Танец во тьме

      Когда становится темно, а вино медленно извращает ее мысли, Пятая находит в себе сильное влечение к Третьему, потому что это единственная здравая мысль, и он здесь. В этом нет ничего неправильного.       Он пристраивается рядом, чтоб приобнять ее, прижимает, прежде чем заключает в объятия.       Это причиняет боль, причиняет боль сейчас.       Она думала об этом с тех пор, как вновь увидела его, после того, как оставила его с Киркеном на смерть. С тех пор, как увидела, как он смотрит на нее, когда она очнулась, будучи похищенной. С тех самых пор, как она увидела его после кровавой бани у Рё.       Она долго думала об этом.       Мысли о том, что может случиться. Если он… Если он…       Если быть честной, Пятую посещали скверные мысли с тех пор, как они вышли из стазиса в логове воров и убийц. Это безумие, она знает это. Полное и безоговорочное безумие.       Они все называют ее «мелкая» несмотря ни на что, что бы она ни делала.       Они называют ее «полезной». Называют «другом».       Но, после событий на ЭОС-7, не многие, лишь некоторые друзья. Вот почему ее губы растягиваются от вина и бабочки порхают в животе. Этот старый урожай, собранный на Земле, вероятно, стоит целое состояние. Кое-что они «позаимствовали» у Трюффо, прежде чем расстались.       Она прижимается щекой к груди Третьего и что-то тихо напевает. «Пьяная песня или погребальная панихида?» — задается она вопросом. Возможно, оба варианта вместе. В ее кружке еще много вина, но она задумчиво взбалтывает его вместо того, чтоб пить. — У меня есть ужасная идея, — говорит она. — Ты же знаешь, я обожаю ужасные идеи, — отвечает он.       И затем, затем она сморит на него и надеется, что ей не следует говорить что-либо. Разговор об этом заставил бы ее полностью потерять всю смелость. Мысли об этом могли бы быть солнечным лучиком для всего, что причиняет боль. Она надеется, что ее лицо говорит за нее.       То, чего она не знает: в тусклом свете она словно не из этого мира, почти волшебная. Завораживающая.       То, чего она не знает: Третьего тоже переполняли скверные мысли.       Он смотрит на нее прохладно, раздевающим взглядом. Она надеется. О, как она надеется! И воздух застывает в легких.       В конце концов, все, кто мог бы их пристыдить, мертвы или потеряны.       Поэтому, когда он приоткрывает рот и наклоняется, его губы находят ее.       Губы скользят по губам. Медленно и осторожно. Сладко и уверенно.       И она отстраняется, потому что это не просто соблазн. Это уютно, это реально, и это просто ужасная идея.       Она не может собраться с мыслями и сконцентрироваться, потому что его губы вновь касаются ее, освобождая от предрассудков на этот раз для поцелуя, по-настоящему жаркого поцелуя. Третий всегда был импульсивным, но она задыхается от собственной внезапности, и затем от собственного восторга.       Немного колючий поцелуй Третьего. Особенно, когда их поцелуи становятся грубыми, и ее язык скользит по его нижней губе. В иной раз, она бы задумалась. Но сейчас это лишь данность. Как и его рука, сжимающая ее бедро. Ей нравится его стон, когда она садится сверху, раскинув ноги для распутных дел. Ей нравится истома в теле, предвкушение ускорения и потного неизбежного завершения, полного необходимого облегчения.       Но вино сделало их небрежными, а печаль — медленными.       То, чего она не знает: рекорд Маркуса Буна с женщиной составляет менее 60 секунд.       То, чего она не знает: Третий хочет насладиться этим, потому что он чертовски уверен, что это первый и последний раз, и он хочет сделать это хорошо.       Ребра еще не зажили, поэтому она осторожно касается его кожи, держит его близко, но не упорствует. Слушает, если он вздыхает от боли. Она не новичок, не новичок в этом. Но она новичок для него. Новичок в том, чтоб получить удовольствие с человеком его возраста, человеком, которого она знает. Человеком, на которого она сможет положиться после всего этого.       Она думает: мы обвиним в этом обстоятельства и алкоголь.       Она думает: мы вернемся туда, где и были.       Она думает: нет, мы не сможем.       Так что, она снова с силой прижимается к его рту, решительно желая, чтоб ее мозг перестал думать. Ее пальцы нащупывают его ремень, и его руки присоединяются к ней на помощь. Когда она отодвигается, чтоб перевести дыхание, она замечает панику в его глазах, и это служит для нее толчком, она вновь двигает бедрами, пока он не закрывает глаза и не сжимает челюсть.       Падающей звездой проносится идея взять его член в рот, но она тут же исчезает за горизонтом, когда его рука скользит под юбку и приподнимает белье. Она совершенно мокрая, и он едва слышно стонет, когда прикасается к ней, его пальцы заставляют ее тяжело дышать. Он входит в нее пальцами, заставляя ее дрожать от наслаждения.       Когда Пятая кончает, она откидывает голову назад. Третий пробегается дорожкой поцелуев по ее шее, и трахает ее пальцами сильнее. Она на пределе ощущений, задыхается воздухом и сжимает его плечи так крепко, как может. Он беспощаден во всем, что делает, и у нее кружится голова от того, что она — центр его внимания. Между поцелуями, она борется со своей одеждой: снимает свитер и рубашку, стягивает лифчик. Его рука скользит вверх к ней на помощь, и они начинают смеяться, когда снова и снова терпят неудачу с застежкой. На мгновение смех становится сладким, но это напоминает им о том, кто они и что делают друг с другом.       Она настаивает на проникающем, жгучем поцелуе, и его не волнует, если до конца не зажившие ребра заставляют его задыхаться от боли из-за того, что Пятая слишком плотно прижалась. — Продолжай! — просит она. — Пожалуйста!       В его взгляде есть некое отчаяние. Она видела этот взгляд раньше, когда слезы катились по ее лицу на замерзшую холодную грязь. Это более чем важно. Это реально. Это происходит.       Лишь касаясь руками и глядя внимательно в глаза, они находят удобную позу и положение. Пятая делает вдох-выдох, потому что более чем готова.       Сначала он осторожен, нежно входит в нее. Она опускается на него, потому что хочет больше, она хочет быстрее, но он сильнее ее. Он держит ее твердо и ровно. И когда он глубоко, наконец, так глубоко внутри нее, его веки едва заметно дрожат, и когда он приоткрывает рот, тихо стонет.       «Это мило, — думает она. — Это мило».       Признаться, когда она думала об этом, раньше… раньше… она думала, что это будет потрясающе, чистое возбуждение. Но это, это обнаженное, открытое. Неожиданно простое.       И это определенно то, что ей необходимо.       Улыбка освящает ее лицо, и она отпускает, позволяет мгновению наполнить ее до краев. Пятая двигается на нем в свободном ритме. Его руки крепко держат ее на месте, он входит и выходит. Она стонет от собственного желания, не беспокоясь о том, что он подумает о ней. Не заботясь, что кто-либо подумает.       То, чего она не знает: когда он задумывался об этом раньше, он думал, что это будет сложнее, чем оказалось.       То, чего она не знает: он слишком увлечен ей, чтоб ненавидеть себя сейчас.       Он кончает, мокро и внезапно. И она кончает с ним, чувствуя, как он замедляется. То, как он стонет — это невероятно. Лучше, чем она могла представить. Если бы она могла смеяться, довольно постанывать, она бы смеялась и стонала, но его пальцы нашли ее клитор. И она ослепла на мгновение. Снова превосходное давление на скользкую влажность внутри нее, она потеряна. Безвозвратно потеряна в собственных ощущениях. Слова вырываются раньше, чем она вскрикивает и затихает.       Прошла минута, а может целая жизнь прежде, чем он говорит: — Это было ужасно. — Нет, это не так! — протестует она.       Она импульсивно пробегается пальцами по его груди. Он закрывает глаза и дрожит. — Нет, это не так, — мягким нежным эхом отзывается он. И так они лежат там, дыша вместе в темноту. То, чего они не знают: Андроид нашла Вторую. И она жива.