***
Кит приходит обратно к себе в казармы спустя длительное время, потому что все рвется, рвется, рвется пойти за ним, просто полететь, стащить корабль. И плевать, что только от Земли до Луны за триста тысяч километров, просто плевать. Будет корабль — не нужно больше ничего. Только Широ. Которого на этом корабле не будет. На корабле, бороздящем бесконечный космос с трупом в кабине, потому что Кит не смог. Не смог ни найти, ни выжить — бестолковый мальчишка. Всегда им был и будет. Смотреть на эти стены — невыносимо. Смотреть на траур о потере такого хорошего бойца — невыносимо. Фальшивая грусть и сочувствие — невыносимо. Запах Широ и его призрачное присутствие во всем здании — еще более невыносимей этого всего вместе взятого, потому что стоило, наверное, его привязать. И не отвязывать никогда. Никогда. Никогда.н и к о г д а
Кит в одну из ночей после пробирается к нему в комнату и забирает футболку, в которой пару раз сам ходил. В голове стучит настойчивое «Широ-Широ-Широ-Широ» под звук пульсации сердца внутри, а он всеми силами пытается не унести с собой еще половину комнаты, начиная с его книг с милыми пометками на полях, заканчивая подушкой, еще хранящей в себе запах его пота и шампуня. Просто все спят, а он не может. Каждую кошмарную ночь Широ тянет руку, а Кит не может ее поймать. Футболка тоже хранит запах. Терпеливо хранила все это время (почти целый месяц), лежа в изуродованной воспоминаниями комнате. Впитала их в себя, а этой ночью, покоясь в руках у Кита, его просто задушит (он надеется изо всех своих крошечных последних сил). Он будет вдыхать эту смесь сквозь холодом разносящиеся по телу кошмары, пока это все будет цепкими клешнями постепенно обхватывать его спокойное, от невероятных мыслей о танце с Широ, чем они баловались как-то раз у Того Самого Места, горло, уже порядком сжатое подступающими слезами.***
Кит хочет разнести этот сарай вдребезги, хочет избавиться от этого каната, от этой проволоки, надёжно его привязывающей к Широ, находящегося сейчас где-то за гранью этого мира. Но не умершего. Живого, настоящего, такого же теплого, как в самые холодные ночи на крыше, под тайнами звездного неба, окруженного облаками или нет, окрашенного ярким заревом или нет, но определённо их пристанищем на продолжительное тёплое их время. Неоспоримо и так же бесконечно, бескорыстно и безропотно, как само это небо. Их танец. Медленный под звездами и страстный под крышей, — оба с покалываниями в легких и губах от нехватки общего воздуха, сгорающего в пространстве между ними. Сгорающие их тела от трения друг о друга, пусть это даже безобидный вальс, а Киту всего шестнадцать, разносят свой горящий пепел по бескрайнему воздуху, разносят по миру их незаметное некому счастье, потому что они не хотят быть заметными. Их прикосновения только в темных углах бесконечных коридоров и в пустой тьме комнаты Широ, на их «каникулах» в пыльном хламе старого домика, доставшегося Киту от отца. Кит сгибается, приходя туда, Кит сгибается и просит пощады у бескрайнего мира в очередной раз, потому что слишком больно не может никак перестать быть. Его выгнали из кладбища с воспоминаниями о Широ в их мавзолей, построенный на его тонких плечах, готовых сломиться в эту последнюю секунду, когда широта и долгота слишком велики. Крест меридианов сходится на нем. Сходится весь мир. Пока в тихом танце под созвездиями они колышутся, друг за друга держась, с какой-то старой песней на фоне с такой же старой пластинки, а Широ бормочет, склонив голову Киту на плечо, бормочет о том, что где-то уже это слышал.***
Он ждал год. Ждал год, находя сумасшедшие подсказки, иногда не говорящие ничего нужного, а иногда настолько сумасшедшие, что поверить в них даже попытаться трудно. Он терпеливо ждал год и слишком сильно надеялся, как не мог в ту ночь, он отчаянно поверил во все ему данное, будто сложенное именно для него, и нашел. Нашел дату. Он уверен — Широ придет сейчас. Только тысячи раз думал — как это будет, как он вернется? Накинуться ли все сразу на него, желая отнять? А вспомнит ли он вообще Кита, позволившему себе так грубо выразить протест против его мечты всей жизни? А будет ли он вообще жив? Что с ним сделали? Ведь он пропал не просто так — ничего никогда просто так не происходит. Кит вспоминает про былое желание привязать Широ к себе и синеватыми глазами стреляет в веревку рядом, будто это до сих пор остается возможным. Будто это вообще когда-нибудь было возможным, но Кит так… так… Кит. Я вернусь. Кит тонет в своем отчаянии, но жадно хватается за края вместилища своей души, стонет и подтягивается выше, потому что иного выхода на самом деле нет. Либо Широ есть — есть эта невероятная искра, которую не смогла в свое время сдуть буря, но откинула на огромное расстояние, либо Широ нет — он утерян в миллиардах световых лет и космических миль, утерян и с нежеланием Кита его найти просто сгинул, с щемящей тоской в груди от предательства в последний день.***
И Широ пришел, как и сказали те загадочные сумасшедшие знаки. Кит готов был растерзать себя за прежнее неверие и сломя голову бросится за ним. Украсть, стащить, привязать его к себе, а лучше приковать титановыми наручниками и съесть ключ от них, как бы глупо это ни звучало. Широ пришел, вернее прилетел на непонятном корабле — Кит знал это, думал об этом и благодарил всех богов, которые человек только успел придумать, за то что так произошло. Он был в отключке. Мягкий пепел цвета украшал его привычную угольную челку, веточки морщин расправились на новых местах, и шрам… на переносице. Это все фактически означает боль. И Кит слишком сильно переживает боль с ним, сидя рядом с диваном и держа его холодную руку, пока эти непонятные дети из Гарнизона выносят ему мозги. В один момент он думает, что его слезы подобно живой воде смогут воззвать Широ из мертвых и просто отключки, или банально из-за недосыпа начинает мельком пускать слезу. Выгоняет всю эту компашку на улицу и прячется во все еще холодной ладони, пока та не начинает двигаться. — Кит?.. А Кит молчит, потому что сказать ему нечего, и сказать он ничего вообще не может. Только все грешит свою слабость. Неспособность. Просто неспособность оказаться чем-то для Широ, догадки о ней, выросшие непонятно откуда. Он хотел молить о помощи и о пощаде. Хотел просить прощение за тот последний день. Хотел убедиться в том, что Широ помнит его. Широ помнит их. А Широ помнит. Широ помнит и сквозь прострацию вытаскивает свою ладонь из его под опешивший вздох и притягивает к себе слишком близко.***
Чтобы сказать друг другу «я люблю тебя» и чуть ли не порвать друг на друге одежду им нужно на инопланетном корабле дикой эльфийки оторваться от непонятной планеты и улететь далеко в пожирающий всеживое пространство космос. Чтобы остаться друг у друга навсегда им требуется два раза потерять Широ и один раз Кита. Чтобы бросить все это дерьмо нужна ночь. Чтобы собрать пепел воедино хватает только его объятий.