Аллилуйя

Побирушка появился под окнами кухни в привычное время, когда двор опустел ближе к такому же, как и день, душному закату. Захария не раз думал о том, как нищему удается обходить боевые посты воинов, но спрашивать об этом не решался. В побирушке было что-то такое, что останавливало ненужные расспросы. Захария даже не знал толком его имени. В отличие от других попрошаек, которых встречал служка за свою долгую жизнь, старик не клянчил милостыню и еду, а только садился на камень и долго, пристально смотрел в окна. Длинная согбенная фигура с клюкой в руке маячила во дворе, и от взгляда черных, немигающих глаз нищего невозможно было скрыться в любой части помещения. Один дурной, молодой служка как-то не выдержал взгляда и швырнул в лицо побирушке горсть земли. — Это твое подаяние на сегодня, проваливай, — посмеялся он над стариком. — И тебе Господь вернет сторицей за твое подношение, ибо, когда ты подаешь нищим, ты подносишь Ему, — спокойно ответил тот, вытирая лицо от грязи. — Что ты наделал, хотэ. Теперь Всевышний покарает тебя. Немедленно извинись, — выбежал на шум Захария. — Прости наш дом, мэворах, мы не хотели тебе зла. Он юн, а юность часто не понимает, какие жесткости творит по незнанию. — Да ты, Захария, совсем из ума выжил так танцевать перед нищим. Когда господин, наконец, выгонит тебя, я займу твою комнатенку, — еще больше расхохотался юноша, уходя в дом. — И за это его тоже отблагодарят, — чуть тише добавил странник, обращаясь к Захарии. — Хочешь увидеть, как Господь карает за грехи? Часто говорят, что Он посылает испытания и наказания людям просто так. Но у Всемогущего всего лишь лучшая память, чем у большинства людей. И чем тяжелее грех, тем дольше приходится ждать расплаты. А через пять месяцев молодого служку засыпало землей при рытье нового колодца. Когда парня, еще живого, наконец откопали, его рот был забит землей. Потом выяснилось, что служка от пережитого лишился разума. Не то, чтобы Захария побаивался побирушку, но старался каждый раз угодить тому. Хорошо, что сегодня на кухне осталось много еды, и можно было не скупиться. Захария быстро собрал сверток съестного для гостя и вышел с ним во двор. Когда нищий немного насытился, он сам заговорил с Захарией первым. Это тоже было их традицией. — Как твои глаза сегодня, Зак? — Ни лучше и ни хуже, иш Элоким, — пожал плечами Захария. К своей слепоте он уже привык. — Но если бы глаза были такими же верными, как в молодости, то не могли бы пройти мимо некоторых странных вещей, которые происходят сейчас в доме. Не то, чтобы они мучают меня, но я не могу понять их природы. — Тогда, возможно, твоя слепота ко времени? — усмехнулся нищий. — Чем больше мы знаем ненужного, тем больше неприятностей для нас выходит. — В том-то все и дело! — воскликнул Захария. — Я боюсь, как бы их и не приключилось. Хорошо, что мы с тобой уже не молоды, и можем понимать друг друга. И я по опыту знаю, что все странности заканчиваются рано или поздно неприятностями или того хуже. — Значит, они тебя все-таки беспокоят? — в голосе старца появился неожиданный интерес, голова склонилась набок, подбородок оперся о клюку. — Давай сделаем так. Я выслушаю тебя, а ты расскажешь мне то, что считаешь нужным. И вполне может получиться так, что пока ты будешь говорить, ты сам найдешь ответы. — Хорошо, — кивнул Захария. — Выходит, что я все же напросился на разговор. — Выходит, — согласился побирушка, — а теперь говори. Служка выговаривался долго, почти час. За это время во дворе успело стемнеть, а воины на ночной страже развели костры, чтобы отгонять навязчивых насекомых, усиливших с условной ночной прохладой атаки. Если бы Захария был зрячим, он смог бы увидеть, как на лице побирушки играет довольная улыбка, а пальцы, изгибаясь, танцуют под одному ему слышную музыку. — Что ты видишь сейчас? — перебил внезапно нищий Захарию. — Опиши мне. — Ничего. Еще большую темноту, чем днем. И более яркие пятна от костров. Это сложно описать, если не испытал сам, — удивленно протянул Захария, сбитый вопросом с толку. — Я же уже сказал тебе. Меня беспокоит не моя слепота, а то, что происходит в доме. — Так как же ты сможешь рассказать о темноте человеку, который еще худший слепец, чем ты? Имея зрение, он не хочет увидеть ее, сгущающуюся вокруг себя. Стоит ли, в таком случае, плодить темноту для слепца? Из твоих слов следует, что пока день мало чем отличается для тебя от ночи, а догадки от фактов. Может, стоит подождать, пока ты сам прозреешь в них? — А разве это возможно, иш Элоким? — удивился Захария, который навсегда уже попрощался для себя с возможностью четко видеть предметы и лица. — Да, с приходом новой жизни сюда. Это произойдет уже скоро. Не так быстро, как этого хотела бы молодость, считающая, что человеческая жизнь измеряется ближайшими двумя-тремя годами, но все уже идет к тому, — загадочно ответил побирушка. — А теперь дай мне сосуд с водой, чтобы я мог утолить жажду после еды, за которую благодарю тебя. Захария растерянно заозирался по сторонам. Как назло сегодня он забыл принести гостю воду. Наверное, такая оплошность с его стороны приключилась из-за ключей от миквэ. Адон цаир пообещал принести их еще до заката. Но пока он так и не появился с ними. Теперь служка переживал, что старый господин также захочет освежиться, и он окажется между двух огней. — Прости мою нерасторопность, — пробормотал Зак, — кажется, я забыл его на кухне. — Ничего страшного, — неожиданно миролюбиво согласился странник, — я знаю, где здесь раздобыть воду. Ступай к себе, Захария. Мы так долго проговорили сегодня, что тебя, должно быть, все потеряли. А та вещь, которая пропала, найдется к твоему приходу. Это моя благодарность тебе. Слова побирушки убедили Захарию, что пока не стоит настаивать на разговоре с Шаулем. Если бы служка был зрячим и обернулся перед уходом, он смог бы увидеть, как согбенные плечи старца неожиданно расправились, и тот словно прибавил в росте. Как отброшенный и теперь ненужный посох ожил и скользнул змеей под камень, на котором сидел недавний гость. Быстрыми, привычными шагами Шмуэль, а именно так звали странника и Пророка, направился к той части здания, где располагались покои царского первенца. Воины на постах безропотно пропускали его, а двери распахивались перед ним. «Тот, кто подаст мне сегодня воду из рук своих, если я все-таки, Господи, в этот раз не ошибся, станет с моей помощью самым великим царем царствующих. И поставит меня над собой как самого верного и славного Пророка Твоего. А справедливость, столько раз ускользавшая от меня, когда Ты не сделал меня ни Судией, ни Царем, ни Первосвященником, наконец-то восторжествует. Всевышний, я знаю, как велики Твои замыслы, но каждый раз преклоняюсь перед Тобой», — удовлетворенно думал Шмуэль. Будущий царь, как считал он сам, и те, кто уже примеряли на себя роль его ближайших соратников, находились в просторной, хорошо освещенной перед ночью комнате, когда в нее вошел Пророк. Их напыщенная уверенность в собственном предназначении всегда так забавляла сына Элькана. Шумный, болтливый Натан, с которым до сих пор наследник был неразлейвода, метил в военачальники при Йонатане. Уже с восьми лет спесивый мальчишка грезил о завоевании новых земель, а теперь, к семнадцати, уже требовал, чтобы к нему обращались «мэфакэд», втайне мечтая о том дне, когда услышит "Натан-а-мацви". В противовес ему тихий, полный меланхоличной задумчивости рыжеволосый Азриель вынашивал в сердце мечту стать главным Казначеем. Даже в юном возрасте любовь к деньгам и их счету управляла всей его жизнью. Рослый, не по годам развитый Сасон уже сейчас видел себя на месте царского Распорядителя удовольствий. Это он придумал пиры, на которых служек и наименее родовитых наар переодевали в женские платья. Впрочем, не брезговал этим и Йонатан. Особенно, когда выяснил для себя, что мужские тела таят в себе много наслаждений и незаменимы в военных походах. А неприметный, самый невысокий из всех, тщедушно-бледный Реувен хотел бы сосредоточить у себя власть над производством царских ядов. Отравленный клинок, из-за которого погиб проболтавшийся о пирах молодой служка, был работой его рук. Служка долго мучился перед смертью и исходился на визг. Тогда Реувен решил, что в следующий раз стоит попробовать еще один компонент, который ускорит процесс умерщвления. А в том, что этот следующий раз будет, он не сомневался. Молчаливый, незаметный Реувен... вот кого, пожалуй, по-настоящему опасался Шмуэль. И все они были почти погодками и принадлежали к древним, прославленным родам, присягнувшим на верность нынешнему царю — Шаулю. А их отцы занимали почти те же должности при дворе. Вот и сейчас Пророк украдкой улыбнулся, зная, что таким планам не суждено воплотиться в жизнь. Когда он появился в комнате, царский первенец и его приспешники были заняты любимым делом: расположившись на полу у окна на многочисленных подушках, они шаг за шагом продумывали стратегию битвы за холмы. А рука Натана беззастенчиво гладила спину Йонатана, который лежал на животе. То, кого наследник избрал в свои любимцы, уже давно не было секретом. — Принеси мне воды. Сегодня выдался жаркий день, и я хочу пить, — сухо приказал Шмуэль, проходя вглубь комнаты и располагаясь на самом высоком сидении, так похожем на трон Шауля. Да и вся обстановка здесь в миниатюре копировала пиршественный зал во дворце. Разве что там не было большого, просторного ложа, белье на котором сейчас было подозрительно смято. Сесть на царский трон в присутствии Шауля Пророк не решался, но всегда втайне мечтал об этом. А в комнате Йонатана ничто не мешало воплотить такие намерения, потому что других высоких сидений здесь больше не было, а сидеть на полу Пророку не пристало. Кувшин с жидкостью появился перед Шмуэлем. Только поднесли его не руки царского сына, а обычного служки, который тут же метнулся за требуемым. Йонатан коротко кивнул тому, поднимаясь с пола и оправляя одежды. Шмуэль брезгливо отпихнул от себя служку, вода пролилась из горла сосуда и выплеснулась лужицей на пол. — Я, кажется, велел тебе, Йонатан, напоить меня, — с нажимом произнес старец, а его голос отразился эхом от стен. На секунды в помещении стало так холодно, как если бы сейчас стоял затяжной сезон дождей. — Прости меня, Шмуэль, — спохватился Йонатан, сообразив, какой промах только что допустил. — Я не специально, но подумал, что так будет быстрее. Если ты хочешь, я могу лично сходить за ней для тебя. — Это уже не требуется, — раздражено бросил Пророк, — ты становишься все больше похожим на отца как внешне, так и внутренне, а еще повторяешь за ним его ошибки. Впрочем, это ожидаемо. Твой строптивый характер был виден еще с детства, когда отец не смог научить тебя покорности и безоговорочному уважению к решению старших. — Ты о том инциденте во время последней битвы, когда я всего лишь позволил себе усовершенствовать твой совет и не послал на смерть больше наших людей, чем требовалось? — от досады на слова Шмуэля Йонатан не заметил, как по юношеской горячности совершает еще одну, новую ошибку. — То, что ты говоришь о моей схожести с отцом, приятно слышать любому благочестивому сыну. Только в твоих устах это звучит почему-то как оскорбление. Но Пророк неожиданно пропустил откровенную дерзость мимо ушей. Более того, он поднялся с сидения и оказался рядом с Йонатаном. Теперь руки старца ласково и умело прикоснулись к темным длинным волосам юноши, запустили свои пальцы в них, заставляя того едва заметно покраснеть от мгновенного удовольствия. От каждого такого прикосновения Шмуэля наследник ощущал, как собственное тело прошивает совсем уж неприличное в ситуации с Пророком возбуждение. И это были первые в его жизни мужские руки, намекнувшие случайно, как думал Йонатан, на возможность удовольствий подобного рода. А потом при дворе по воле Шмуэля появилось семейство, из которого происходил Натан. Все детство новый друг и единственный сын в семье провел в военных походах, потому как отец не хотел расставаться с ребенком, няньками которому стали воины. Кто-то из них и совратил Натана, быстро разобравшегося в природе сомнений Йонатана, что также было на руку Шмуэлю. Ссориться с наследником окончательно, в отличие от его отца, Пророк не собирался. Пока. Это было бы ошибкой, в свою очередь, уже с его стороны. — Я не стремился оскорбить тебя или Шауля. Я всего лишь хочу как лучше для вашего дома и всех, — продолжил ласкать пряди Йонатана он. А произнесенные слова были почти правдой. — Я поручил тебе недавно обучить Давида всем премудростям воинского искусства. Но с того ли конца ты начал и так ли к нему подошел? От двусмысленной шутки Пророка на щеках юноши проступили яркие стыдливые пятна, а губы упрямо сжались от хохота окружения, которое уже было в курсе дневных событий. — А я и забыл, что в этом доме у стен есть не только глаза, но и уши, а также глупые, говорливые рты. Кто тебе все рассказал? — снова вспыхнул Йонатан. — Я всего лишь хотел проверить его, и финальная часть этой проверки случится завтра. А пока я вижу, что он слабак и хлюпик, который не способен постоять за себя. — А с кем он, по-твоему, должен был сражаться в миквэ? С хрупкой девушкой? Просто исполни то, что я приказал тебе, а моими устами — Сам Господь, — насмешливо напомнил Пророк, покидая помещение. Когда он вышел, в комнате повисла напряженная тишина. — Возможно, Йони, тебе не стоило дерзить ему? — совсем тихо, как ему показалось, произнес Натан. Так обращаться к себе царский первенец позволял лишь, когда они оставались наедине. Обычно в комнате стоял веселый смех и возня, потому половина слов была не слышна. Но сейчас был другой случай, и фразу Натана разобрали все. Это еще больше разозлило наследника, расстроенного собственной неудачной беседой со Шмуэлем. — А не слишком ли много ты себе позволяешь в последнее время? Ты еще будешь учить меня, как разговаривать с Пророком? — раздраженно бросил Йонатан. — Уходите, все. Я хочу выспаться перед завтрашним днем. Ты тоже, Натан. Ты больше не нужен мне сегодня. Натан нерешительно замер в дверях. Но наследник не окликнул его, как делал прежде. За день Йонатан два раза незаслуженно спустил на нем пар, как считал Натан. Казалось, между ними пробежала кошка. И Натан даже знал, как ее зовут — Давид. Он постарался хорошо запомнить это имя на будущее. Своего нового личного врага. Дело заключалось не только в том, что благосклонность будущего царя обеспечивала место при дворе. Натан был слишком сильно и безотказно влюблен в своего будущего господина, чтобы делить его еще с кем-то. — Давид, чтоб ты сдох, — выдохнул он, впечатывая костяшки пальцев в остывающий в сумерках камень. Игла, поселившаяся в сердце после переезда из отчего дома во дворец Шауля, снова напомнила о себе, когда Давид склонился над угасающим костром. Воин как будто почувствовал, что его кто-то вспоминает и вряд ли хорошим словом. Давид скормил еще дров огню, но на душе не становилось легче, а сон, как и всегда в этом доме, так и не шел к нему. Это было не его дежурство, но что-то выманило юношу из общей опочивальни воинов наружу, а руки сами собой приготовили любимый напиток Пророка — воду, смешанную с кусками нарезных лимонов и апельсинов. Кисловато-горький вкус, который приобретал настой при помощи цитрусовых и их цедры, напоминал Шмуэлю о далеком детстве, проведенном при Скинии. Около нее рос огромный сад, зацветающий ближе к весне белоснежными цветами, и в нем было так хорошо теряться от Божественного предназначения. — Ты запомнил тот мой рассказ? — произнес Пророк, появляясь из темноты и усаживаясь на кривую корягу рядом с Давидом. — Да, цадик. Я ждал тебя весь вечер, а чтобы скоротать ожидание, приготовил тебе освежающую воду, — Давид просительно протянул Шмуэлю кувшин с напитком. — Мне так одиноко здесь, можно, я вернусь домой хотя бы на пару дней? Я уже думал убежать, но потом вспомнил, что обещал тебе ничего не делать без твоего ведома. Первый глоток был таким сладким. — Ты все правильно сделал. Запомни, Давид, Господь и я хотим, чтобы ты находился здесь. Всевышний оказал тебе самую высокую честь, избрав новым Царем, и в этом твое главное предназначение. — Да, но если я не справлюсь? Мне больше нравится пасти скот в доме отца, чем изображать из себя воина, я не очень-то силен в этом. — Не бойся. Слушайся только меня, и я во всем помогу тебе, — эту фразу произнести было особенно приятно. — Завтра Йонатан пришлет за тобой служку, который отведет тебя к северным холмам. А дальше просто покажи себя с лучшей стороны. Это тоже мой приказ. Иди спать в опочивальню. Сегодня у всех нас был очень трудный день. И хорошо, что ты вышел на улицу. Поступай так и впредь. Здесь нас никто не сможет подслушать. Наконец-то веки юноши стали закрываться, он почувствовал, как его потянуло в сон. ...Пожилой, весь в шрамах воин предпочел сделать вид, что спит на посту, когда к костру подошел Шмуэль. Он уже давно недолюбливал Пророка, из-за решений которого на полях сражений осталось слишком много его товарищей по мечу. То, что он услышал сейчас, было плохой вестью и сулило новый виток борьбы за власть в царском семействе. А это означало, что со временем и простым людям придется выбирать сторону, на которую встать. И, судя по словам Пророка, нынешний хозяин мог оказаться не лучшим вариантом. Теперь бессонница Давида передалась и ему. _________________________________________ Примечания автора: хотэ - грешник, нечестивец мэворах - благословенный, блаженный иш Элоким - человек Господа, святой, блаженный миквэ - ритуальный бассейн для омовений адон цаир - молодой господин мэфакэд - командир Натан-а-мацви - Натан-военачальник наар - юноша цадик - праведник