бы давая понять "Я всё сказал. Теперь можешь ударить меня, если хочешь". Лафей смотрел на него снизу вверх, и в глазах его была целая бездна - он больше не отводил взгляд, и Один мог увидеть там теперь все то, чего по своей вине лишился на долгие годы - нежность и доверие. Он погладил Одина по щеке и, опустив ладонь на его затылок, притянул к себе и поцеловал. Кажется, впервые за все это время он сам проявил инициативу. Означало ли это "Да" или "Возможно, да", или еще что-нибудь - с Лафеем никогда нельзя было понять до конца, но поцелуй его был совсем таким, как раньше, когда они, расставшись на несколько дней, встречались и шептали друг другу "Я не видел тебя тысячу лет" и действительно верили, что за время их разлуки прошла уже целая вечность. Губы Лафея пахли коньяком, но под ним открывался другой вкус, собственный вкус Лафея, который Один мог теперь смаковать без спешки и без страха, что кто-то оспорит его права на это. *** Локи все-таки заболел после своей вылазки - уже к полудню у него начался сильный жар, к вечеру он метался в горячке, так что Лафей с Одином принуждены были всю ночь по очереди сидеть около его постели. Отсутствие Нанны в доме сказывалось во всём, - Один понятия не имел, где что лежит, и предполагал, что к утру совсем поседеет от волнения. - У него галлюцинации, - нервно сказал он Лафею, когда тот пришел сменить его. - Он думает, что в комнате полным-полно людей, просит вывести их и оставить его в покое.... Нужно отвезти его в больницу! - Я контролирую ситуацию, - заверил Лафей, вливая в сына какие-то отвары, которые варил сам - прописанные доктором лекарства так и стояли на прикроватном столике нетронутыми. - Иди, я позову тебя через пару часов. Утром Локи действительно стало лучше, он даже немного поел, а после обеда попросил книжку. Братья к нему пока не допускались, но он и сам был так обессилен, что не стремился ни с кем общаться. Он догадывался, что болезнь его имеет корни душевные, а вовсе не физические, что источник ее - неразрешимая ситуация в отношениях с Тором. После своего дурацкого бегства Локи успел помириться с Лафеем ("Я не стану ругать тебя лишь потому, что представил, каково мне было бы, если бы с тобой что-то случилось, - сказал ему Лафей. - Поэтому моя радость от того, что ты жив, уравновешивает мою злость на тебя за эту выходку"), выслушать болтовню близнецов о том, что, коли уж их брат оказался сыном премьер-министра, у них теперь тоже непременно будет такой же красивый пруд и сад, как у Одина, а также о том, что Один обидел Фригг, и о том, что Лафей поругался с Тором... Но все эти вещи, проникая в душу Локи, создавали там лишь легкую рябь, он как будто исчерпал силы, необходимые для того, чтобы чувствовать и сострадать, и ему требовалось какое-то время, чтобы восстановить их. Он лежал в одиночестве в гостевой комнате, изучал рисунок на обоях - вдавленные в светлую матовую поверхность резкие, как росчерк пера, штрихи, из которых образовывались веточки и создавали своего рода лесную чащу, причудливую, но слишком уж упорядоченную, словно расчесанную гигантской гребенкой, - и думал об их последнем разговоре с Тором. Он знал, что этими мыслями изводит себя, но они сами, словно помимо его воли, проникали к нему в голову. Теперь он отдавал себе отчет во всем, что происходило с ним в последние часы, начиная с того вечера, когда Тор сказал ему, что хотел бы разделить с ним постель. Все дальнейшие действия Локи можно было объяснить помутнением рассудка, своего рода эйфорией, теперь на смену этому полубессознательному состоянию пришла совершенная осмысленность. Давеча, когда они с Тором рыдали друг у друга в объятиях на террасе, Локи выяснил, что знание об их кровном родстве никак не повлияло ни на желания Тора, ни на его собственные. Их чувство друг к другу так и не стало братским в том смысле, в каком этого, должно быть, хотели бы Лафей и Один, потому что возникло на иных основаниях и пустило уже слишком глубокие корни в их душах. Локи теперь не мог отделить себя от своей любви к Тору и попытаться заменить ее чем-то другим - пусть даже другой любовью, к другому Тору, Тору-брату. Если бы его любовь была мимолетным увлечением, она ушла бы вслед за радостными летними днями, но поскольку она была серьезнее и глубже, то огорчения и неудачи лишь укрепляли ее, питали ее корни, придавая ей смысл. Локи узнал, что любить - не всегда легко, но трудности только делали его чувство многограннее. Теперь и одиночество, и грусть стали суть признаками его любви, которая заполнила его душу целиком, растворилась в крови, и он уже не ощущал ее так остро как нечто новое в себе: иногда ему казалось, что до Тора ничего не было, вообще ничего - что та их встреча в оранжерее и фонтан, возле которого они сидели вдвоем, были лишь моментом пробуждения памяти, из которой по каким-то причинам временно стерлось знание о чувстве, связывающем их двоих. И ему наконец-то стал понятен смысл слов, которые Тор в отчаянии выкрикнул в тот вечер: "Я никогда не назову его братом". Да, пожалуй, Локи сейчас тоже многое отдал бы за то, чтобы их с Тором родство оказалось иллюзией. Потому что отныне ему предстояло бороться со своей любовью к Тору, со своим влечением к нему - с тем, что составляло смысл его жизни, что стало самой его жизнью. --- * Нидавеллир - поля мрака (см. Свартальвхейм).