Аллилуйя

*** То, что произошло дальше, заняло не больше нескольких минут. Но Давиду показалось, что время разбухло и раздулось на долгие часы золотисто-черным капюшоном кобры, которую он еще мальчишкой видел в саду у прабабки. — Не смотри ей в глаза и не двигайся. Ты слишком близко приблизился, видимо, к их гнезду, — раздался властный окрик старухи. — Тогда она снова скроет свой капюшон и послушно отползет от тебя. Теперь Давиду хотелось, чтобы время поступило также. И отпустило Хесуса из собственной хватки, с каждой минутой все туже затягивающей мертвую петлю. — Пожалуйста... Кто-нибудь... Принесите хотя бы нашатырный спирт и воды, — попросил Давид. Он уже был готов позвонить своему лечащему врачу, но вспомнил, что тот, как назло, только вчера уехал за границу на две недели в отпуск. Да и чем здесь и сейчас мог помочь друг, которому бы потребовалось три часа, чтобы прорваться сквозь городские пробки. Слова Давида повисли не в воздухе, но в вакууме, разделяющем интересы здоровых и больных. Теперь о Хесусе в суете и суматохе показа больше никто не вспоминал. После его второго обморока, администраторы спешно покинули помещение, зато в нем появились ассистенты. Прямо в гримерке они окружили модель, найденную на замену Хесусу, и на полуголом теле начали ушивать и расшивать в необходимых местах тряпки, которые скрепляли иногда при помощи степлера и клея. Сейчас эти куски ткани казались всем более важными, чем лежащий рядом без сознания человек. Обилие полуголых, потных тел вызывало не желание, а отвращение и боязнь подхватить вирус суетности, которым уже были поражены все вокруг. Тот, другой, был не так красив внешне, но его рост и телосложение было почти таким же, как у Хесуса. Давид заметил, как он довольно улыбнулся, когда мельком глянул на неподвижное тело и жадно подхватил вещи, которые еще предстояло демонстрировать толпе. — Ты... Где взять воду? — схватил за грудки кого-то Давид. — Какую воду? Ты о чем? — уставился на него расширенными зрачками наркомана парень-ассистент. — Хесус отлежится и очухается. Уже было. Вкати ему лучше дозу, если есть — Что значит — очухается и уже было?! — Давид сжал ткань так, что хлипкие лацканы на пиджаке наркота затрещали. — Ты вообще кто? Работаешь у нас? Я же тебе говорю, два месяца назад он уже откалывал такое.Наверное, перетрахался с кем-нибудь накануне. С него станется, всем достанется... — И что, тебе уже посчастливилось? — сейчас Давиду хотелось раздавить парня, как садовую мокрицу. А он действительно был на нее похож. Рыхловато-полный, с жидкими усиками и бородкой на пухлом лице, и глазами на выкате, как при базедовой болезни. — Нет, — слюнявые губы расплылись в улыбке, — но шансы есть. Постой, а я откуда-то тебя знаю. Я читал в одной газете - ты его новый любовник. А перед этим, днем раньше, мне как раз из нее звонили, и просили рассказать о Хесусе то, что я знаю.Я знаю, братан, много... — Стоп, — присвистнул Давид, прижимая его к стене. Теперь из ассистента надо было получить максимум информации, а потом... будет видно. — Тебе позвонили на твой личный мобильный номер? — Да, а что? Я тоже кое-что значу в модельном бизнесе. Не вся же слава Хесусу, — снова довольно заулыбался тот, не замечая, как ореховые глаза Давида начали чернеть. — Корреспондент была такая приятная, она даже знала мое имя, и что иногда я помогаю ему на шоу. — Да ты что. И она, конечно, не представилась, а телефон у тебя автоматически не пишет разговоры? — Почему же... У нее было такое забавное имя... Его невозможно забыть. Она сказала, что ее зовут... Голда Арнтгольц, — фамильярно захихикал парень. — И голос у нее, и вправду, был такой сексуальный, как у мохнатого «золотца». У меня даже по телефону на нее встало. Приятель, если я правильно понял содержание той статьи, то нам с тобой все равно, кого трахать, лишь бы давали. Для начала хватило легкого тычка в солнечное сплетение. Тот скрючился и упал перед Давидом на колени. — На будущее запомни и передай другим, что на заборах тоже пишут. Еще раз услышу, что ты треплешься о Хесусе, приеду лично и отделаю так, что ни один хирург не соберет. Кстати, хоть кто-нибудь вызвал врача? Потом Давид наступил ботинком на кисть наркота. — Сломать? — Нет, — прохрипел тот, — а зачем? Все ждут конца показа, чтобы не было скандала. Или как ты себе представляешь объяснить газетчикам или снующим перед зданиями фотографам приезд скорой. Твоему Хесусу это тоже невыгодно — вновь оказаться в центре пересудов. Ну, если тебе так совсем приспичило, то в зале сидит пара-тройка светил от медицины. — Уже лучше. Покажешь? И, кстати, как тебя зовут, звезда наша газетная? — Кшиштов. Кшиштов Новак. — Так ты тоже поляк? — Почему тоже? — бесцветные глаза наркомана сфокусировались наконец на Давиде. — Ты хочешь спросить, знаю ли я Януша? Извечного врага Хесуса? Да. В этом городе есть только одна польская община и только одно место, где я могу говорить на своем языке. Но не бойся. Он уже давно изгнан из нее за богохульства против моего отца. — Но ведь он узнал как-то номер твоего телефона? — Нет, это был не он. Это была она. Богиня по имени Голда. Теперь Давиду стало понятно, какого рода источниками не гнушался пользоваться Януш и его компания. Только если это был он. В любом случае, к Хесусу подобрались настолько близко, насколько это было возможно. И только ли к Хесусу? Голда Арнтгольц — так звали в девичестве мать Давида. И кто-то слишком хорошо знал, что делает, прикрываясь этим именем. *** Договориться с врачом не составило большего труда. Достаточно было протянуть визитку и заговорщицки подмигнуть ему. Пока молодая чуть перешагнувшая двадцатилетие жена чиркала у себя в блокноте, какие модели необходимо купить в предстоящем сезоне, пожилой мужчина откровенно скучал и по ее приказу фотографировал мобильным наиболее понравившиеся наряды. Он согласился заглянуть к Хесусу, как только представится первая возможность «улизнуть». — Кеннет, ты отвлекаешь меня своим бубнежом, — зло обронила она. — Если тебе не интересно, чем увлекается твоя жена, то так и скажи об этом прямо. То, что впервые за полгода ты нашел время выбраться со мной на люди, еще не означает, что ты можешь испортить мне вечер. — Дорогая... Шэрил. Я совсем не то имел в виду, — залебезил он, — просто, понимаешь, одному... Рука Давида предупредительно легла на плечо Кеннета. — ...работнику здесь стало плохо, и требуется моя помощь. — Твоя помощь требуется всем и всюду, Кеннет. Двадцать четыре часа в сутки. Триста шестьдесят пять дней в году. Ты обещал мне, что на предстоящие праздники мы поедем на Фиджи, а потом ты дал согласие на срочную операцию. Ты говорил, что оформишь на меня тот земельный участок в пригороде, который купил еще до свадьбы, а потом твой юрист сказал, что это сомнительная сделка. Вот так ты заботишься обо мне, а ведь я трачу на тебя свои лучшие годы. — А потом Шэрил осеклась и ее глаза хищно сузились на Давиде, — Так Вы говорите, кому-то стало плохо? Надеюсь, это была манекенщица. Они все такие тощие, сколько я не сидела на диетах и не занималась спортом, я не смогла похудеть так. Этот тип женщин неизменно раздражал Давида. Пустоголовая, но только на первый взгляд, накачанная ботоксом и притворяющаяся агнцем святоша. Впрочем, также хорошо делающая минет, как и неожиданно разбирающаяся в финансовых тонкостях семейного права. Давид мог поспорить, что до брака Шэрил работала секретаршей у Кеннета, когда он еще был женат в первый раз. Такой хлюпик, как он, просто обязан был поверить в первого разбившегося на мотоцикле (тачке, в горах) парня и поиск «родственной души» в веках, которую изначально единую посылает Господь всем. А потом Кеннет узнал, что она уже на четвертом месяце, и с учетом ее конституции аборт грозит дальнейшем бесплодием. А старая жена уже давно отказывалась спать с ним из-за обильного кровотечения. И подарила ему всего лишь двух дочерей. Тесты показали, что у Кеннета наконец-то появится наследник. — Миледи, Вы в великолепной форме, и не стоит гнаться за идиллическими картинками, — произнес Давид. — Так Вы разрешите мне похитить вашего супруга? Всего лишь на пару минут. Плохо было всего лишь работнику сцены. — Надо же, как скучно. Давид, а Вы продюсер? — Не совсем. Всего лишь друг организатора показов. Но ваша красота достойна, чтоб я им стал. В зрительном зале, кроме критиков и первосортной борзопищущей братии, сидели законные жены и официальные любовницы тех, кто лоббировал поправки в бюджет страны и принимал решения о запуске печатного станка. Давид со времен работы в журналистике, еще помнил многих из них в лицо. Он знал, что иногда для карьеры опаснее впасть в немилость у таких женщин, чем у их мужей. Они дорого заплатили за свое право «засветиться» в репортажах и быть упомянутыми, как тонкие знатоки моды. И крайне возмутились, если бы, вместо хвалебных публикаций, попали в скандальные хроники. Досадный инцидент, вызвавший негативные эмоции и требующий моральной компенсации от организаторов — вот и все, что значил для них, в отличие от Шэрил, обморок случайной модели, особенно если бы это произошло на подиуме.