Слушатель

Ты стоишь передо мной, поигрывая строительным степлером, и улыбаешься. Предвкушаешь наслаждение от истошных криков очередной жертвы, напуганного до полусмерти взгляда, сквозь который — о да, я знаю это — пробьются искры ненависти к тебе и твоей чокнутой семейке. Твои же голубые глаза искрят весельем, и, кажется, никакой всемирный потоп не способен погасить сияющий синими прожилками азарт. Я гляжу на тебя и с секунду силюсь вспомнить твое имя. А, точно. Ты — Иоанн, младший из Сидов. Знатное имечко. Неплохо так надругались над ним, исковеркав первоначальное — Джон. А еще я наслышана о твоих сладких речах и о том, что тебя били в детстве. Упиваешься историей, и без того услышанной мной из уст бывших эдемовцев, которым удалось без серьезных последствий вырваться из твоего плена. Хотя как без серьезных… они до сих пор пополняют кошельки психологов и психиатров. А я сижу теперь на месте некоторых из них и выслушиваю историю о том, как ты, будучи мальчишкой, рассмеялся родителям в лицо и впервые сказал любимое «Да». Да. Я согласна с тобой. Эти две буквы, соединяясь, порождают нечто куда большее, нежели незатейливый слог. За этим словом скрывается зло всего мира — от мелкого до всепланетного. Убить вон того мудака, что испортил тебе жизнь, — да. Изнасиловать вон ту красотку, что зачем-то решила сократить путь через парк, — да. Солгать родному человеку — да. Обрушить на тихую-мирную страну войну во имя процветания оружейного бизнеса — да. От слова «нет» вреда куда меньше. Ты очень быстро произносишь: — …А дальше была только боль, боль и еще боль… Скатываешься с этой фразы стремительно, подобно сноубордисту, не задерживаешься, словно боишься споткнуться и полететь вверх тормашками. Ведь потом будет больно — кости сознания будут переломаны в нескольких стенах, порванные сухожилия трезвого ума, свернутая шея самообладания. О да, ты до сих пор не можешь остановиться на моментах из детства подробнее. Или задолбался рассказывать всем подряд свою историю, что тоже вариант. Мне по душе первое — люблю, знаешь ли, выискивать глубину даже на мелководье. Хотя человек изначально создан существом с двойным, а то и тройным дном. Интересно, сколько их в тебе, Иоанн Сид? Сколько прячешь их от себя самого? Хм, столько мыслей одновременно у меня давненько в голове не копошились. И все они гонятся друг за другом, перегрызают соперникам глотки, перерождаются, сгорают и возрождаются вновь. Такой вакханалии не было со времен окончания колледжа, где выпускные экзамены могут выжечь не только мозг, но и глаза от чертового недосыпа. Воистину, странный эффект оказывают демонстрируемые тобой инструменты для экзекуций, Иоанн Сид. Ты почему-то затыкаешься и застываешь, глядишь во все свои дьявольски красивые глаза на меня. Это было бы лестно в другой ситуации — не в той, где я привязана к стулу, а рот заклеен непроницаемым серебром скотча. К тому же быть мне разделанной на лоскутки свиньей. Такая себе романтика, согласись. А ты все смотришь. Гляжу на тебя в ответ. Такое ощущение, что ты только что прочитал все мои мысли. Если и правда читаешь, то извини, это все мозг. Чует, похоже, что конец скоро его хозяйке, вот и генерирует всякую чушь на годы вперед. Запасается впрок, как говорится. Не обессудь, да и в любом случае у других твоих жертв были мысли куда интереснее. — Мне кажется, или в твоих глазах я вижу интерес? Подходишь ближе, опирается о мои руки, привязанные к подлокотникам и всматриваешься в мои неспособные никуда убежать от твоего взгляда зрачки. Такое ощущение, что любуешься собственным отражением. Будем откровенными, полюбоваться есть чем. — Кажется, у меня появился благодарный слушатель, — одобрительно похлопываешь по моим рукам, бренча степлером о косточки пальцев. — А ты мне нравишься. О, ты тоже ничего. Отвесила бы любезностей в ответ, да скотч не позволяет. Хотя куда уместнее было бы обложить тебя херами всяких диаметров да вцепиться зубами в нос. Эх, инстинкт самосохранения, где ты, когда так нужен? Или вся эта чушь, что творится в голове, ты и есть? Усмехаешься чему-то, отходишь к своему чемоданчику и кладешь степлер внутрь. Слежу за твоими движениями, и надежда — крошечная, едва заметная — теплится внутри. — Тебе повезло, — вдруг выдаешь ты. — Я сегодня добрый, особенно к благодарным слушателям, поэтому обойдемся без всего этого. Порой так не хватает внимательных ушей, не хотелось бы упускать шанс. Указываешь на вместилище инструментов для истязаний. Глаза так и говорят: помучить тебя мы всегда успеем. — Я могу рассказать тебе кучу историй, — подходишь снова и кончиками пальцев касаешься скотча на моем лице. — И могу дать тебе такую же возможность, но… Отводишь руку. Издеваешься над своей очередной пленницей, давишь и наблюдаешь за реакцией. От растерянности и незнания того, чего же от меня ждут, хмурю брови и гляжу на тебя снизу вверх. Смеешься. Похоже, ты доволен. — Ты само очарование, — о, да у тебя расположение духа сегодня и впрямь хоть куда. — Только не кусайся. А то зубы выбью, лапонька. Пара секунд — и ошметок серебристой ленты болтается в твоей руке. Еще несколько мгновений не отпускает ощущение, что вместе с ним оторвались и мои губы. Жую их — вроде на месте, — но весло по лицу бьет еще минуту. — Отдирание скотча как отдельный вид пытки, — довольно произносишь ты. — Надо взять на заметку. Бери, не жалко. Пользуйся на здоровье. Рот свободен, и теперь можно говорить. Но почему-то продолжаю молчать — наблюдаю лишь, как ты, усмехнувшись, пододвигаешь ко мне свободный стул, плюхаешься в него, закидываешь ногу на ногу.  — Итак, что ты хочешь послушать? — разглядываешь с ног до головы. Который раз уже. — Какую историю поведать тебе, мой благодарный слушатель? Язык развязывается, пусть и ненадолго.  — Я хочу услышать все твои истории. Но без религии, если не сложно. Прищуриваешься и затем смеешься. Если бы не окружающие декорации и обстоятельства, я бы подумала, что ты счастлив.  — Ути, — протягиваешь сквозь хохот. — Ладно, попробуем. Ты не тянешь время и приступаешь к первой байке. Я умолкаю вновь и внимаю каждому твоему слову. Черт возьми, твои истории и правда интересные — понабрал так понабрал с предыдущих своих жертв. А сама тихонько думаю о другом. Например, о том, что ненароком даю ту самую передышку, что так нужна повстанцам. Хотя бы так, раз уж атакой по стеллсу не удалось. Да и пленникам тоже нужно немного лишних часов, чтобы успеть обдумать план побега из этого чертового бункера или смириться с собственной участью. Но зачем мириться, когда удар скоро будет нанесен? Надеюсь, смогу долго и искренне изображать внимательного слушателя, чтобы усыпить бдительность этого двинутого психопата в синенькой рубашечке. А ты рассказывай, душа моя, не отвлекайся. Твои истории действительно интересные, не буду таиться.