Крепость в Лихолесье

       — Так что́ тебе все-таки известно об этом амулете, Гэндальф?       Они с Келеборном встретились там же, где и вчера — на одном из нижних таланов дворца. Все так же шумел ветерок в листве мэллорна, так же доносились звуки лютни с ближайшей поляны, прерываемые мелодичными голосами и серебристым смехом эльфов, так же разливался в воздухе нежный аромат цветов, только вместо призрачного звездного сияния сочился сейчас сквозь кружево листвы золотистый свет ласкового и неназойливого лориэнского солнца. Впрочем, сюда, в Лориэн, где окружающей средой заведовала досточтимая Владычица Галадриэль, грозам, бурям, холодным осенним ливням и прочим погодным потрясениям ход был воспрещен: изо дня в день шуршал в листве мягкий прохладный ветерок, бродил по небу табунчик легких белых облачков, иногда собирались на небе серые тучки, и из этих тучек тихонечко прыскал на эльфов скромный и теплый плодотворный дождь…       Келеборн был бледен, но спокоен. «Эстель», обломок амулета, лежал перед ним на низком резном столике, чуть поблескивая в те моменты, когда на него падал прорывающийся сквозь листву солнечный луч.       Гэндальф негромко отозвался:        — Повторю то же, что говорил и вчера, Келеборн: практически ничего. Я только предположил, что изготовлен он был в Гондолине из «небесного железа», подобного тому, из которого Эол выковал темный меч Англахель. Ведь это не обычное серебро, так?       Келеборн медленно кивнул.        — Верно. Не обычное, Гэндальф. Амулет — подлинный; он был отлит из остатков галворна Маэглином, сыном Эола — но не в Гондолине, а еще в Нан Эльмоте, где Маэглин родился, вырос и обучался кузнечному ремеслу. Впоследствии, когда Маэглин вместе с матерью возвратились в Гондолин, амулет был преподнесен в дар царю Тургону, который затем передал его своей дочери Идриль.        — Нечто подобное я и предполагал…        — Меня вот что интересует, Митрандир: как, по-твоему, этот амулет оказался расколот пополам и попал к твоему орку?        — Трудно сказать… Видимо, это произошло в момент разграбления Гондолина… После победы прислужники Моргота вывезли оттуда немало богатств, которые с тех пор пропали бесследно. Вполне возможно, что кто-то из отдаленных предков Гэджа присвоил себе «сит-эстель» в качестве трофея. Или амулет был пожалован ему за некие… — волшебник запнулся, внезапно сообразив, что слово «заслуги» тут не очень уместно.        — За «воинскую честь и доблесть», да? — Губы Келеборна дрогнули от негодования. — Нет! — Он мрачно смотрел в лес. — Я расскажу тебе, что произошло… Амулет не был утрачен при уничтожении Гондолина — Идриль удалось вынести его из горящего города. Она спаслась, бежав из Гондолина тайными путями вместе с сыном Эарендилом и горсткой приближенных слуг… Впоследствии этот амулет перешел к Эарендилу и его жене, Эльвинг. Идриль не желала хранить его у себя — слишком печальные думы он на неё навевал… На нем лежала печать его создателя, Маэглина — негодяя, склонившегося ко злу, подлеца и предателя, о котором ей не хотелось хранить воспоминаний.        — А дальше? — помолчав, спросил Гэндальф.        — Дальнейшую судьбу амулета, мне кажется, проследить нетрудно, — небрежно заметил эльф. — От Эарендила амулет достался Элронду, его старшему сыну, как семейная реликвия, историческая ценность, знак мира и надежды. Элронд преподнес его в дар своей жене, Келебриан.       Он умолк, прикрыв лицо ладонью, и Гэндальф молчал тоже — он уже понял, к чему клонит Владыка, и от того, что внезапная догадка, ужалившая его еще вчера, полностью подтвердилась, не испытывал сейчас ничего, кроме горечи и растерянности.        — Келебриан — твоя дочь, — произнес он наконец так тихо и осторожно, точно, стоя на берегу перед полузамерзшим водоемом, пробовал, не расколется ли под ногой хрупкий ноябрьский лед.        — Рад, что ты об этом помнишь, — сухо откликнулся Келеборн. — Об остальном мне нужно рассказывать, или ты сам догадаешься?        — Я уже догадался, — негромко сказал волшебник.        — Когда?        — Вчера.       Келеборн, плотно сжав губы, смотрел прямо перед собой.        — В 2509 году Келебриан, — произнес он отрывисто, — отправилась из Ривенделла в Лориэн навестить родичей, и на горном перевале попала в засаду, устроенную орками. Она оказалась в плену, в полной власти этих гнусных тварей… и только Эру ведомо, что ей в те мрачные дни довелось испытать! Элладан и Элрохир спасли её из неволи, но она так никогда и не смогла оправиться от пережитого, как ни пытался Элронд исцелить её душевные раны… и вскоре вынуждена была покинуть Средиземье и уплыть в Валинор.        — Не надо, Келеборн, — тихо сказал маг. — Я знаю эту историю.       Эльф некоторое время молчал, глядя в лес, тяжело опираясь на тоненькие резные перильца, ограждавшие талан. Лицо его было спокойно и неподвижно, только морщины серой паутинкой пролегли на высоком челе, да складка возле губ обрисовалась глубже и четче.        — Этот амулет раскололся в тот момент, когда попал в грязные лапы орков, — произнес он голосом столь бесцветным, ровным и невыразительным, что волшебнику стало не по себе. — Кончился мир, истаяла надежда… рухнули столпы веры и силы. — Он с такой яростью стукнул обеими руками по верхней перекладине перил, что она испуганно скрипнула под его ладонями. Резко обернулся к магу. — Вот так. И до сих пор полагаешь, что твой… твой неотесанный орк более достоин владеть этой древней реликвией, нежели моя несчастная семья?       Сжав губы, он сурово смотрел на волшебника, ожидая ответа: непреклонный, властный, волевым усилием заставляющий себя сохранять хладнокровие, бесконечно убежденный в своем праве и в своей правоте. Но Гэндальф сильно интересовался кончиком своей бороды и не поднимал глаз.        — Ну, не стоит считать Гэджа таким уж неотесанным, Келеборн, — пробормотал он наконец. — Это, прямо скажем, мало соответствует действительности.       Эльф досадливо поморщился.        — Пусть так. Не цепляйся за слова, Митрандир! Каким бы твой орк там ни был, он, в конце концов, остается всего лишь орком.        — И это, конечно, является достаточным оправданием для любой несправедливости, допущенной по отношению к нему.        — Я не понимаю, о чем ты.       Волшебник поднял голову.        — Какая гнусная ирония причудливого переплетения судеб… Я очень хорошо понимаю твои чувства, Келеборн. Но вот незадача: для Гэджа этот злосчастный амулет тоже не простая безделушка — это единственная вещь, доставшаяся ему от родителей.       Келеборн язвительно хмыкнул.        — Амулет этот попал в лапы его родителей… вернее — прародителей путем бессовестного насилия, разбоя и грабежа. Твой орк — прямой потомок тех гнусных мерзавцев, которые когда-то заставили страдать и едва не погубили мою единственную дочь.       Гэндальф рассеянно разглядывал прожилки на лежавшем на его ладони серебристом листке мэллорна.        — Вряд ли Гэдж должен отвечать за грехи далеких предков, — мягко возразил он. — С тех пор миновало уже больше трехсот лет…        — И что? — гневно вопросил Владыка. — Добавь еще эти дурацкие фразы про «всё проходит» и «время лечит»! Для меня и Галадриэль все это живо и свежо точно так же, как будто случилось вчера! Эльфийская память не знает… жалости.       Он отвернулся, не желая смотреть на волшебника, досадуя на его, Гэндальфа, упрямство и толстокожесть — эльфу казалось, что он мог бы рассчитывать на бо́льшую чуткость, участие и единомыслие со стороны мага. Впрочем, если уж этот бесцеремонный серый бродяга посмел притащить к рубежам Лориэна злосчастного орка — будто в насмешку над древними эльфийскими заповедями в целом и лично над ним, Келеборном, в частности! — так чего ещё следовало от него ожидать?       Волшебник негромко вздохнул за его спиной.        — Послушай, Келеборн. Амулет был отлит из галворна — материала необычного, редкостного и сочетающего в себе многие неизученные свойства. Его создатель — Маэглин, эльф, впустивший в свое сердце тьму, не погнушавшийся предательством и сговором с Морготом. Так не заключает ли эта вещица в себе некие недобрые чары… смутную тень зла, призывающую беды и несчастья на головы владельцев? Не опасно ли хранить в Лориэне такую, прямо скажем, странную и сомнительную вещь?       Келеборн насмешливо хмыкнул.        — Неплохая попытка, Серый! Ты хочешь меня напугать?        — Скорее — предостеречь…        — Не нужно. Изначально «сит-эстель» был изготовлен с благими целями и символизировал союз надежды и мира, и Маэглин не прикасался к нему с тех пор, как отдал царю Тургону… а сейчас амулет и вовсе расколот напополам и потому напрочь лишен каких-либо магических свойств. Для нас это — дорогая семейная реликвия, свидетельство величия дней Первой Эпохи, а в первую очередь — память о единственной дочери… если ты этого еще не понял.        — Я понял. И ни в коем случае не хочу умалить вашего горя и негодования, Келеборн, я знаю, как больно и горько вам вспоминать о произошедшем. Но пойми и ты меня… я не имею права вот просто так отдать вам «эстель» без согласия на то «моего орка».        — Не «отдать», а, скорее, «возвратить законным владельцам», — холодно поправил Владыка. — Не нужно смущать меня неправильными формулировками, Серый.        — Кроме того, я дал Гэджу слово, что верну ему амулет в целости и сохранности. Ты хочешь заставить меня нарушить данное обещание?       Эльф несколько секунд молчал. Прошелся по талану туда-сюда, заложив руки за спину, задумчиво коснулся носком сапога резной завитушки у подножия деревянной скамьи. Он был готов к подобному повороту дел.        — Ну, хорошо. Ты вновь меня неприятно удивил, Гэндальф, я не думал, что… ну да ладно, не будем об этом. Я не хочу ссориться с тобой единственно из-за разногласий по поводу какого-то… глупого орка! В конце концов, не вижу необходимости изымать у него этот амулет скандалом, силой и против его воли. Думается мне, вполне можно найти вариант, который устроит обе заинтересованные стороны.        — Это какой же?        — К примеру, изготовить дубликат.        — И всучить его Гэджу?        — А почему бы и нет? Я полагаю, его вполне устроит и обычное серебро вместо галворна — для него главное, чтобы копия как две капли воды походила на оригинал, разве не так? Он никогда не узнает о подмене и ничего не заподозрит… если, конечно, тебе не придет в голову фантазия ему проболтаться.       Волшебник устало прикрыл глаза. Ему смертельно хотелось курить.        — Что ж… я, собственно говоря, ожидал, что ты предложишь нечто подобное.        — И что-то имеешь против этого возразить?       Гэндальф покачал головой.        — Я… право, не знаю, как мне к этому относиться, Келеборн, — маг и в самом деле был озадачен. — Мне это представляется… бесчестным. Что ни говори, Гэдж ничем не заслужил того, чтобы быть обманутым.        — Это не обман, а просто, если хочешь, акт милосердия — это позволит нам не отбирать амулет у твоего найденыша против его воли. Я тоже не могу допустить, чтобы священная реликвия моего народа, некогда принадлежавшая моей семье, находилась в лапах какого-то, прости Творец… урука! — Владыке явно с трудом удалось заставить себя опустить словечко «презренного». — Кстати, — он небрежно щелкнул пальцами, — Галадриэль говорила мне, что была бы все-таки не прочь взглянуть на этого мальчишку. Да и мне, признаться, это было бы любопытно: орк, воспитанный… я бы даже сказал — взращенный Саруманом, должен представлять собой нечто совершенно удивительное! Через пару дней я и Галадриэль намерены затеять ежегодный объезд владений — и первым делом заглянем на берега Келебрант, устроим небольшую трапезу на лоне природы для двух-трех сугубо приближенных друзей — так вот считайте, что вы оба на неё приглашены: ты и твое, гм… юное дарование.        — Благодарю, Келеборн. Но…        — Что?       Волшебник замялся.        — Негоже пренебрегать приглашением, полученным из уст самого́ Владыки, но, видишь ли, я не думаю, что эта идея придется Гэджу по нраву. Он плохо знаком с дворцовым этикетом, никогда не бывал на королевских обедах и вообще… вряд ли решится прийти.        — Решится — если хочет получить обратно свой драгоценный «эстель». И никаких особенных манер я от него не жду и не требую — пусть не робеет и ведет себя совершенно естественно, мы, хм, будем этому только рады, так ему и передай. А до нашей встречи я оставляю за собой право распорядиться «эстелем» по своему усмотрению… ведь, я так понимаю, Митрандир, мы о всем договорились, не так ли?       Гэндальф сдержанно поклонился в ответ.

***

      «Видишь ли, друг мой, — сказал трактирщик Анориэлю, — я сегодня крепким элем не торгую, в королевстве траур. Несколько дней назад на столицу напал злобный кровожадный дракон и похитил королевскую дочь, Прекрасную Деву. Поэтому быть отвратительно пьяным, петь и веселиться сейчас запрещено».       «Прискорбно, — заметил Анориэль, — я как раз хотел нализаться вдрызг и быть сегодня отвратительно пьяным. А что, в городе не нашлось ни одного Отважного Воина, который решился бы убить дракона и освободить Прекрасную Деву?»       «Пока не нашлось, как видишь».       «Странно. Разве король не посулил смельчаку Прекрасную Деву в жены?»       Трактирщик приуныл.       «То-то и оно, что посулил. Но Прекрасная Дева, видишь ли… недостаточно прекрасна. Она несуразна лицом, горбата и крива на один глаз. Наверное, дело в этом».       «Э-э… Но обычно в таких случаях к женитьбе прилагается и пол-королевства впридачу…»       «Насчет этого король пока помалкивает. У Прекрасной Девы помимо отсутствия прекрасности и норов того… не очень. Капризный, сварливый и вздорный. К тому же у короля имеется еще пять незамужних дочерей… Между нами говоря, — трактирщик понизил голос, — он, поди, рад-радешенек, что наконец избавился хотя бы от одной. А вот дракону я не завидую…»       Гэндальф, посмеиваясь, разгладил на коленях плотный желтоватый лист рукописи. Аккуратно свернул его трубочкой и протянул Гэджу.        — Н-да уж, любопытный поворот. И чем же, интересно, дело закончилось? Тем, что Анориэлю дракона пришлось спасать от Прекрасной Девы, а не наоборот?        — Видимо, так, — пробурчал орк. — Я еще не придумал.        — Довольно, хм, занятный взгляд на всем известный сюжет, ничего не скажешь.        — И насколько это глупо?        — Нет, что ты, совсем не глупо. Просто… необычно.        — А обычные сюжеты вгоняют меня в тоску. Отважный Воин отправляется спасать Прекрасную Деву непременно потому, что она отличается милейшим нравом и неземной красотой. А если эта Дева, к примеру, косая, кривоногая, щербатая или сварливая — пусть дракон её сожрет, образину не жалко?       Они сидели на южном берегу реки Келебрант — неширокой и здесь, в низине, неторопливой, поросшей в затонах кувшинками и белыми водяными лилиями. Поверхность воды серебристо посверкивала на солнце, негромко и заговорщицки шуршал рогоз, таращила глаза сидящая на камне лягушка. А вот вдоль северного, лориэнского, берега ни зарослей камышей, населенных крикливыми утками, ни неопрятных водорослей, ни грязных, обросших лохмотьями тины камней и коряг не было и в помине — лесные склоны сбегали к воде по-эльфийски аккуратными и чистенькими травянистыми лужайками. Наверно, в реке водились ёршики и пескари, и Гэдж охотно смастерил бы удочку из ивового прута, вот только и прут, и река, и рыба принадлежали эльфам, и потому идея предаться «тихой охоте» не казалась орку особенно удачной. Кто знает, как надменные и чопорные галадримы воспримут это посягательство на их собственность… Ощущение преследующего его неотрывного взгляда за прошедшие два дня не покидало орка ни на минуту, висело на нем клейко и неприятно, как прилипший к затылку кусок смолы.       Гэндальф невозмутимо попыхивал трубкой. Вернувшись вчера после полудня из королевского дворца, он был хмур и неразговорчив, на все расспросы Гэджа отвечал односложно и курил, казалось орку, куда больше, нежели обычно. Но сегодня он как будто оттаял и пришёл если уж не в хорошее, то, по крайней мере, в мирное расположение духа: утром Гэдж обнаружил его на берегу за излюбленным занятием — вооружившись ножом с коротким широким лезвием и негромко напевая под нос, волшебник что-то старательно вырезывал из древесного полешка. На этот раз под руками мага рождалась не кукла и не зверушка — это была простенькая лодочка с острым носом и широкой кормой, к которой полагалась мачта из прутика и зеленый парус из широкого листа кувшинки.       Гэдж, рассеянно покрутив свиток в руках, спрятал его за пазуху.        — Мне это не нравится, — мрачно сказал он, глядя в воду.        — Не нравится что?        — Эта ваша затея. Ну, встреча с этими твоими… Владыками.        — Почему?        — Да потому. Что им от меня нужно, этим эльфам? Расшаркиваться перед ними я не умею, этикету не обучен, беседы на возвышенные темы вести не способен… и что я там буду делать, по-твоему? Молча хлопать глазами и стоять, как дурак?       Гэндальф резкими короткими штрихами выреза́л на борту лодочки незатейливый рельефный узор.        — А ты не стой, как дурак… ты стой, как умный. Саруман тебя не научил, что ли?        — Вы все лучше меня знаете, чему меня научил и чему не научил Саруман.        — Ты слишком дурного мнения об эльфах, Гэдж. Законы гостеприимства для них нерушимы, и никто не позволит себе проявить неуважение к гостю, каким бы странным и необычным, на взгляд эльфов, этот гость ни был.        — Да ну? Ты что, вот правда в это веришь?       «Нет. Просто мне хочется в это верить», — с досадой признался себе волшебник. Но сказать об этом спутнику он не мог:        — Не следует во всем видеть подвох и злой умысел, дружище. Никто тебя не обидит, если ты не станешь прямо с порога выказывать эльфам свое недоверие и враждебность.       Гэдж молчал, глядя, как карабкается вверх по травинке маленький и блестящий, словно отлитый из капельки масла глянцевито-черный жучок. Вот он достиг конца прогнувшегося стебелька, некоторое время повисел на нем в замешательстве и, не удержавшись, шмякнулся на землю, тут же поджав лапки и с испуга прикинувшись бездыханным. «Ну да, — мрачно подумал орк, — если бы таким незатейливым способом можно было решить все беды и печали…»       Гэндальф рассеянно мял в пальцах сощипнутый со ствола ближайшей сосенки кусочек смолы.        — Кроме того, — небрежно добавил он, — Келеборн должен вернуть тебе «эстель». Я надеюсь, ты об этом не забыл?        — Только из-за амулета я и иду на эту встречу.        — Собственно говоря, я не нахожу ничего дурного в том, чтобы и ты, и Владыки попытались получше узнать и понять друг друга. Эльфам никогда не приходилось встречаться с орком, подобным тебе, поэтому интерес их вполне оправдан. Ты для них — настоящая диковина!        — Угу, типа говорящей мартышки…       Волшебник сделал вид, будто не расслышал. Он приладил прутик к днищу лодочки, закрепив его кусочком смолы, насадил на него широкий листок кувшинки и, любуясь получившимся суденышком, покрутил его в руках перед собой так и этак.        — Не наигрались в кораблики, господин Гэндальф? — сердито пробурчал орк себе в нос.       Волшебник внимательно посмотрел на него.        — Что с тобой, Гэдж?       Орк быстро отвернулся.        — Ничего.        — Ты встревожен и удручен.        — Просто мне не нравится эта затея.        — Дело не в этом.        — А в чем же, по-твоему? — с раздражением спросил Гэдж.       Волшебник опустил лодочку в воду и легонько подтолкнул ладонью к середине реки, отправляя в самостоятельное, полное опасностей плаванье. Мягко подхваченное течением, суденышко скользнуло по поверхности воды, едва заметно кренясь на правый борт, заплясало, попав в стремнину, закружилось в небольшом водовороте. Гэндальф сказал негромко:        — Не нужно думать о дурном, друг мой. Он… о тебе не забыл. И непременно приедет.       Гэдж судорожно прикусил губу — так, что почувствовал на языке вкус крови.        — Хотел бы приехать — приехал бы… Что с ним могло случиться?        — Я не знаю, Гэдж. У Келеборна нет от него вестей. Но это еще ни о чем не говорит, письма иногда теряются по дороге.        — Уже два дня прошло!        — Еще только два дня. Он обязательно объявится, рано или поздно… лучше бы, конечно, рано… Но не будь так категоричен и поспешен в выводах. Разве он когда-нибудь не выполнял своих обещаний?        — Все когда-нибудь случается впервые, — мрачно пробормотал орк. Он сидел, по-прежнему отвернувшись от мага, глядя куда-то на противоположный берег реки Келебрант — и волшебник не видел его лица.