Ч.13
30 июля 2013 г. в 23:10
Персеус в гражданской одежде сидел за старинным рабочим столом, передняя крышка которого полностью скрывала нижнюю часть тела. Рубашка священника была полурасстегнута так, как если бы ему было жарко, а на висках проступили капельки пота.
— Смотри в потолок или на стену и не разворачивайся ко мне, пока не разрешу, — велели губы священника, — это не займет много времени. Скажи, Хесус, ты специально надел сегодня эту черную майку, которая не прикрывает плечи и оставляет слишком много твоей бархатной кожи обнаженной? Мне пришлось весь день смотреть на тебя. Ты отвлекал меня от работы.
— Нет, — протянул ребенок, прислушиваясь к необычному сопению и напряженному, тяжелому дыханию, которое начало раздаваться сзади. — Просто все остальные вещи были грязные. Я поступил неправильно?
— Да, — казалось, Персеусу слова даются с трудом, каждое из них срывалось само по себе, между короткими, гортанными взрыками, — могли... смотреть и другие. Ты... виноват. Я и так ... на пределе.
— Но Вы же сказали, что моя красота это благословение? — не понял Хесус.
— Да... но это... также и таинство... Никто, кроме меня не должен... видеть... Как ... причастие.
А потом Персеус очень шумно выдохнул и замолк надолго.
— Оденься, развернись, — разрешил, наконец, ставший на пару мгновений осипшим, как будто бы священник внезапнопростудил горло, — и подойди ко мне.
Персеус выглядел очень странно, на его лице была довольная, расслабленная улыбка, а глаза как будто заволокла серая, смазывающая обычно четкие очертания зрачков дымка.
— Не смей мне врать, Хесус. Ты же уже пробовал мастурбировать?
— Что это значит? — снова удивился ребенок.
После той последней книги, которую дал священник, и картинок в ней в паху появилось новое ощущение, а после прикосновений ладони к собственной плоти оно прошло и даже стало неожиданно приятно, а тело как будто обрело на несколько секунд невесомость. Рука сама потянулась к ней.
— Ты гладил свой член?
— Да, — опустил глаза под прожигающим взглядом священника Хесус.
— Тебе понравилось?
— Да, — чуть слышно выдохнул ребенок.
— Это и называется мастурбацией и считается очень большим грехом, Хесус. Хорошо, что ты признался мне в нем. Ты очень огорчил Господа таким поступком. Но если ты будешь заниматься этим со мной, то я смогу сделать так, что Он простит тебя.
Священник говорил это очень уверенно, так что Хесус почувствовал себя настоящим грешником, а пальцы Персеуса легли на его плоть, расстегнули пояс на джинсах и ширинку. И снова это оказалось очень приятно. Даже лучше, чем если бы Хесус сам гладил свой член. Священник сказал, чтоб Хесус никому не рассказывал о том, как тяжелы его грехи перед Господом и пообещал молиться за него, после того как тело снова испытало необычную разрядку.
Потом Персеус начал регулярно, каждую неделю вызывать Хесуса к себе. Он сумел внушить ребенку чувство брезгливого стыда за новые, появляющиеся у плоти желания, которые стали приходить во сне, но ярко запоминались наутро.
Иногда священник сажал Хесуса к себе на колени, и тогда в ягодицы упиралось что-то большое и твердое. Особенно когда Персеус резкими движениями рук водил тазом ребенка по собственному паху. Но в таком случае на священнике всегда было нечто вроде пеленки, и он не допускал, чтобы Хесус хоть краем глаза увидел взрослую возбужденную плоть.
После этого он обычно требовал от Хесуса немедленно уйти.
А иногда он приказывал, чтобы ребенок ласкал себя, и снимал все это на камеру. После таких съемок он давал Хесусу немного денег.
Продавщица в игрушечном магазине очень удивилась, когда мальчишка снял с полки радиоуправляемую модель вертолета и выложил за нее на прилавок скомканные купюры.
— Где ты взял деньги, Хесус? Это же большая сумма для твоей семьи.
Что-то внутри подсказало Хесусу, что правду говорить не стоит, а в памяти всплыли слова Персеуса, что не нужно рассказывать другим о своих тяжких грехах и дурной, неугодной Богу природе, которая постоянно толкает их совершать.
— Я копил. Очень долго, — соврал он, чувствуя, как горят от стыда уши.
А однажды в обычной, не приходской школе, в которой все-таки изредка приходилось объявляться, Хесуса ждал неприятный сюрприз. Его сверстники высыпали взъерошенной стайкой на перемене в сад после урока литературы. Они горячо обсуждали того поэта, о котором только что так красиво говорил учитель, да и чьи книги так нравились мальчику.
— Когда я вырасту, я буду писать так же, как он. Я хочу, чтобы у меня была своя книга, — неосторожно обронил Хесус.
— Я не буду читать тебя или его, потому что он был пидором и любил, когда его жахают членом в задницу, — высокомерно отрезал одноклассник из такой же бедной семьи. Поговаривали, что его мать подрабатывала на трассе, и за этим, видимо, содержалось нечто такое же грязное, как и желания Хесуса.