Аллилуйя

Давиду пришлось одному поехать на деловые переговоры с владельцами порностудии. После рассказа о священнике Хесус находился далеко не в лучшем состоянии и вряд ли стал бы хорошим помощником в ситуации, в которой требовалось мыслить четко, быстро и логично. Это было трудно сейчас и самому Давиду. Картина всего произошедшего стояла у него перед глазами так ясно, как будто бы он видел ее со стороны или являлся ее участником. И на то у Давида была своя причина, которую, как он считал, успешно похоронил в прошлом. По крайней мере, об этом удавалось не думать уже много лет. До того, как Хесус напомнил. *** ...Незадолго до шестнадцатилетия Давид с компанией сверстников отправился в очередную вылазку к озеру, располагавшемуся в шести десятках километров от дома отца. Это были настоящие, самостоятельные путешествия, приобщавшие к взрослой жизни и иногда затягивающиеся на пару дней. Разношёрстная компания состояла как из парней, так и девушек, в основном одноклассников. Но были вхожи в нее и соседские дети, иногда из менее обеспеченных семей и иной национальности, чем семья Давида. Они-то и приносили с собой легкий алкоголь и первые сигареты. Парни отвечали за разбивку палаток, организацию костра и поднятие тяжестей, девушки готовили еду. Они вместе купались, загорали, плавали на лодках, потом пели под гитару, а иногда образовавшиеся парочки незаметно удалялись в лес или палатки. Родители Давида не возражали против подобных поездок, но с некоторыми условиями. Голда лишь постоянно напоминала сыну, что если ему захочется чего-то большего, а девушка не будет возражать, то стоит пользоваться презервативами, чтобы у обоих не возникло проблем в дальнейшем. Зато Эзра, без всяких деликатностей, раз и навсегда пояснил Давиду, что не примет в качестве своей невестки или матери внука ту, которая не является еврейкой по происхождению и уже в пятнадцать переспала с половиной округи. — В нашем семействе не принято жениться на инородных шлюхах, надеюсь, ты понимаешь и продолжишь традицию, — обронил он, когда сын в первый раз вернулся домой только на вторые сутки, хотя и обещал, что поездка будет однодневной. — Я не хочу, чтобы мой сын стал таким посмешищем, как старый идиот Шевах. Ты разочаровал меня, Давид. Я думал, что ты уже взрослый и умеешь держать свое слово. — Эзра, ну зачем ты так строго? Наш мальчик всего лишь забыл позвонить и предупредить, что задерживается. Давид, скажи, ведь у тебя просто закончились деньги на счету, — встрепенулась Голда, очень редко позволяющая себе вмешиваться в разговоры мужа и сына. Она попыталась все свести к шутке. — Ничего страшного не случилось. И то, на что ты намекаешь, вполне может произойти и днем. Уверяю тебя, если мальчик решится стать мужчиной, ночь для этого не обязательна. А Шевах, скорее всего, еще вернется к жене. Та девушка, если, конечно, ее так можно назвать, еще очень молоденькая, но уже совершеннолетняя. Так что вряд ли Шевах допустит, чтобы у него возникли какие- то моральные обязательства перед ней. Уже во взрослой жизни Давид не раз пользовался приемом матери оборачивать грустное в смешное, только он никогда не срабатывал с Эзрой. — Вот именно, что Давид еще мальчик. Хотя в его возрасте уже полагается быть мужчиной и отвечать за свои поступки, — отрезал отец, почти не умеющий шутить, — и если, Давид, ты и дальше будешь думать своим членом, а не головой и обрюхатишь какую-нибудь малолетнюю сучку, охотящуюся за нашими деньгами, то ты не получишь в наследство мой бизнес. — Эзра! Ты не сделаешь этого. Он же все-таки наш ребенок, и каждый может оступиться... неужели ты откажешь ему в поддержке в таком случае?! Ты же продолжаешь общаться с Шевахом и даже жмешь ему руку. — Шевах не мой сын, и меня мало заботит его репутация. Все будет именно так, как я сейчас сказал, Голда. *** Давид хорошо запомнил слова отца и пресек заигрывания со стороны долговязой, веснушчатой Элли, ирландки по происхождению. Ее многочисленная семья была из бедных, отец почти не вылезал из запоев, младшие братья после школы уже подрабатывали в автомастерских, а жила девушка и ее близкие даже не в доме, а в обшарпанном стареньком трейлере. Мать семейства, не выдержав побоев пьяного супруга, сбежала от него с заезжим художником, приехавшим за живописными видами, но так и не нашедшим свое вдохновение, за исключением чужих жен. Рыжеволосая, с белыми бровями и ресницами, Элли положила глаз на Давида еще три месяца назад и теперь настойчиво добивалась своего. Впрочем, не только глаз и не только на него. О девушке, которая была на год старше Давида, поговаривали, что она успела осчастливить своим безотказным, большим ртом уже многих и делала это так виртуозно, что некоторые готовы были даже приплатить за внимание. А после него, особенно женатые и состоятельные, за молчание девушки. Элли сама забралась в палатку к задремавшему Давиду, когда все остальные ушли за продуктами из разбитого на скорую руку лагеря в ближайший маркет. С такой же решительностью девушка дожидалась Давида после школы и предлагала подвезти до дома на своем вдруг откуда-то появившемся год назад мопеде. Или как будто случайно сталкивалась с юношей плечами в магазине, где все закупали по выходным продукты. А потом она стала все чаще появляться на вылазках к озеру. Кто позвал ее в компанию, вспомнить было трудно. Возможно, один из одноклассников Давида, оказавшийся более понятливым и расторопным. Впрочем, уверенности в себе Элли было не занимать. Давид быстро сообразил, что именно о ней говорит отец. И на Элли намекает мать. Легкая палатка не спасала от полуденной жары, и на спящем Давиде были лишь джинсовые до колена шорты. Мокрые после купания плавки он бросил сушиться снаружи, на веревке, укрепляющей временную конструкцию. Футболку он также снял перед сном, чтобы она не мешала. Почему Давида так разморило в тот день, он и сам не понимал. С другой стороны, в лагере все равно нужно было кому-то остаться, чтобы покараулить наиболее ценные вещи, которые все свалили в дальний угол палатки. Давид проснулся от чьих-то рук, прикасающихся к его торсу и опускающихся все ниже. Они добрались до гульфика, сжали член... Дождавшись, пока Давид распахнет глаза, Элли захихикала и отстранилась от возможного партнера. Она стащила с себя через голову мало что скрывающее платье, под которым не оказалось нижнего белья, уверено взялась за ремень от шорт юноши. — Мы здесь одни. Давай, красавчик, сделаем это по-быстрому. За первый раз я даже не возьму с тебя денег. Спорим, что ты еще ни с кем не кувыркался? Спорить было не о чем, она оказалась права в своих догадках. Существовало лишь одно «но». Наверное, другим тело Элли казалось красивым, только не Давиду. Среднего размера груди девушки напоминали срезанные горизонтально спелые яблоки. Вокруг больших, с волосками, сосков вилась затейливая кельтская татуировка. Тот же национальный мотив, в виде символического набитого креста, прослеживался и слева над гладко выбритым, напоминающим детский, лобком. Веснушки, больше похожие на зажившие прыщи, покрывали не только скулы и переносицу девушки, но осели на плечах и руках, а в пупке под игривым пирсингом в виде ящерки притаились залежи грязи. Еще у Элли была странная диспропорция в теле. Несмотря на высокий рост, ее ноги казались короткими по сравнению с нависающим над ними туловищем, а лицо — слишком крупным для хрупких плеч и не очень длинной шеи. Кроме того, от девушки или от ее платья пахло смесью тяжелого, застоявшегося пота и приторных, слишком сладких для ее возраста духов. Запах сразу заполнил всю палатку, ударил душной волной в ноздри. Дышать стало нечем. Элли словно проследила за взглядом Давида, остановившемся на ее теле. Но расценила его неправильно: — У меня самые крутые дойки в округе. Уж я-то знаю, и мне не раз об этом говорили, — горделиво похвасталась она, а потом указала пальцем на лобок, — там скоро тоже будет пирсинг. Как ты считаешь, мне пойдет? Давай свою руку, я помогу тебе нащупать. А заодно узнаешь, где у женщин клитор. А вот здесь, справа от креста скоро будет звезда Давида. По моему, прикольно. Прямо в твою честь. Давид осторожно отцепил хваткие пальцы девушки от своего паха, отстранил ее от себя, потянулся за футболкой. — Тебе стоит одеться, Элли. Ребята ушли в магазин уже давно, и вот-вот должны вернуться. Мало ли кто может зайти в палатку, — мягко начал он, еще надеясь все уладить миром. — Сейчас не самое подходящее время. Но девушка явно не собиралась отступаться от задуманного. Она снова метнулась к Давиду, и ее рука опять принялась ласкать его член: — Я же сказала, что нас никто не потревожит, даже если они и вернутся. Ты же сам знаешь, что здесь никто не лезет без спроса в чужие палатки, особенно, если слышат, что происходит внутри. И особенно, если договориться заранее. Последняя фраза девушки удивила Давида. Ее смысл дошел до него лишь позже. — Серьезно, Элли. Давай без обид, но... — В чем дело, дорогуша? Ты почему-то даже не возбужден, а это странно. У меня впервые такое. Хочешь, для начала я попробую ртом? У всех от этого крышу сносит... Тебе точно понравится. Элли была права и в том, что происходит что-то странное. Давид никогда бы раньше не смог подумать, что не возбудится в присутствии обнаженной женщины. Обычно достаточно было картинок из журналов, которые иногда тоже притаскивали его друзья на озеро. Или сверстниц, одевавших слишком короткие юбки или обтягивающие футболки. Только в основном Давид выбирал для себя темноволосых с небольшой, почти незаметной грудью девушек, миловидными чертами лица и длинными ногами. Элли же была полной противоположностью. А ещё его уже начали откровенно раздражать вульгарность и настойчивость предлагающей себя девицы. Только после достаточно большого опыта в общении с женщинами и понимания собственных психологических реакций взрослый Давид понял, почему послал, себе во благо, Элли по борту. Тогда же пятнадцатилетний Давид отчасти злился на себя. Ведь это мог быть как раз тот случай, о котором говорила Голда. — Элли, давай начнем сначала. У нас с тобой ничего не будет. Ни сейчас, ни потом. Я бы попросил тебя больше не вязаться ко мне и не тратить на меня свое... как говорят, драгоценное время. Я не думаю, что от этого что-то изменится. Так что одевайся и, пожалуйста, уходи отсюда, — не удержавшись, съязвил он и добавил наугад, вспомнив татуировку, которую хотела сделать девушка. — Я в курсе, что у тебя роман с одним женатым банкиром из наших, вот и сосредоточься на нем. Там денег тоже достаточно. Тем более, что ты соврала ему о своем возрасте. Не бойся, я не собираюсь никому рассказывать об этом. — А я думаю, что ты просто гей, — неожиданно легко пошла на попятный Элли, подхватывая платье. — Не бойся, я тоже об этом никому не скажу. Хотя это твои друзья попросили меня выяснить, что ты за птица. Тебе почти шестнадцать, а ты еще не завалил ни одну девку. Но тссс, я, кажется, уже обещала, что если ты не будешь болтать, то и я попридержу язык. И как ты просек, что у меня большие планы на Шеваха? Он, конечно, старый пердун, все такое, и не такой красивый, как ты... Только с ним больший верняк, чем с тобой. Вот будет умора, когда в твоей семье узнают, что приведешь не невестку, а "оно" с яйцами между ног. Кстати, один из моих братьев тоже иногда развлекается с мальчиками, так что никакой трагедии лично я в этом не вижу. Хочешь, познакомлю? И мы могли бы весело оторваться на троих. Я бы с удовольствием посмотрела на вас, и... — Я не гей, Элли. С чего ты взяла? — Вы все так говорите. Ты лучше у своих друзей спроси, почему они так думают. А то, что ты дал мне от ворот поворот сегодня, как раз это доказывает. Разве нормальный парень отказался бы, когда само в руки идет? — уже одевшаяся девушка замерла у входа. — Как ты там сказал-то, «без обид», да? Вот и давай. А то мне возвращать задаток за тебя тоже не хочется. Получается, что я навроде не такая уж и профессионалка, раз тебя завести не смогла. Потому я кратко скажу, что было, но без подробностей... И что ключик у тебя для моей щели маловат. Ну, хоть как-то я должна тебе отомстить? А еще запомни на будущее, красавчик, нет ничего страшнее в этой жизни, чем обломанная в постели девушка и обманутый друг. Только в последнем случае это, конечно, не про секс. Хотя все всегда так смешано. Недосуг мне рассказывать, кто про тебя сболтнул лишнее, что я зацепилась... Хотя знаешь, у нас же, простых людей, все не сложно. Один сказал, девушки понесли, как сороки—трещотки... — Ты о ком, Элли? — Да так. Бывай, Давид, не кашляй. Под хихиканье довольной Элли он натянул футболку, начал готовиться к возвращению компании из магазина. Все действительно должны были вернуться уже с минуты на минуту. Не то чтобы обвинения девушки запали в душу и имели тогда какие-либо основания, но Давида неприятно поразило, как быстро не просто люди, а хорошо знакомые делают выводы, если не следовать общим стандартам. Его действительно еще не видели с девушками, школьные вечеринки, где все танцевали друг с другом, были не в счет. Но и никто не мог бросить камень в его спину, что Давид позволял себе с представителями своего пола что-то большее, чем просто общение. К тому времени уже нелюдимый Эзра не приветствовал чужих в доме и всегда напоминал семье, что у нее есть свой, особенный круг общения, сводящийся к представителям его и Голды нации. Потому пригласить одноклассников и соседей домой было крайне сложно. Да и сам Давид крайне редко выбирался к кому-нибудь. Исключением стал лишь улыбчивый, белозубый одноклассник, родившийся в Лондоне, с почти таким же, как и у юноши, по произношению именем, но с отличием в одном слоге и ударении — Девид. Им пришлось спать в одной кровати, когда однажды выяснилось, что сестра англичанина скоро выходит замуж. Она пригласила в дом всех своих подружек после девичника, чтобы те отоспались и пришли в себя перед церемонией... Спальных мест в доме не осталось, и, смущаясь, Девид предложил Давиду лечь рядом. Рука сонного одноклассника легла на плечо, когда они уже почти засыпали. Давид проснулся с эрекцией. Снились странные сны. Он побрел к ванным комнатам и замер, когда толпа девушек ввалилась в них. — Сеструха и ее девки, — хохотнул представитель туманного Альбиона, — у меня от них тоже стоит. Давид не стал выяснять у друзей, с чего у них появились сомнения. Уже тогда он понимал, что расспросы вызовут только больше кривотолков, если Элли не соврала. Да и этот неприятный инцидент с ней оказался не самым страшным из того, что случилось дальше.