Лучше, чем никак

Свечка снова гаснет. Вздохнув, поднимаюсь со стула и бреду искать спички, определенно они где-то должны быть. «Спички верней всего находятся в спичечном коробке, а вот где находится спичечный коробок — вопрос», — звучит в голове ехидный голос, но молчи же, не сейчас. Мне нужно закончить работу. Знаете, я хочу, чтобы взошло солнце. Пусть оно еле-еле появится в том грязно-сером густом тумане, в который превратился воздух, но я-то его увижу. Хоть бы на пару часов. Но работать все равно в темноте придется: зима ведь. Шарю руками по полочке около входной двери, наконец-то нахожу спички. Возвращаюсь к столу и зажигаю свечу. «Нужно закончить работу», — повторяю еще раз, пытаюсь убедить самого себя. Время, будто полудохлое вьючное животное, ползет вперед, а рифма к слову «лидер» упорно не идет в голову. Может, заменить на «вождь»? Нет, «дождь» здесь не в тему, а иных вариантов снова нет… Подохло-таки время. Точнее, часы вдруг замолкли, как внезапно захлебывается словами несчастный, которому перерезали горло. Надо встать, посмотреть, что с ними, но я не хочу подниматься со стула и хотя бы сейчас могу позволить себе эту роскошь — не делать то, чего мне не хочется делать. Вот не писать очередную хвалебную оду — не могу. И плевать, что я всей душой ненавижу то, что сам же и создаю, плевать… Потому что мне заплатят, и я смогу купить хлеба и очередную порцию той дряни, от которой спишь и не видишь снов. Начинает сереть, и я подскакиваю с места, сбросив на пол листы со стихами, бегу к окну. Рассвет… У меня есть тысяча рифм и тысяча строчек к слову «рассвет», но это не нужно. Не нужно. Проходит еще какое-то время — точно не знаю, часы-то все так же не работают. Беру листы, засовываю под плащ и выхожу из дома, даже не заперев дверь: воровать-то у меня все равно нечего. Через пять улиц и пятнадцать минут уже протягиваю их главредактору. — Что ж, уже веселее, чем предыдущие, — он считает мои стихи веселыми. Вот же дурак. Хочу закричать, стукнуть рукой по столу, но молчу, старательно пытаясь изобразить уважительное выражение лица. — Веселее, но чего-то не хватает, — «души, стиля, слога, всего». — Пожалуй, стоит использовать три метафоры, а не две… Но я поправлю сам, можешь идти. И снова — вежливый наклон головы… Со сдерживаемым желанием биться лбом о стол, только бы не слышать, никогда не слышать подобных слов. Еще пять улиц, но уже в другую сторону. Осталось немного копеек в кармане, и здесь, за ярко-слепящей вывеской, мне хотя бы нальют спиртного. Что угодно, лишь бы немного забыться. Да, наливают. Но мне не хватает денег даже на то, чтобы напиться до зеленых чертиков перед глазами. — Кого я вижу? Неужели ты? — слышу внезапно. Рядом садится человек, которого я в любое другое время не ожидал бы увидеть в подобном месте — один из моих преподавателей со времен старших классов. — Рад видеть, — отвечаю сухо, а сам рассматриваю. Такой же безликий плащик, как и у меня… — Чем занимаешься? Давно не виделись-то. — Да, — неопределенно махаю рукой. — Пишу стихи для агиток. — Дурное дело, парень. Вроде бы ж не дурак, а все… — Мы уже обсуждали это, — говорю спокойно, почти равнодушно — не в пример тому, как я кричал на него, будучи выпускником. — Я всегда хотел быть поэтом. И я им буду, потому что это действительно мое дело, моя мечта. Разве не говорят, что именно так должно быть? — Эх… Это все ерунда. Можешь писать, а можешь и не писать, не велико дело. Вот детей учить надо. Я не имею права ни на йоту отступать от программы, утвержденной правительством, и это просто дико… — а вот он распалялся все больше и больше, даже руками начал размахивать. Я усмехнулся — издевательски, превосходственно. — Но я продолжаю работать. Хоть так… Лучше, чем никак, — он затихает, будто бы разом теряя весь тот недавний энтузиазм. Отворачивается. «Лучше так, чем никак». Пусть остается. Пусть. А я пойду чинить часы и снова зажигать свечку.