Крепость в Лихолесье

      «Тебе все равно придётся кого-то предать…»       Гэджу по-прежнему хотелось исчезнуть — здесь и сейчас. Испариться бесследно, как капле воды с поверхности листа. Но вокруг подкарауливала ночь, темнота, орки, ловушки, а он не был каплей воды и не обладал счастливой способностью на ровном месте пропадать в никуда.        — Каграт! Собирай своих. Выступаем через час, — вполголоса приказал Хэлкар. Он по-прежнему не отпускал Гэджа, крепко держа за волосы, и рука назгула, лежащая у орка на затылке, была холодна, как лёд. Под её тяжестью у Гэджа немела шея, и он был готов к тому, что она вот-вот переломится, как сухая тростинка…        — Ты меня радуешь. Но ничего иного я от тебя, в общем-то, и не ждал, — со странной усмешечкой в тоне произнёс Хэлкар, и Гэдж так и не сумел понять, издевается он или говорит серьезно. — Сделаешь всё, как до́лжно, и закончим дело благополучно — по возвращении в Крепость получишь награду… вздумаешь бузить — запытаем до смерти сначала этого вонючего эльфа, а потом и тебя. — Он за волосы оттащил Гэджа в глубину помещения и силой усадил на лавку возле стола. — Оставайся здесь, пока я не позову… С мальчишки глаз не спускать, ясно? — велел он шепелявому Клыку. Потом повернулся и быстро вышел из землянки — наверх, в лагерь, во мрак, где тем временем поднялась смутная суета, деловито сновали под деревьями темные силуэты и отдавал какие-то приказы Каграт — свирепо, коротко, отрывисто, не терпящим неповиновения тоном…       Клык, довольный поручением, заложил дверцу засовом (снаружи она не запиралась) и, держа палаш наголо, расположился возле порога, исполненный намерения никого не впускать и не выпускать. Интересно, вяло подумал Гэдж, а снаружи, у входа в землянку, тоже стоит охрана? И кем мне отныне следует себя считать — пленником?       Он обречённо закрыл глаза. Он был рад и такой сомнительной передышке.       Что я могу сейчас сделать? — в отчаянии думал он. — Завести орков куда-нибудь подальше в лес? Протянуть время, пока… пока что? Пока эльфы не явятся выручать пропавшего товарища… если вообще явятся, а не посчитают его погибшим. Но тогда, получается, я предам собственных сородичей, подставив их под эльфийские стрелы… Да и как долго мне удастся водить орков за нос? Рано или поздно Хэлкару это надоест, и он прибегнет к магии своего Кольца, влезет мне в мозги, чтобы покопаться в воспоминаниях, и заставит меня показать дорогу, хочу я этого или нет. «Жаль, что магия Кольца плохо на тебя повлияет…» Интересно, что назгул под этими словами имел в виду? То, что магия Кольца меня убьёт? Сломит моё хрупкое фэа и превратит в такого мерзкого калеку, как Шмыр… или в такого слабоумного урода, как Гомба? Лишать Дол Гулдур хоть какого-то, самого захудалого лекаря визгунам, конечно, не с руки, но в крайнем случае это соображение Хэлкара вряд ли остановит… А я сейчас не смогу, никак не смогу сопротивляться…       Его трясло, точно в ознобе.       Он сидел, съежившись, обхватив плечи руками. Ни малейшего озарения на него по-прежнему не снисходило. В голове его перекатывался, гремя и подпрыгивая, чугунный шар, бился о кости черепа, с грохотом перемалывал в щепки последние остатки связных мыслей, и Гэдж не в состоянии был сосредоточиться ни на одной. Я — не человек, с леденящей кровь отчетливостью понял он. И даже не орк — увы! — и вряд ли когда-нибудь сумею им стать, я просто — крыса… и лучше бы меня, такой крысы, вообще не было на свете. И разом одной печалью для всех стало бы меньше, и никому бы не потребовалось никого предавать…       Он не боялся смерти — быстрой и не слишком болезненной. А вот раскаленного железа — пожалуй, боялся… Пусть оно касалось даже не его тела — но чёрные и обугленные, мозжащие нестерпимой болью ожоги оставались при этом в его душе. Кажется, именно сейчас он понимал Радбуга как никогда: «Я хотел бы быть настоящим орком — чтобы голова, знаешь ли, лишний раз не болела…» Чтобы иметь способность без ужаса и содроганий взирать на чужие страдания и не желать прекратить их — любой ценой. Даже смертью. Или предательством.       Он втянул воздух сквозь зубы — трудно, с усилием, точно сопротивляющийся шмат киселя.       Клык покосился на него исподлобья. Шепелявый палач всё так же сидел у порога на перевернутом ведре, правя оселком свой и без того острый клинок и время от времени недобро поглядывая на пленников. Тишину нарушало только шварканье точила по металлу, потрескивание углей в жаровне, да тяжёлое дыхание истерзанного, по-прежнему привязанного к деревянным нарам эльфа. Он лежал неподвижно, бледный до полупрозрачности, полузакрыв глаза, отсутствующе глядя в стену; жуткий ожог на его груди зиял багрово-черным спекшимся струпом. Какое-то время Гэджу казалось, что эльф попросту обеспамятел от перенесенных пыток, но нет — пленник вдруг шевельнулся и медленно, с видимым трудом повернул голову. Прошептал срывающимся голосом:        — Воды…       Гэдж вздрогнул: настолько неожиданным показался ему этот полустон-полухрип. Огляделся, взял со стола полупустой чайник со щербатым носиком, стоявший в окружении грязных деревянных кружек, поднялся…        — Шыдеть, — не глядя на него, вполголоса приказал Клык.        — Что? — Гэдж так удивился, что даже не сразу понял, что это коротенькое слово обращено к нему.        — Шыди на меште, — сумрачно повторил Клык. — Прикажа не было на вшаких крыщ воду тратить.       И тут с Гэджем вновь что-то произошло — как там, в подземелье, во время стычки с рыжим Шаграхом… Сердце его пропустило один удар, кровь бросилась в лицо, и от внезапной ярости болезненно свело скулы. Он схватил изогнутый прут, тяжёлый, горячий, всё ещё лежащий в жаровне, и шагнул вперёд, прямо на шепелявого, глядя на него бешено, в упор, белыми от едва сдерживаемого гнева глазами.        — Заткнись, — сказал он Клыку, как ему показалось, очень негромко и ровно, но поистине кагратовским тоном, — или я сейчас сверну тебе челюсть!       Клык опешил. Он был куда крепче Гэджа и шире в плечах, но, то ли прут в руках Гэджа его впечатлил, то ли зверское выражение перекошенной физиономии, то ли ещё что, — шепелявый явно решил не связываться и, злобно ворча, отступил. Гэдж отбросил прут — руки у него отчего-то тряслись, — вновь взял чайничек, вернулся к эльфу, приподнял его голову, поднёс к губам носик посудины. Пленник сделал несколько долгих, жадных глотков, вода струйками потекла по его подбородку…       Гэдж огляделся. Нашёл свою лекарскую сумку, валявшуюся под столом, поднял её, стараясь не обращать внимания на ввинчивающийся ему в затылок неприязненно-подозрительный взгляд Клыка, порылся внутри и достал баночку с немейником. Взял немного мази на палец и, секунду помедлив — эльф смотрел безучастно, — осторожно нанёс целительное зелье на синяки и ссадины пленника, на края раны на его виске, на рыхлую кожу вокруг ожога, не трогая пузыри и чёрный струп. Хэлкар его действия вряд ли одобрил бы, но Гэджу было наплевать; я — лекарь, сказал он себе, моё дело если уж не исцелить, то хоть притупить страдания… Эльф мучительно задрожал всем телом, прерывисто вздохнул, пережидая приступ боли, потом перевёл взгляд на Гэджа. Кажется, впервые в его безжизненных, тусклых, точно подернутых патиной светло-голубых глазах мелькнуло что-то вроде осторожного интереса.       Покрытые кровавыми струпьями, потрескавшиеся губы пленника шевельнулись почти беззвучно:        — Ослабь путы. — Он говорил по-эльфийски. — Руки затекли…       Гэдж разобрал только «ослабь» и «руки». По спине его пробежал холодок. Как это понимать — у бедолаги действительно просто затекли руки или… что? Может, он лелеет мысль освободиться? Удрать? Отсюда? Из вонючей земляной ямы, окруженной орками, темнотой и ловушками? Раненный и измученный? Или он на самом деле вовсе не настолько слаб, как хочет это показать? Может быть, он всерьёз подумывает вырваться из плена? Хотя бы попытаться вырваться, в конце-то концов, терять ему явно особо нечего…       Бред? Или пусть полубезумный, но все же имеющий некоторые шансы на успех замысел?       Гэдж закусил губу.       А ведь если бы эльфу действительно удалось сбежать, внезапно подумал он, то в Росгобеле узнали бы обо всем происходящем и без его, Гэджа, участия. И тогда не надо было бы никого предавать, не надо было бы бояться указать назгулам дорогу и терзаться угрызениями совести, ничего этого было бы не надо…       Внутри него сжалась какая-то тугая пружина.       Продолжая одной рукой придерживать чайничек, он незаметно для Клыка опустил другую руку в сумку и нащупал ланцет — узкую, остро заточенную полоску стали. Осторожно, пряча ланцет в кулаке, вынул его, подался чуть вперёд и поскреб лезвием верёвку, которой одно из запястий пленника было привязано к настилу, стараясь не столько перерезать её, сколько растрепать, истончить до последней нитки, создать впечатление, будто верёвка перетерлась о край деревянного бруса сама…       И тут же в глазах его потемнело от обрушившегося на затылок удара — это Клык подкрался сзади и врезал Гэджу поленом по голове, видимо, желая ненадолго обездвижить мальчишку во избежание нарушений приказа в целом и прочих творимых им глупостей в частности. Гэдж пошатнулся: он был застигнут врасплох, но полностью не оглушен, хоть в голове у него на какой-то миг и помутилось; он выронил ланцет, неуклюже отступил и упал… Клык кинулся на него, замахиваясь поленом, и Гэдж едва успел откатиться в сторону. Между ним и Клыком оказалась жаровня, и Гэдж пнул её — отчаянно, изо всех сил. Жестяное корытце опрокинулось, угли посыпались раскаленной грудой — на пол, на Клыка, на валявшийся под столом ветхий тюфяк… Шепелявый с проклятием отскочил и метнул полено в Гэджа — Гэдж едва успел закрыться руками, и тяжёлый обрубок дерева больно ударил его по локтю. Вдохновленный мимолетным успехом, Клык схватил злосчастный прут — уже почти остывший, но по-прежнему устрашающий, — и угрожающе надвинулся на Гэджа, щерясь, облизывая кончиком языка торчащий изо рта зуб. Замахнулся, готовый опустить прут Гэджу на голову, видимо, полагая (не без оснований), что спокойный, не доставляющий неприятностей мальчишка — это бесчувственный мальчишка… и тут же захрипел, застыл, странно изогнулся всем телом. На роже его застыло выражение крайнего изумления, глаза вылезли из орбит, из кривого рта выплеснулся фонтанчик крови; он медленно, точно подрубленное дерево, повалился вперёд… Меж его лопаток торчала рукоять его собственного, только что наточенного до тончайшей остроты палаша.       Эльф. Он, значит, действительно сумел собраться с силами, разорвать почти перетертую веревку и освободиться, пока Клык отвлекался на Гэджа, а потом схватил брошенный охранником клинок…       Гэдж замер.       Брезгливо наступив ногой на труп, эльф с усилием выдернул из чавкнувшей плоти лезвие палаша. Перевёл взгляд на Гэджа — и орку стало не по себе… Он сидел, скорчившись в углу землянки, подтянув колени к животу, и эльф стоял над ним — бледный, страшный, с зияющей раной на груди, с диковатым блеском в глазах, с обнаженным, залитым кровью мечом наперевес… Презрительно кривил уголки губ:        — Ты в самом деле дурень или просто прикидываешься?       Гэдж оторопел. Что эльф имел в виду? То, что получасом ранее Гэдж поддался неуместной жалости, будь она неладна, и «вспомнил» дорогу? Или то, что освободил пленника? Или и то, и другое, и ещё что-нибудь третье вместе взятые? Он судорожно глотнул:        — А ты в самом деле хочешь отсюда удрать или просто прикидываешься?       Эльф смотрел подозрительно. Кивнул в сторону выхода:        — Снаружи — охрана?        — Откуда мне знать? — пробормотал Гэдж. — Наверное.       Глаза эльфа превратились в узкие щелочки:        — Ты действительно укажешь этим гнидам дорогу?       Гэдж был уверен: скажи он «Да», — и эльф снесёт ему голову палашом без всяких сомнений и сожалений. Но и говорить «Нет» было, пожалуй, бессмысленно.        — Я… постараюсь их задержать. Предупреди… своих, — прохрипел он. — Только… осторожнее. Вокруг лагеря ловушки…        — Это мне ведомо, — процедил эльф. Ещё секунду он стоял над Гэджем, точно раздумывая, не лучше ли будет от мальчишки избавиться, потом попятился к дверце, по-прежнему не выпуская орка из вида и, сняв засов, осторожно толкнул створу. Дверца не поддавалась — верно, снаружи она была для надёжности подперта крепкой жердью.       Но это значило, что охраны, скорее всего, возле выхода нет. Эльф процедил сквозь зубы несколько непонятных Гэджу слов. Секунду о чем-то поразмыслил и пнул горсть углей на и без того вяло тлеющий соломенный тюфяк.        — Если не хочешь, чтобы мы оба тут подвялились, как гуси в коптильне, кричи «Пожар!» изо всех сил, — бросил он Гэджу. — Ты слишком для них ценен, чтобы они не попытались тебя вытащить.       Ветхий тюфяк и впрямь чадил, как коптильная печь. Прелая солома лениво дымилась — она не горела, а курилась, испуская клубы едкого дыма, и землянку неторопливо заволакивало мутным угаром, от которого начинало щипать глаза и першить в горле. Гэдж неуверенно стукнул в дверь кулаком.        — Пожар!        — Громче! — шёпотом приказал эльф.       Гэдж забарабанил по двери ногами и кулаками.        — Пожа-ар! — заорал он во всю силу легких. — Гори-им! Выпустите нас!       Тонкие струйки дыма уже просачивались в отдушину на потолке и щели между досками двери. Если их не заметят в темноте, если не учуят запаха дыма, если нас сейчас не услышат — мы задохнемся тут куда раньше, чем орки поймут, что вообще происходит, в мимолетной панике подумал Гэдж. Эльф исподлобья наблюдал за ним; он стоял возле двери, мрачный и сосредоточенный, тяжело дыша, прижавшись спиной к стене, держа наготове острый клинок.        — Гори-им! — прохрипел Гэдж. Горло его сжималось от едкой дымной горечи, хотелось кашлять: в груди будто застрял кусок скрученной узлом раскаленной проволоки. Он вновь заколотил в дверь — сильно, отчаянно, кулаками, ногами, плечом, всем телом…       Внезапно дверь распахнулась, и Гэдж чуть не вывалился на стоявшего за порогом встрепанного снагу. «Козявка» был взъерошен и зол, и явно готов обрушить на голову тупого мальчишки поток отнюдь не изящных словес, но брань замерла у него на устах — в мгновение ока из-за угла, оттолкнув Гэджа, выскочил эльф. Коротким взблеском сверкнул палаш — и снага, пронзенный насквозь и, должно быть, так и не успевший ничего толком понять, безмолвным снопом повалился через порог.       Дорога была свободна.       Впрочем, к землянке со всех концов лагеря уже бежали другие орки — такие же злые, растерянные и недоумевающие. Эльф метнулся куда-то в сторону, в росшие обочь кусты — и исчез; Гэдж с трудом перевел дух. Ну, сказал он себе, теперь, кажется, от меня не зависит ровным счетом ничего. Если эльф и в самом деле сумеет отсюда вырваться…       А если — не сумеет? Куда он делся?       Чья-то крепкая лапища схватила его за шиворот.       К счастью, это был не Хэлкар, как Гэдж в первую секунду в ужасе вообразил — всего лишь какой-то рослый урук из тех, которые пришли с отрядом из Крепости. Он тряс Гэджа, как грушу:        — Что тут, пес возьми, происходит?       Гэдж хрипел и сипел, хватая ртом воздух, делая вид, будто пытается справиться с неодолимым приступом кашля. Надо было выиграть время и придумать, как отвечать.        — Эльф… сбежал… — выдавил он. — Сумел как-то… освободиться…        — Что?!        — Он зарезал Клыка! И меня чуть не убил! — плаксивым голосом выкрикнул Гэдж и в качестве подтверждения схватился рукой за голову — за ссадину, которую ему нанес поленом шепелявый. — Я сопротивлялся, а потом… жаровня опрокинулась… тюфяк загорелся… Эльф сказал, что убьет меня, если я не стану кричать! — Он испуганно всхлипнул. — Я не хотел… Я боюсь!.. Я не…        — Глоб! — в ярости прорычал урук. — Куда делся остроухий? Куда, ты видел?        — Туда! — Гэдж ткнул пальцем в сторону, противоположную той, в которой он в последний раз видел эльфа. — Он побежал туда! К рубежу!        — Пхут! — ругнулся урук. Гэдж надеялся, что орк его выпустит, но куда там; урук яростно засопел и потащил Гэджа за собой, как мешок, куда-то во тьму под деревья, во всю глотку скликая сородичей: — Сюда! Сюда! Эльф сбежал!.. Сдам тебя визгуну, пусть сам с тобой разбирается! — рявкнул он Гэджу. — Да шевели копытами наконец! — Но, не отбежали они от землянки и на пару десятков ярдов, как позади раздались чьи-то крики, взвизги, звон оружия… Урук остановился и обернулся.       Гэдж похолодел.       Видимо, несмотря на талант эльфа прятаться в темноте, его обнаружили — там, с другой стороны землянки. Что-то там происходило, какая-то колготня: эльф сцепился в схватке с тремя наседавшими на него снагами. Урук с проклятием бросил Гэджа под ближайшим деревом и устремился к месту стычки, где под палашом эльфа один за другим падали орки — не противники они были опытному, закаленному в каждодневных упражнениях эльфийскому воину, ловким и отточенным движениям которого не мешали ни слабость, ни увечья, ни боль от ран. Один «козявка» уже корчился на земле, другой лежал неподвижно, третий, ещё оставшийся в живых, попытался отступить, ускользнуть, но не тут-то было — беспощадный клинок тотчас настиг и его… Эльф развернулся к подбегающему уруку — резко, всем корпусом — и метнул в него короткий дротик, который, видимо, приволок с собой кто-то из несчастных снаг.       Всё произошло за считанные мгновения.       Урук захрипел и рухнул с пробитым горлом: голова его как-то неестественно запрокинулась, ноги дергались в траве, точно все ещё пытаясь бежать, лапы сжимали меч, но никого догнать и зарубить он уже не мог… Эльф резко выпрямился — в одной руке у него был палаш, в другой — короткий кинжал, изъятый у кого-то из поверженных противников, — секунду стоял на месте, видимо, оценивая обстановку, потом тенью метнулся прочь, во мглу, под деревья, избегая открытого пространства…       Но его отчаянный рывок был уже замечен. В лагере протрубили тревогу.       Орки уже всполошились и там и сям, уже кричали и улюлюкали, уже тащили факелы, бежали наперехват и стягивали кольцо, уже держали наготове оружие, рогатины и верёвки. Уже кто-то выдергивал стрелу из колчана, натягивал лук и, прищурившись, брал беглеца на прицел…       «Вокруг лагеря ловушки… — Это мне ведомо…»       Каким образом эльф надеялся их избежать? На что он вообще рассчитывал? Скрыться в лесу, в ночной тьме? Затеряться в зарослях? Или, может быть, уйти поверху, по деревьям, взобравшись на «второй ярус» и пустив в ход всю свою эльфийскую сноровку и ловкость? От отчаявшегося, загнанного в угол беглеца, которому терять было уже нечего, приходилось ждать всего что угодно…       Гэдж стоял, обмирая от волнения, прижимаясь всем телом к крепкому морщинистому стволу старого дуба. На пару секунд он потерял эльфа из вида, но потом тот, окружаемый преследователями, выскочил из-за деревьев — невдалеке, в паре десятков ярдов от Гэджа. Он мчался вперёд неудержимо и целеустремлённо, как выпущенный из арбалета болт, направляясь прямиком к дереву, за которым прятался Гэдж, и должен был пробежать совсем рядом, в нескольких шагах…       Это было жутко и — почему-то — неожиданно.       Впрочем, почему «неожиданно»? Дуб стоял на краю лесной чащи, и аккурат за ним начинался настоящий, сумрачный и густой лес, в котором можно было спрятаться, раствориться, исчезнуть, провалиться сквозь землю или, наоборот, взобраться на дерево и продолжить путь «по верхам». Наверно, эльф надеялся именно на это…       Или — на что?       Гэдж до боли закусил губу.       Беглец был уже близко. Над ухом Гэджа свистнула стрела — мимо! Другая вонзилась в ствол дерева чуть выше… Гэдж вжался в шероховатую кору; сердце у него колотилось так, словно это он бежал сейчас, преследуемый, под стрелами, пригнувшись, стараясь слиться с тенями, выверяя каждый шаг, глядя на приближающуюся границу леса, ну же, осталось немного, еще чуть-чуть…       Кто-то выпрыгнул из темноты эльфу наперерез.       Радбуг! Гэдж узнал его по светлым волосам, бледным пятном мелькнувшим в полумраке. «Я вообще-то стою здесь в дозоре…»       О, нет!       Со звоном скрестилось оружие. Эльф был к этому готов: он ни на секунду не сбился с ноги, клинки в его руках взметнулись серебристым вихрем, он был сама ярость и отчаяние, само нечеловеческое стремление к свободе, которая была — рядом, рукой подать! — и какой-то тупой орк не мог его остановить…        — Радбуг, уступи! — крикнул Гэдж.       Радбуг не слышал — или не желал слышать. Он отбил один удар палаша, увернулся от другого, но выпада кинжалом избежать уже не мог, и этот нанесенный снизу удар должен был стать для него — последним.        — Нет! — прошептал Гэдж.       Звякнула сталь. Невероятным усилием Радбуг сумел поймать лезвие клинка металлическим наручем, но не удержался на ногах — упал, подставляясь под удар, и эльф вскинул над ним палаш…       Дело решали доли секунды.       Гэдж действовал бездумно.       Время загустело вокруг него, как смола. В ладони его невесть откуда оказался не то камень, не то твёрдый ком земли. Он видел меч, сжатый в руке эльфа, видел, как эльф заносит клинок над головой Радбуга, готовый одним взмахом добить поверженного противника — и швырнул камень в эту сжимающую оружие руку, чтобы задержать, отклонить, отвести в сторону смертоносный удар…       Это, кажется, возымело успех: рука эльфа дрогнула, он покачнулся… Радбуг судорожным нырком ушёл в сторону, катнулся вбок, пнул противника под колено…       Эльф сумел не потерять равновесия, выпрямился и отпрыгнул в сторону, но тут же прилетела из темноты орочья стрела, клюнула его в спину, за ней — другая, в бедро…       Секундная задержка оказалась для беглеца роковой.       Эльф пошатнулся.       Подоспевшие орки окружали его — слева, справа, сзади. Гэдж тоже выскочил из-за дерева — и на мгновение встретился с беглецом глазами… Эльф стоял, покачиваясь, пронзенный стрелами, бледный, как призрак, и отчаяние стыло в его взоре — страшное и безнадёжное, как вселенская пустота. Он уже все понял, уже знал, что игра проиграна, что уйти не удастся… вскинул руку — в ней всё ещё был зажат короткий кинжал… и стремительным коротким броском метнул сверкающее орудие — прямиком в Гэджа.       «Ты действительно укажешь этим гнидам дорогу?»       Нет, теперь не укажешь, предатель, вонючий орк.       От острой боли в глазах Гэджа помутилось.       Кинжал вонзился ему в грудь, глубоко под ребра.       Дыхание в его лёгких кончилось разом, как перерубленное. Что-то выкрикнул — по-эльфийски — беглец, что-то хрипло прорычал Радбуг, вновь яростно зазвенело, зазвучало оружие. Перед взором Гэджа все поплыло, мир покачнулся и повернулся вокруг, будто огромный ушат…       Со всех сторон набежали орки, обступили, окружили; откуда-то тёмной угрожающей фигурой надвинулся Хэлкар. Пленник всё ещё держался на ногах, стоял, залитый рваным светом факелов, в центре круга — тяжело дыша и скалясь, словно загнанный, обезумевший от отчаяния зверь. Потом вскинул палаш и, вызывающе глядя на назгула, перерезал себе горло — резко и мгновенно, одним решительным, точно выверенным движением. Никто не успел его остановить.       Алые брызги крови окропили палую листву, тело эльфа безвольно рухнуло, корчась и содрогаясь в короткой агонии, разметывая бурую лесную подстилку, наконец замерло в неподвижности. Беглец был отныне свободен — мертвый.       Гэдж ничего этого не видел. Он задыхался — воздуха в его пробитой груди как будто совсем не осталось. Ощущение застрявшего в теле острого железа было поистине невыносимым, но выдернуть клинок орк не решался, знал — станет только хуже. Впрочем... какая теперь разница? Из раны выбивалась тёплая струйка, и руки Гэджа, судорожно сжимавшие кинжал, стали липкими от крови, но, странное дело, он ощущал не столько боль и ужас, сколько облегчение — так или иначе всё скоро должно было закончиться.        — Парень! Эй, парень! — Это, кажется, был Радбуг. Живой… и, наверное, невредимый… или нет? Гэдж не знал и не мог разглядеть: вокруг него суетливо топтались, переругиваясь, орки, выясняли, как эльф смог сбежать, и какого лешего задержать его никто не сумел, кроме глупого мальчишки и вшивого полукровки…       Кто-то склонился над Гэджем, отчаянно затряс за плечи.        — Эй, ты чего это? Ты чего? Не вздумай подыхать! Не вздумай, слышишь! Кто мне зелье будет варить, а?       Каграт. Злой, взлохмаченный, посеревший от потрясения — но вряд ли из-за переживаний по поводу постигшей Гэджа участи. В его зеленоватых глазах стоял мутный недоуменный ужас.        — Найди… в лекарской… протраву от червей… — немеющими губами прохрипел Гэдж; судя по тому, как ему не хватало дыхания, и с какой скоростью пропитывалась кровью прилипшая к телу рубаха, он вдруг отчетливо осознал, что варить кому-либо какие-то там зелья ему уже вряд ли придется. — И пей… по унции в день в течение недели… поможет…        — Что? — Каграт явно решил, что Гэдж либо бредит, либо издевается. — Что ты несешь?       Папашу оттеснили в сторону, Гэджа обдало волной холода: над ним склонился Хэлкар. Гэдж физически ощущал исходящие от назгула волны ледяной ярости. Вновь тускло блеснуло на его пальце Кольцо — Хэлкар ввинчивался в сознание Гэджа грубо, бесцеремонно, ничего уже не стесняясь; и вновь Гэдж проваливался в тёмный, лишённый дна ледяной колодец, наполненный смутным ужасом и бесформенными видениями…       В висок его вонзилась пульсирующая игла; Гэдж чувствовал, что его сейчас стошнит. Он был слишком слаб даже для того, чтобы перевести дух, не говоря уж о том, чтобы пытаться сопротивляться. Закончились в его воображении и живописные закаты, и красочные рассветы, и спасительные глиняные плошки…       Наконец Хэлкар отстранился. Кому-то отрывисто бросил через плечо:        — Мальчишка безнадежен, но, по крайней мере, это развязывает мне руки… еще около часа, думаю, у нас есть. Поспешим.

***

       — Что-нибудь нашел? — спросил Саруман.       Гарх с отвращением выплюнул на стол металлическую бляшку.        — Вот эта штука тебя устроит? Она там… поблескивала в траве.        — Я не настолько падок на все блестящее, как ты, но вещица занятная, — пробормотал Белый маг. Он поскреб металлическую пластинку ногтем: это была одна из тех блях, которые орки нашивали на кожаные нагрудники. — Где ты её нашёл?        — Там… на полянке в лесу, — туманно пояснил ворон.        — На какой полянке?       Гарх как будто стушевался. Он не слишком хорошо запоминал в темноте дорогу.        — Ну, тут, недалеко… Если лететь на северо-восток… А потом… В общем, дерево там кряжистое на краю… и пенёк такой замшелый… как будто бородой поросший…        — Похоже на Змеиную лощину, — заметил Радагаст, который как раз вошёл в горницу с охапкой поленьев подмышкой. С грохотом опустил свою ношу на пол, чтобы уложить в подпечек, из которого сердито зафыркал недовольный ёж. — Там как раз имеется такой пенек в виде бородатой головы, под ним семейство ужей живет. И ещё…        — Что?       Радагаст как будто замялся.        — Ну, «якорек» там у меня… Одно из заклятий, на которых Завеса завязана…       Саруман в волнении расхаживал по горнице из угла в угол.        — «Якорек», говоришь, вон оно что… Ты уверен, что он на месте, этот твой «якорек»? Как попасть в эту лощину?        — Надо идти от Росгобела по тропе на северо-восток, а потом подняться по оврагу против течения ручья. Но я не думаю, что…        — Смотрите! — скрипуче прокаркал Гарх.       Голубоватый кинжал, лежавший на столе, вновь ярко, ослепительно вспыхнул в полумраке, — на секунду рисунок, украшавший лезвие, отчётливо проступил даже сквозь плотную ткань покрова. И тут же погас — разом, будто его задули, точно свечу, потемнел, как безжизненная обугленная деревяшка…       Лицо Сарумана в медленно тающем голубоватом отсвете сделалось застывшим и гипсово-белым, точно неудачная посмертная маска.        — Гэндальф не появлялся? — отрывисто спросил он. Пару часов назад Гэндальф отправился в лагерь Келеборна, то ли надеясь оказать на месте какую-то помощь, то ли полагая, что присутствие волшебника в любом случае может оказаться для эльфов небесполезным. «Даже такого волшебника, как ты?» — с раздражением спросил тогда Белый маг, настроение которого в последние несколько часов ухудшалось с каждой минутой.       Радагаст пожал плечами.        — Вероятнее всего, он теперь появится вместе с эльфами. Они должны вот-вот подойти.        — Весьма типично для Гэндальфа — исчезать в тот момент, когда он наконец мог бы хоть как-то пригодиться. Ладно. — Саруман решительно взял в руки угаснувший кинжал. — Мне нужно взглянуть на эту Змеиную лощину.       Радагаст смотрел с сомнением:        — Сейчас? Зачем? Опасно соваться в лес на ночь глядя, тем более если в Змеиной лощине действительно что-то неладно… Не лучше ли подождать до утра?        — Не лучше. Я всего лишь хочу узнать, цел ли он там, этот твой «якорек» и не разметало ли его по кустам шальным ветерком. Да и любопытно увидеть, как поведет себя в этом неладном месте зачарованный кинжал… Полагаю, это не займёт много времени.       Радагаст насупился. Как ни мало он одобрял сарумановы замыслы в целом и желание соваться ночью в лес в частности, но все же чувствовал своим долгом как-то обозначить свое участие:        — Я пойду с тобой.       Белый маг отрицательно качнул головой.        — Нет. Не стоит оставлять Росгобел совсем без защиты. Будь здесь и жди Келеборна и Гэндальфа, эльфы должны появиться в течение ближайшего часа… лучше обойди вокруг дома да проверь, все ли из заклятий, поддерживающих Завесу, на своих местах, целы и работают как до́лжно. А уж я постараюсь надолго не пропадать… Обещаю.