«Давай до конечной, мы знак бесконечность...»

Отпускаю тебя я на волю, Иго сердца нет сил уж терпеть. Отпускаю тебя добровольно, Так устал я страдать и болеть. Уходи от меня быстрым шагом, Чтоб не смог, передумав — догнать. Не одаривай жалостным взглядом, Не мешай мне до пепла сгорать… © Акбар Мухаммад Саид

      Просыпаюсь от того, что крупные капли дождя попадают на мое лицо. Приподнимаясь, оглядываюсь в попытке понять, где вообще нахожусь, и почему моросит дождь. Дома, в библиотеке. Потянувшись к окну, закрываю его. Пошарив в карманах, достаю сигарету и зажигалку. Встаю с дивана и иду на балкон, попутно зажигая сигарету и делая затяжку. Улыбаюсь, вспоминая твои попытки отучить меня от этой пагубной привычки. Ты столько раз читала мне лекции про здоровый образ жизни, что я со счету сбился. Я сначала отнекивался, пытаясь объяснить тебе, что меня уже не исправить, но ты не сдавалась. Стоило тебе заметить меня с сигаретой в руках или очередной чашкой кофе, тут же приближалась ко мне и буквально выхватывала из рук. Затем возвращалась с контейнером полезной еды и заставляла меня поесть, сетуя на то, что я сильно исхудал. Я лишь улыбался и открывал послушно рот, позволяя тебе накормить меня. Делаю очередную затяжку. Тебя нет рядом, а значит некому меня остановить. Вдруг дождик усиливается, превращаясь в настоящий ливень в одночасье. Задумчиво кручу в руках потухший окурок, гадая, случайность ли это или знак свыше. Поднимаю голову к небу, открываю рот и развожу руки в стороны, отдаваясь во власть стихии. Я люблю дождь, как и ты. Помню, однажды мы с тобой возвращались со съемок «Dilwale» в наш отель в Болгарии, когда вдруг разразился гром и через несколько минут начался сильнейший ливень. Ты тогда попросила Рави остановить машину и выбежала на улицу, как только он припарковался. Я как завороженный смотрел на тебя: босая, ты танцевала на асфальте, не замечая того, что твой сарафан промок насквозь и прилип к телу, выгодно очерчивая твою фигуру. Мне так хотелось подойти и накинуть что-нибудь на тебя, чтобы никто не видел того, что принадлежало мне. Наверное, Рави понял меня, поэтому тут же отвернулся в другую сторону, стараясь не глазеть на тебя. Смахнув с лица струящиеся капли дождя, ты посмотрела на меня и рассмеялась. Я когда-нибудь говорил тебе, что безумно люблю твой смех? Я люблю его. Ты должна это знать. Затем ты подскочила ко мне, и потянула за собой. Не растерявшись, я сел на колени, повторяя знаменитый жест Раджа из «Все в жизни бывает», приглашая тебя на танец. Ты прикрыла лицо руками, пытаясь сдержать улыбку. Я продолжал сидеть, настойчиво протягивая тебе руку, тогда ты сдалась и доверчиво вложила в нее свою ладонь. Я снова ощутил разряд электричества. — Неужели так будет всегда? — пронеслось у меня в голове, ты кивнула, будто отвечая на мой немой вопрос. Притянув тебя ближе к себе за талию, я посмотрел в твои глаза. Они светились счастьем и любовью. Любовью ко мне. Уверен, в моих ты видела тоже самое, ведь они — отражение твоих. Резко развернув тебя так, что ты оказалась прижатой к моей груди спиной, плавно провел пальцем от твоего к лица к шее. Позволив себе вольность, спустился еще ниже — к твоей груди и остановился там. Победно ухмыльнулся, почувствовав вибрацию твоего тела. Также резко развернул тебя снова лицом к себе и впился губами в твои, не заботясь о том, что нас могли увидеть. Я знал, что выслушаю потом гневную тираду от тебя, но тогда меня это мало волновало. Почувствовав, что ты ответила на мой призыв со всей страстью, прижал тебя еще крепче к себе и углубил поцелуй. Чувствую жар того поцелуя даже сейчас, стоя в полном одиночестве под дождем на балконе Манната.       Ты знаешь, что у меня проблемы со сном. Это началось после смерти мамы. Я тогда не мог никак уснуть, подолгу бродил по ночным улицам Дели, пытаясь понять, почему так произошло, за что меня наказал Аллах, так рано забрав родителей. Потом, когда я пришел в мир кино, стал спать еще меньше. Разучился вовсе, встретив тебя. Ты ругаешь меня, говоришь, что не спать — ненормально. Но я уже давно забыл, что такое нормально. Я могу работать более трех дней подряд, не отвлекаясь на еду и отдых, заливая в себя литры кофе и скуривая сигарету за сигаретой — это помогает забыться. Не думать о тебе. О нас. О том, как несправедлива к нам жизнь. В те редкие моменты, когда я все же сплю, ты мне снишься. Иногда это просто воспоминания, иногда — мечты. Некоторые сны забываются, другие помню фрагментарно, но один я помню во всех деталях, будто он мне снился только вчера. Я видел его несколько месяцев подряд каждую ночь. Это было в 2010 году, когда ты решила вернуться к Аджаю, оставив меня одного. Я знаю, что ты не хотела причинить мне боль, что у тебя не было другого выхода, ведь ты ждала ребенка от него. В моем сне — это был мой малыш. Наш малыш. Ты гуляла по саду, бережно придерживая округлившийся живот, а я наблюдал за тобой, только-только вернувшись домой с очередных съемок. Я торопился к тебе, ведь ты ждала меня. Притаившись, я стал наблюдать за тобой. Вот ты подошла к одному из деревьев, под которым был разбит твой небольшой лагерь — покрывало, фрукты, сыр, крекеры и книга. Схватившись за дерево для опоры, ты присаживаешься и тянешься к корзинке, чтобы извлечь оттуда веточку винограда. Утолив голод, берешь книгу и начинаешь читать, играя с цветком, служащим тебе закладкой. Вдруг откладываешь книгу в сторону и переводишь взгляд на свой живот. Ты улыбаешься, а я понимаю, что никогда не видел тебя счастливее, чем сейчас. Кладешь руки на живот и начинаешь что-то щебетать нашему малышу, не переставая улыбаться.       — Если честно, то я даже немного ревную, — говорю я, выйдя из укрытия и присаживаясь рядом с тобой. Ты смеешься и игриво хлопаешь меня книгой по голове. Перехватив твою руку, оставляю нежный поцелуй на твоем запястье, ты улыбаешься. — Вы сегодня рано, господин Кхан, — говоришь ты. — Соскучился по тебе, миссис Кхан — целуя тебя в губы, отвечаю я. — И по тебе, моя маленькая крошка, — добавляю я, чмокнув плод нашей любви.       — Эй, а если это мальчик? — притворно возмущаешься ты. — Мы бы знали кто это, если бы ты не была так упряма и сделала УЗИ, — парирую я. — Я хочу, чтобы это был сюрприз. К тому же, ты заверил меня, что любить будешь одинаково, что мальчика, что девочку, — отвечаешь ты. — Это правда, — улыбаюсь я. — Малыш, я люблю тебя. Слышишь, независимо от того, кто ты! Только прошу, пусть у тебя будут глазки твоей мамы, — целуя животик, говорю я. — И твой сексуальный нос, — добавляешь ты. — Мой нос? — переспрашиваю. Ты киваешь в знак согласия и, разразившись хохотом, притягиваешь меня к себе для поцелуя. Поцелуя в мой сексуальный нос…       Очнувшись, понимаю, что это просто мои фантазии и улыбка медленно сползает с лица, а привычное тепло заменяет боль. Она никогда не покидает меня, но я не жалуюсь. Если мы меня спросили, хотел бы я освободиться от этих извечных страданий, я бы тут же ответил — никогда. Ни за что на свете я не променяю эту боль на всю радость мира. Я люблю эту боль настолько же сильно, насколько люблю тебя. Не познав всю боль разлуки с тобой, я не понял бы насколько ты мне дорога, не оценил бы этого подарка судьбы. Возможно, ты была послана мне свыше, чтобы показать, что не все еще потеряно, ведь ты появилась в моей жизни как раз в тот период, когда я больше всего нуждался в тебе, хоть и сам не осознавал этого. Ты притягивала меня своей пышущей энергией, озорно стреляющими глазами и прекрасной улыбкой. Ты не боялась показывать свои эмоции, тебе было абсолютно наплевать на то, что о тебе подумают другие. Помню, на съемках нашего первого фильма я сказал тебе, чтобы ты не играла так откровенно, считая, что ты переигрываешь, но ты не послушала меня и правильно сделала. Признаюсь честно, тогда я злился на тебя за то, что у тебя все выходило так легко и просто, в то время как мне приходилось выкладываться на все сто, пытаясь соответствовать тебе. А это притом, что ты только начинала свою карьеру, а я считался вполне себе успешным актером, имеющим опыт в киноиндустрии. Ты радовалась каждому прожитому дню, находя позитивные моменты везде. Сначала я думал, что ты такая только потому, что еще не вкусила жизнь, не испытала настоящую боль. Наверное, я в какой-то степени даже завидовал тебе, но также чувствовал странную потребность защитить, уберечь тебя от всех переживаний. Почему именно тебя, а не Гаури? Этого я тогда понять не мог и убеждал себя в том, что в тебе я вижу свою младшую сестру. — Сестру, как же! — усмехаюсь, вспоминая эпизод с празднования 1000 недель проката «Непохищенной невесты», когда ты сказала «пока», а мне послышалось «брат» (прим. «Bye» — «пока» по-английски, а «bhai» — «брат» на хинди). Я тогда пристал к тебе, требуя непременно уточнить, что ты сказала, и только после того, как ты заверила меня в том, что это было «пока», а не «брат», успокоился, хотя в 90-х годах сам нередко, давая журналистам интервью, называл тебя своей «младшей сестренкой». Только Гаури чувствовала подвох и постоянно закатывала скандалы из-за нашего с тобой общения, требуя прекратить его. Мне же даже мысль о разлуке с тобой была противна. Один раз она даже поставила ультиматум: или ты или она. Если бы тогда я выбрал тебя, все было бы иначе… Вместо этого я попытался внушить ей, что ты всего лишь подруга, а она жена. Казалось, она поверила и даже стала приглашать тебя в гости. Правда, ты всегда отказывалась, находя тысячу самых разнообразных предлогов. Я знал, что ты лукавила, но не мог понять почему. Слепой дурак, что еще можно сказать? Теперь-то я понимаю, что Гаури видела в тебе соперницу и просто пыталась держать тебя в пределах своей видимости. Сейчас мы оба знаем, что ее опасения не были напрасными…       Промокший насквозь до нитки, возвращаюсь в библиотеку и иду в смежную комнату. Выбросив мысли о том, где мог оставить шервани, стянув с себя черную рубашку, шаровары и нижнее белье, захожу в душ. Не помню, сколько вчера выпил, но судя по тому, что голова раскалывается настолько, что чувствую вибрирующую боль в висках, достаточно. И повод вроде был — помолвка в доме Амбани, но пил я не от радости, а пытался заглушить боль. Ты бы снова отчитывала меня, будь сейчас рядом. Но ты теперь не со мной, поэтому не можешь знать этого. Да кого я обманываю — все ты знаешь. От тебя невозможно ничего скрыть, да и скрыться не получается. Вчера я снова в этом убедился. Целый вечер я пытался избежать твоего взгляда. Чертов трус. Я давно это знаю, ты тоже знаешь, но все равно любишь меня. Было бы проще, если бы ты меня ненавидела, но вместо жгучей ненависти твои глаза вчера как обычно светились любовью. Почему ты меня любишь? За что? Почему бы тебе не найти кого-то другого? Того, кто был бы достоин тебя. Да что я несу! Я бы сразу убил любого, посмевшего посмотреть на тебя. Ты только моя. Я знаю как тебе сейчас больно, но если тебя это утешит, то мне больнее в тысячу раз, ведь именно я — причина твоих страданий.       Знаешь, а я вчера как обычно почувствовал, что ты где-то рядом еще до того, как ты появилась в зале. Наверное, мое сердце — радар, ловящий сигналы твоего сердца, а глаза мои — магниты, притягивающие только твои глаза. Иначе как еще объяснить, что я выхватил в толпе именно твой взгляд? Увидев тебя, стоящую там с Караном на входе, я приложил все усилия, чтобы не ринуться к тебе и не заключить тебя в объятия. Заметив меня, ты тут же отвела взгляд в сторону, теребя в руках сумочку. Ты всегда так делаешь, когда волнуешься, но достаточно приобнять тебя чуток или поцеловать в щечку, а лучше и то, и другое — и ты сразу расслабишься. Но мне нельзя делать этого, а Каран слишком увлечен общением с одним из гостей, чтобы понять, что с тобой что-то происходит.       — Со мной что-то происходит, Рахул. Тебе не понять, — вдруг вспоминаю я твой диалог из «Все в жизни бывает». Как и Рахул я все понимаю, ведь со мной происходит тоже самое, но не могу ничего сделать. Я дал обещание, что отпущу тебя. Но не Гаури, как ты думаешь, а себе. Ты страдаешь и все из-за меня. Как-то ты сказала мне, что устала от этого. Устала от неизвестности, от того, что тебе приходится обманывать Аджая. Именно поэтому я принял решение уйти. Оставить тебя. Знаю, что тогда в телефонном разговоре я сказал тебе, что все дело в Гаури, в том, что мы с ней все обсудили и решили дать нашему браку еще один шанс, но все это ложь. Не было никакого разговора и не будет никогда. Разбитую чашу не склеить, мы оба это понимаем, но мы должны жить вместе ради детей. Ты тоже живешь с Аджаем ради Нисы и Юга. Ты понимаешь меня как никто другой. Знаю, ты любишь меня и ничего не сможешь с этим сделать. Любишь вопреки всему. Ты бы хотела избавиться от меня, излечиться от этого чувства, но не можешь. Ты много лет пыталась убить его в себе, но все безрезультатно. Потому что делала это в одиночку. Теперь я помогу тебе. Пройдет время, и ты придешь в себя. Я знаю, что забудешь. Ты сильнее меня, значит, справишься.       — Я должен помочь, — проносится в моей голове. Оглядываюсь по сторонам в поисках Гаури, заметив ее около одних из столиков, беседующей с Сюзанной, быстро преодолеваю расстояние, разделяющее нас и обнимаю ее за плечи. Не ощущаю ничего. Ничего, кроме стыда. Заставляя тебя пройти через все это, ощущаю себя настоящим мерзавцем. Знаю, что не имею права даже смотреть на тебя, но не могу сдержаться и опасливо поднимаю глаза. Нескрываемая боль читается в твоем взгляде. Вижу, как твои глаза останавливаются на моих руках, все еще держащих жену. Твой подбородок подрагивает, и я понимаю, что ты еле сдерживаешься, чтобы не заплакать. Чувствуя сжигающую изнутри вину, тут же отпускаю Гаури и отхожу от нее. Вдруг неизвестно откуда появляется Каран и тащит меня в твою сторону. Мы оба не успеваем найти пути к отступлению — все происходит слишком быстро. Каран управляет нами словно марионетками, расставляя так, как выгодно ему. Вот ты оказываешься рядом, и привычное тепло снова наполняет каждую клеточку моего тела. Почему так происходит? Почему я испытываю это чувство только к тебе? Почему я не могу полюбить жену так, как люблю тебя? Не в силах сдержаться, кладу руку на твою талию, снова ощущая жжение от соприкосновения с твоей кожей, прикрытой куском материала. Мысленно благодарю тебя за то, что ты выбрала именно этот наряд, потому что не уверен, что не слетел бы с катушек, надень ты открытое сари. Ты неосознанно делаешь шаг назад, и меня начинает лихорадить как какого-то больного Паркинсоном, пальцы трясутся и тянутся к тебе. Собрав всю волю в кулак, закусив до крови губу, останавливаю их в самый последний момент, не позволяя ухватиться за тебя. — Не имею права, — напоминаю я себе. Ты оборачиваешься, когда кто-то из мимо проходящих гостей бросает фразу, которую я даже не расслышал. Воспользовавшись тем, что ты отвлечена, позволяю себе взглянуть на тебя. Замечаю круги под глазами, которые ты пыталась замаскировать косметикой и отсутствие улыбки. Вдруг ты поворачиваешься ко мне и смотришь прямо в глаза. Это больше, чем я могу вынести. Ну почему ты такая? Почему даже сейчас, когда я причиняю тебе боль, в твоих глазах читается волнение? Почему ты переживаешь за меня? Не нужно этого делать. Ты нисколько не помогаешь мне отпустить тебя, вместо этого зовешь назад, даже не осознавая этого. Не успев понять, что произошло, вижу, как ты удаляешься от меня. Подходишь к своему столику и поспешно собираешь вещи. Сжав руки в кулаки, напоминаю себе, что не имею никакого права приближаться к тебе. Ты потерпишь, и все пройдет. Каран идет следом за тобой, что-то спрашивает, но ты, не произнеся ни слова, обходишь его и покидаешь здание. Неужели он так слеп, что не замечает очевидных вещей? Тебе нужен Маниш, я знаю, он поможет. Достав из кармана телефон, набираю ему. Он берет трубку после первого же гудка.       — Маниш, ты нужен ей, — говорю я, переходя сразу к делу, забыв даже поприветствовать его. Он не спрашивает, кому именно он нужен. Просто отвечает: — Понял, — и отключается. Мне становится немного спокойнее. Я знаю, Маниш позаботится о тебе, ведь он хороший друг. Смотрю на Карана, который разговаривает о чем-то с Гаури и понимаю, что ты не зря ему больше не доверяешь. Когда вы помирились, я был счастлив за тебя, за то, что этот камень упал с твоей души. Ты переживала, я видел это, но не вмешивался, позволяя тебе самой принять решение. И ты простила его, но напряжение осталось. Ты как-то призналась мне, что эти отношения никогда не будут прежними. А что будет с нами? Смогу ли я всю оставшуюся жизнь держаться от тебя подальше? И хочу ли этого? Что я буду делать, когда ты двинешься дальше? Смогу ли я это пережить? Запретив себе думать об этом сейчас, боясь того, что сорвусь и помчусь к тебе, наплевав на собственные запреты, делаю то, что мне удается лучше всего — напиваюсь…       И вот я здесь, стою под душем. Один. Включив воду, закрываю глаза и пытаюсь представить тебя. Рядом. Проще всего это сделать, погрузившись в воспоминания. В тот день, когда ты прилетела с детьми из Болгарии, где навещала Аджая, заставившего тебя шантажом приехать к нему. Назло мне. Я был тогда так зол на него за то, что он испортил все наши планы, и ты не смогла попасть на кинофестиваль, что срывался на всех. Я дал тебе обещание, что не буду пить, но не сдержался. Узнав об этом, ты собрала детей и первым же рейсом вернулась домой. Ты застала меня в нашем доме с кучей бутылок на полу от выпитого спиртного. Ты не ругалась, а просто села рядом, посмотрела на меня и печально покачала головой, проведя ладонью по моим волосам. Потом заставила подняться и отвела в душ. Я был не в состоянии принять его самостоятельно, поэтому ты, не теряя времени на раздевания, зашла в кабину со мной. Молча, ты открыла воду и намочила мои волосы, затем вспенила шампунь и потянулась ко мне, привстав на цыпочки. Я послушно опустил голову вниз, чтобы ты могла достать до нее. Вымыв ее, ты потянулась к моей промокшей насквозь футболке и стащила ее с меня, бросая под ноги. Потом взяла гель для душа и намылила им свои ладони, затем плавно подталкнула меня к стенке душевой кабины и подошла ближе. Нежными круговыми движениями массируешь мои руки, переходишь к груди, плавно спускаясь к моим кубикам. Увлеченная работой, не смотришь на меня, но я ничем не занят, поэтому тут же замечаю твою еле заметную улыбку, которую ты пытаешься от меня скрыть. Знаю, ты сердишься на меня и, что я потом еще выслушаю гневную тираду от тебя за то, что поступил так безответственно, но в данный момент тебя одолевают совершенно другие чувства. Тянусь к твоей рубашке и хватаюсь за ее край, притягивая тебя ближе к себе. Навалившись всем своим телом на мое, наконец, поднимаешь голову и смотришь на меня.       — Ты вообще-то пьян, — серьезным тоном заявляешь ты, все еще пытаясь скрыть улыбку. Но глаза, в которых поблескивают первые искорки разгорающейся страсти, выдают тебя.       — Не настолько, чтобы упустить свой шанс, — парирую я и, не дав тебе времени на раздумья, целую. Ты не сопротивляешься, потому что скучала также сильно, как и я. Пытаюсь расстегнуть твою рубашку, но проклятые пуговицы не дают сделать этого, поэтому просто дергаю ее, позволяя им разлететься по всей душевой кабине. Ты, прервав поцелуй, с удивлением смотришь на меня, я лишь неопределенно пожимаю плечами. Улыбаясь, ты говоришь: — Тебе повезло, что это не моя любимая рубашка, — и теперь уже сама прижимаешься своими губами к моим…       Открываю глаза и разочаровываюсь, понимая, что это только воспоминания. ТЕБЯ НЕТ. Я могу все исправить — достаточно только взять телефон и позвонить тебе, сказать, что был не прав, что не могу без тебя, попросить вернуться. Но тут же запрещаю себе даже думать об этом. Ты заслуживаешь лучшего. Вдруг вспоминаю цитату из своего фильма: — Поболит и перестанет (прим. фильм «Когда Гарри встретил Седжал»). В этом фильме было много тебя. Он был для тебя. Седжал чем-то напоминает тебя. Это я сделал ее такой, заставив Имтиаза перекроить сценарий. Даже ваши имена похожи. Каджол — Седжал. Многие, посмотрев этот фильм, говорили, что я сильно вырос в плане актерской игры, что отлично изобразил в фильме страдания героя. Но только ты знаешь правду. Тогда я не играл боль, я жил ею. Мне нужно было выпустить ее наружу, что я и сделал в этом фильме. Стало ли мне легче? Нет. С того самого дня, когда я отпустил твою руку в аэропорту Мумбаи, когда мы 23 декабря 2015 года вернулись из Калькутты, завершив промоушен «Dilwale», я постепенно погибаю. Ты была рядом на протяжении нескольких месяцев постоянно, а потом ушла. Снова вернулась к нему. Я тебя не осуждаю. Я принял твое решение. Смирился с ним. Но легче от этого легче не стало. И лишь наши встречи, которых приходится порой ждать месяцами, позволяют мне жить дальше. И теперь я решил отпустить тебя. Отпустить, зная, что это неминуемо приведет меня к гибели. Но я принял это решение ради тебя. Я должен позволить тебе жить дальше или хотя бы попытаться сделать это. Зная, что если останусь сейчас в Мумбаи, могу сорваться, решаю улететь. На время. Подальше от тебя. Тут вспоминаю о том, что Гаури запланировала отдых в Испании с детьми, а я отказался, сославшись на то, что не могу прервать съемочный процесс, набираю ей и говорю, что лечу с ними…