Опьяняющий запах роз

Мустафа страдает. Он уже рассказывал об этом матери и бесконечной веренице молчаливых слуг, только ощущение пустоты в их взглядах и речах говорило само за себя. Кого это может волновать, кроме самого мужчины? Шехзаде сгорает, нестерпимое пламя внутри разрастается сильнее с каждым днем, и это становится все заметнее. Безупречно спокойный, расчетливый, в меру жесткий старший сын падишаха прямо на глазах становился иной формой самого себя. Резкие высказывания, приподнятая в неисчерпаемом ехидстве бровь, закушенная губа и долгий взгляд, уставившийся в одну точку. А в этом взгляде — неприятный холодок, отталкивающий окружающих, призывающий не трогать альфу, когда в груди шехзаде горело вполне осязаемое пламя, гремела буря эмоций. Она оглушающе ревела и собственнически требовала свое. Никто не догадывался об истинной причине боли шехзаде. Сам Мустафа знал источник своих страданий, потому что был знаком с ним давнее время. Яхья, Ташлыджалы, верный друг и соратник, непревзойденный поэт, отважный воин, юноша с зелеными очами и лукавой улыбкой и, как оказалось, любовь всей жизни сына падишаха. Мустафа никогда не думал, что в скором времени он, вместо обещанного любовью покоя, получит зияющую рану в груди, которая кровоточила с каждой новой грустной улыбкой Яхьи. Он знал, что происходит с его шехзаде, ведь за эти годы между ними успела сформироваться крепкая ощутимая связь, но облегчить боль альфы было выше его сил. Яхья был единственный в своем роде, неповторимый. Омега, плюющая на чувства самоуверенных альф, способная защититься в период чужого гона и преподать кулаками и мечом достойный урок. Мустафа помнит, какие о Ташлыджалы поначалу ходили разговоры. Он и сам недоумевал, по какой причине молодая зрелая омега до сих пор всячески упирается судьбе, противоречит собственному счастью. Шехзаде потом узнает, что Яхья всю жизнь искал того самого, кого предпочтет его гордое сердце, а не жадное до ласк тело в период течки. Албанец никогда бы не лег под абы кого, досконально не изучив потенциального альфу наизусть. Не в его правилах поступать столь легкомысленно. Мустафа помнит день их встречи. Его представил повелитель, решил подарить сыну усердного помощника и верного слугу. Шехзаде до сих пор помнит этот опьяняющий запах роз в дворцовом саду, окутывающий тугой пеленой. Юношу представляют альфе, и Яхья выходит из тени деревьев, почтительно кланяется и поднимает глаза. Все происходит слишком быстро: альфу будто током ударяет, по коже проходит электрический разряд, и в следующую секунду шехзаде уже не знает, как ему дышать. Он втягивает воздух носом, чтобы убедиться. Не прогадал. Омега. Ташлыджалы с интересом наблюдает за тем, как тихо затрепетали ноздри сына падишаха. Альфа втягивает в себя аромат свежих роз и осознает, что садовники не перестарались, засадив розами весь сад, — это настоящий запах текущей омеги, которая сейчас как ни в чем не бывало стояла перед шехзаде и смело буравила заинтересованным взглядом. Омега явно была на каком-то отваре. Его запах ощущался слишком сильно, но сам Яхья был в трезвом уме, и альфы на него не бросались, только любопытно поводили носами, чувствуя дразнящий дерзкий аромат. Лишь томный взгляд и закушенная пухлая нижняя губа выдавали в албанце его истинное желание. Махидевран-султан сидит рядом. Она явно не одобряет подобные знакомства. Госпожа мечтала, чтобы сыну попалась омега с хорошей родословной из богатой семьи. Женщина никогда прежде не видела сына столь сосредоточенным и заведенным. Молодой альфа весь напрягся, выпрямил спину, вытянул шею вперед, не сводил тяжелого взгляда с омеги, на что та отвечала полной взаимностью, нисколько не стыдясь своего положения. Гордый. — Шехзаде, — а какой тихий и ласковый голос, будто зазывающий, таящий в глубине своей скрытые тайны. — Приятного вам дня. — Куда уж приятнее. Мустафа ухмыляется и кивает юноше. Тот покрывает расстояние в несколько широких шагов, стараясь не слишком выдавать в себе омегу, покачивая аппетитными бедрами, не отводя колдовских зеленых глаз. Опускается на колени слишком мягко, будто вокруг и нет никого, словно повелитель, госпожа, охрана и многочисленные слуги вдруг исчезли по мановению руки. Яхья выглядит слишком интимно, вся обстановка чересчур интимна, шехзаде хочется увести албанца отсюда, чтобы никто не позарился на него. Инстинкт защиты сработал мгновенно. Мустафа поднимается и протягивает руку Ташлыджалы, помогая подняться. Ладонь омеги кажется мягкой и нежной, маленькой и приятной. Такую хочется страстно поцеловать, чтобы кожа албанца покрылась мурашками предвкушения; наплевав на собственные статус и положение. Альфа чувствует, что Яхья не склонился перед ним. Да, он выказал свое почтение, поклонился, встал на колени, но этот бесконечный пламень в глазах никак не похож на покладистое подчинение, и Мустафе это зверски нравится. Подобная непокорность лишь раззадоривает мужчину. Сулейман незаметно наблюдает за сложившейся сценой с трепетной улыбкой. Когда-то и он также встретил свою Хюррем, впервые почувствовал запах скошенной травы, теплого молока и меда. Что-то родное, близкое сердцу, словно сам повелитель вырос в Крыму, а не его новая наложница. Омега завоевала сердце падишаха и никогда больше не отпускала. Девушка получила в награду метку на шее и чуткую любовь повелителя. Сулейман догадывался, какой эффект произведет на сына подобный омега. Повелитель и сам считал юношу неповторимым. Его невозможно было принудить к чему-либо против его воли, Яхья никогда не прогибался под чужое желание. Он был почтителен и обаятелен, молод и гибок, красноречив и услужлив. А молодому альфе он явно приглянулся. — Мустафа, — Сулейман встает со своего места, поспешно прощается с сыном, не желая мешать общению отпрыска и омеги. — Махидевран. — легкий кивок в сторону госпожи. Он как всегда немногословен с ней. Она оставалась собой после стольких лет. Подбитая жизнью Махидевран. Чувствительная, ревнивая, с пронзительным взглядом. Навеки влюбленная Махидевран. Сулейман не оставил женщине метку, а потому страдания от разлуки должны были сойти к минимуму, но что-то мешало. Махидевран всегда была другой, необыкновенной. Первая любовь падишаха. Она до сих пор оплакивает их умершую любовь, но может ли непомеченная омега так долго горевать? Махидевран может. Она не согнулась под ударами судьбы, огромное время терпела нападки Хюррем, старалась вынести обвинение в глазах Валиде. Омеге это дорого обошлось. Но Махидевран никогда не опускала руки, как делал и Яхья. Он считал альф похотливыми диктаторами, жадными до своего. Ташлыджалы искал иного альфу, своего, предназначенного судьбой свыше, если мамины сказки на ночь все-таки были правдой, и истинные пары действительно существовали на самом деле. Фигуры Сулеймана и стражников скрылись вдали. Мустафа долго глядел им вслед, а, отведя взгляд, заметил, что все это время Яхья беззастенчиво разглядывал шехзаде, шаря по телу и лицу прыткими глазами. Так это и началось. Скупая история любви, которая выжала Мустафу без остатка. Разве это любовь? Отвергать влюбленного до одури альфу и продолжать искать кого-то другого. Шехзаде вспоминает их знакомство и в очередной раз сжимает пульсирующую переносицу от бессилия. Он никак не мог склонить Ташлыджалы на свою сторону. Юноша не воспринимал альфу как своего истинного. Мустафа же чувствовал эту граничащую с болью связь между ними, обжигающую грудную клетку всполохами неудовлетворения и ревности. Раздается стук в дверь. Шехзаде откладывает в сторону важные бумаги и приказывает войти. В покоях замирает албанец. На нем светло-зеленый кафтан, так выгодно подчеркивающий красоту этих чистых глаз. Яхья не двигается. Склонив голову, омега застыла на одном месте. Мустафа прокашлялся, заставив поэта вздрогнуть. В покоях горят свечи. Они отбрасывают задорные пляшущие тени на стены. В воздухе стоит терпкий запах корицы, и омега с опозданием понимает, что это аромат Мустафы. Чистый запах, льющийся, словно мелодия, одна застывшая нота, которая так и отдает горестным минором. Шехзаде никогда его не простит за подобный неуважительный отказ, однако, албанец не был игрушкой в чужих властных руках, он был полон достоинства и юношеской независимости. Он был невинным. — Ты пришел, — явное облегчение слышится в глубоком голосе альфы, и албанец неосознанно расслабляется в подобной уютной атмосфере. Они общаются тихими голосами на грани шепота. Будто оба стараются всеми силами сохранить то, что невесомо грело их этим вечером. Теплые покои, ласковый свет свечей, печальная мелодия скрипки с улицы. Незабываемый вечер, такой редкий, а оттого — слишком ценный. — Эта скрипка так тоскливо играет… Не смог сидеть один, — выдает омега, выпрямляя плечи. — У тебя вот-вот начнется гон, и спасать тебя будет некому. Ты так и не нашел себе пару. — Наедине они позволяли себе вольности в общении, потому что обращаться к друг другу на «вы» при подобном раскладе было бы просто нелепо. Мустафа грустно улыбается, глаза его темнеют. Альфа становится еще старше, и албанцу впервые страшно за шехзаде. Теперь разница в возрасте ощущается как никогда раньше. Семнадцать чудовищных лет между ними, но Яхья не может смотреть на это мудрое лицо Мустафы, глаза которого будто все знают, читают тебя между строк, выворачивая изнутри. Семнадцать лет размером в пропасть. — Я уже давно нашел себе пару, только пара все еще не заметила меня, — сын падишаха встает из-за стола и плавно движется к тонкой фигурке омеги. Шаг. Яхья же скажет альфе остановиться? Он сделает все, лишь бы защититься. Шаг. Мустафа не должен коснуться его. Албанцу надо уйти. Шаг. Ташлыджалы обязан в который раз постоять за самого себя, проявив отчаянную смелость. Шаг. А ради чего все это? Ради чего омега столько времени искала того самого? В чем смысл нескончаемых поисков лучшего, если жизнь подкидывает все новых и новых альф? А что, если этого идеального альфы нет? Если сказки так и остались сказками, а истинных просто не существует. Шехзаде подобрался вплотную, дышит загнанным зверем, пронизывая горящими глазами. Албанец старается заглушить зов альфы, но, одновременно с этим, поэту нестерпимо хочется наконец-то проиграть, опустить руки и поддаться на очередную провакацию Мустафы, чтобы стать счастливым, обретя свое счастье. Зов. Эта вещь на расстоянии позволяет паре общаться друг с другом посредством эмоций. И сейчас основной эмоцией Мустафы был страх. Страх за потерю его, Ташлыджалы. Разверзнувшийся вулкан ужаса за потерю пары. Яхья чувствовал, что липкий неприятный страх ловко поднимается по его тонким запястьям, путается в рукавах кафтана и тихо подкрадывается к открытому незащищенному сердцу. Но страх не может завершить начатое, когда теплые большие ладони альфы сжимают пальцы Ташлыджалы в отчаянной попытке передать чувства, показать то живое и удивительное, что все это время плескалось внутри бездонным океаном. Умиротворение и безграничная любовь разливаются по всему телу, заканчиваясь внизу живота сладкой истомой. Истинный. Омега с дрожью выдыхает приторный смог и меняет свое мнение об альфах в один момент, потому что никто и никогда не любил Яхью так сильно.