донен бля сам не понял как это вышло название рабочее

Салат на вкус, как понос. Стухший, прокисший, испортившийся понос. Доен ковыряет его вилкой, вдыхает умопомрачительный аромат и просто пробивает дно. Он превратился в конченого терпилоида, не пытающегося ничего изменить. Он даже не может рта раскрыть и сказать, что салат ваш говно, стулья у вас твердые и неудобные, худой заднице больно, сами вы говно, заведение ваше говно. Вы знаете хоть что-нибудь про Джозефа Кошута? Про инсталляцию его знаменитую “Один и три стула”? Про то, что она 1965 года знаете? Доен знает. И никому это, блять, не нужно. Доен сам говно. Успеваемость после поступления как была не ахти, так и осталась, и улучшений не предвидится. Можно пойти в магистратуру, но это лишь отсрочка, потом все равно искать работу. Доен не особо умен, не особо талантлив, не особо стабилен в финансовом плане, не особо силен, не особо решителен. У него нет харизмы, он не милый поросеночек, о щеку которого хочется потереться щекой. Доен сплошная череда из “не”, “нет” и “не особо”. Таким, как он, не суждено пробиться в жизни. А он все тратит время на поиски таланта, задаваясь вопросом: “где же я его зарыл?”. Такое чувство, будто на первом курсе сложил его в копилку, которую спрятал в шкафу и забыл. - Почему оно так пахнет сука! Доен устал. Доен в дерьме. Доен бултыхается в поносе. Доен даже не пытается. Как-то даже и не думает говорить отцу, что уже 2 месяца не ходит в универ. Скоро сессия. Выпрут. Однозначно. Тэен ставит на это 5 долларов. Джонни надеется на лучшее и старается оживить Доена всеми возможными способами. У Доена есть хороший друг, который верит в него, но Доен убежден, что верить тут не во что. И делать здесь тоже нечего. Доен заходит в квартиру, приваливается к стене и с минуту трясет ногой, чтобы ботинок сполз сам. - Не запнись об ковер. – Джонни выползает из своей комнаты с тремя грязными кружками и идет на кухню. Джонни хороший друг. Доен откидывает голову назад и ударяется об крючок на стене. - Сколько можно пить? Сколько не просыхаешь уже? – Джонни возвращается без кружек, присаживается на корточки и стягивает с Доена его стоптанные ботинки. Вообще-то холодает. - 99 крабиков из 100 не доползают до моря. Доен один из тех крабиков, которые не доползли. Доползает один лишь избранный. Возможно Доен гиперболизирует. Не преувеличивает, а гиперболизирует. Потому что если Доен сделает все простым для понимания, ему нечего будет объяснять. Объяснил бы кто ему, какая он чувырла. Джонни выпрямляется перед ним во весь рост и смотрит. Доен смотрит тоже, медленно моргая. По сравнению с Джонни, он смешной и жуткий. Его кроличий вид, гигантские моргалки и врожденная лупоглазость - это смешно и жутко. В принципе, он смешной и жуткий. Он осознал это в полной мере, когда возвращался из Нью-Йорка в Сеул. Забежав в лифт первым, Доен нажал кнопку “вниз”. Подлетевший следом мужик, отпихнул его и тщетно вдарил в кнопку “вверх”. - Узкоглазый пидорас нажал “вниз”! - Ну чего ты ругаешься, может он по-английски не говорит… - негромко говорит жена, протискиваясь в угол. - Да я же вижу, говорит! Доену тогда было смешно, он был чрезвычайно доволен, пакость удалась, лицо против воли расплывалось в улыбке. Сейчас он вспоминает этот случай без улыбки, думает о своих шортах чуть короче обычного, модно заправленной рубашке, глазах, смешных и жутких. У него какое-то феминное телосложение, узкие плечи, узкая талия. Узкоглазый пидорас. Джонни по-прежнему стоит и смотрит, Доену начинает казаться, что он возвышается над ним горой, растет с каждой секундой, раздается в плечах, вот-вот и заполнит собой все и начнут рушиться стены. Доен хочет остановить, он не хочет оказаться вжатым в стены этой клетки и умереть некрасивой кляксой, поэтому давит сам, делает шаг вперед и цепляется за его плечи костлявыми руками, так, как будто хочет придавить к земле, как будто хочет остановить его рост. Доен целует легко. Неожиданно для них обоих. Трепетно, искренне. Доен целует друга, который остается с ним, несмотря на всю грязь, которой Доен обмазался с ног до головы. Благодарность, благодарность, нежные чувства, вся любовь. Он тянется тонкими сухими губами к его пухлым и влажным. Джонни не делает ни движения на встречу. Он не чувствует ничего кроме беспокойства, недооценивает сначала масштаб трагедии. Он ведь пил чай и колу, а не глушил вискарь в чуханском баре с претензией на андеграундность. От Доена несет перегаром. Доен языком приоткрывает его губы, начинает посасывать нижнюю, скользит руками от плеч к шее и ничего не ждет. Джонни наконец закрывает глаза, аккуратно приобнимает одной рукой, кладя ее на лопатки. Практически невесомо. Возможно, он принимает какое-то решение. Он принимает. И, как всегда, старается понять. И наконец понимает. И обнимает. Не за талию, как парня, который нравится. Не по-отечески за плечи. А как друга…? Брата? Человека, которого ценит и уважает, любит и не хочет терять? - Не целуй меня из жалости. Доен смотрит. Джонни смотрит. Доен один из лучших людей, Джонни не хочет, чтобы он жил так. Джонни один из лучших людей, Доен не хочет, чтобы он терпел так. Склад пустых бутылок, переполненные пепельницы, грязь в коридоре, плач, стоны и вопли, заглушаемые телевизором. Доен плачет, как младенец с мокрым подгузником, но как бы он ни стонал, мама к нему не придет. Они оба ошибаются. Они оба делают много неправильных вещей. Но еще больше неправильных вещей они думают. - Возвращайся на учебу. - Хорошо. - Будешь есть? - Нет, спасибо. Злится ли Джонни? Вообще-то, Джонни не злится. Пока? Возможно, Доен принимает какое-то решение. Возможно, так будет лучше. В его взгляде темнота и бездна. В его взгляде дно. О чем он думает? Наверное, о том, что Джонни к нему слишком добр? Доен сейчас сделает неправильную вещь. Он знает. Но так нужно, правда. Он двигается резко, пытаясь изобразить страсть и впивается грязным поцелуем в губы, настойчиво и отчаянно, переступая через себя, ведь терпеть не может неискренность, решительно, накрывает рукой пах и сжимает, второй, лезет под футболку, лижет подбородок. Плохая актерская игра, попытка показать себя плохим человеком, тупорылым дебилом, неуважение и свинство. Енхо бьет Доена по лицу наотмашь. Пощечиной приводит в себя. Отрезвляет. Вот только Доен и так трезвее некуда. У Енхо рука тяжелая. Доена припечатывает к стене, опирается на бок. В глазах Енхо блеск металла. Во рту Доена металлический привкус. Доен ждет, когда же Джонни наконец скажет: “Уходи”, когда же он наконец перестанет верить, когда же он наконец поймет и разочаруется. Доен всегда чувствовал себя виноватым, но сейчас он чувствует облегчение. Енхо должен ударить его еще раз. - Умойся. Джонни хлопает дверью своей комнаты. Доен чувствует, как горячая кровь медленно течет из носа. Возможно, переутомление. Доен видит, что вызвал не отвращение, не ненависть, а обиду. Он поступает, как слабак, как трус. Не может уйти из жизни Джонни сам, избавить его от своего присутствия. Если бы Доен был растением, он был бы цветком неувядающей неопределенности. Он не может ничего сам. Только вынуждает, только побуждает к действию другого человека, не самого себя. Потому что не уверен, потому что не может определиться, потому что боится. Трус. Как там говорят? Заячья душа? Именно. Вот только думать сейчас о фразеологизмах это тоже трусость. Что он наделал? Обида? Жалость? Он этого хотел? Нет. Совсем нет. Доен стоит в коридоре перед захлопнутой дверью, мысленно проецируя на ее поверхность изображение его глаз. Что он там видит? Добился ли он своего? Победа это или поражение? Возможно, неправильная вещь априори не может привести к победе и цель не оправдывает средства. Возможно даже, достижение неблагородной цели не есть победа. Возможно, слово “победа” было изобретено не для Доена, не для таких, как он. Доен мастерски рушит себе жизнь. Его этому учили на искусствоведческом?