Всего один раз

Капитан Джим Гордон никогда не нарушал законов жанра и посему методично напивался в одном из многочисленных баров Готэма. После работы, разумеется. Справедливости ради стоит заметить, чертовки тяжелой сегодня. И Джером, и его новоиспеченный братец уже успели засесть в печенках всего за каких-то пару дней. Мутное пойло в стакане было также близко к хорошей выпивке, как он сам - к поимке этого психопата. Ну или хотя бы к какой-то зацепке. Предательский голос в голове съязвил, что, когда преступным миром заправлял Освальд, жить было как-то проще. По крайней мере, он всегда знал, где его можно было найти. Да уж, всегда знал… Джим поцеловал его всего один раз. Уже не вспомнить, в честь чего они в очередной раз столкнулись, и кто был в чьей крови. Помнил только, что вечер был промозглый, дождливый, стало быть, осень. Он прижал его к стене и ударил, а Освальд, будто специально раззадоривая полицейского, неловко улыбался и бормотал что-то совершенно невразумительное. Вроде это были слова о пощаде, но выглядело это не более, чем фикцией. Абсолютно все жесты, взгляды, ужимки выдавали плохого актера, или наоборот – слишком хорошего, если уж остальные покупались. Джим приставил к его голове пушку и был почти готов выстрелить. - Значит, это будешь ты, старый друг, - дрогнувшим голосом сказал Освальд. Его глаза в этот момент стали похожими на глаза собаки, которую бьют, а она все равно… Черт! «Театрал...», - подумал Гордон, но сам себе уже не поверил. Мелочи, на которые раньше не обращалось никакого внимания, обострились на фоне медленно меркнущего мира. Болезненная россыпь веснушек на бледном лице, следы карандаша, чуть стершегося под правым глазом, резко очерченные линии скул... И в Джиме Гордоне что-то мгновенно и навсегда надломилось. Он целовал его так, будто если хоть на секунду остановится – под ними разверзнется бездна. Оружие и остатки здравомыслия полетели в нее первыми. Джим держал Освальда так крепко, будто драка еще не закончена, и он может улизнуть. Впиваясь пальцами в районе где-то между ключицей и шеей, наверняка оставляя следы, он был собственником, все состояние которого сейчас заключалась в хрупком тельце напротив. Освальд отвечал с жаром, явно стараясь, но все равно как-то неумело, что ли, от чего Джиму только больше сносило крышу. - Уважаемый, вы задремали! Мы закрываемся! – из состояния блаженного полусна капитана вывел зычный голос бармена, мечтавшего поскорее избавиться от последнего посетителя. Когда Джим выходил из бара, уже совсем стемнело. Редкие фонари больше наводили мистического страха, чем освещали путь. Что ж, это же Готэм, усмехнулся сам себе Гордон, заплетаясь и спотыкаясь на каждом шагу. Он почти не удивился, когда ему в спину уперлось дуло пистолета. - Джером, - хихикнул капитан. – Как же я тебя не заметил. Он был уже готов услышать издевательский хохот, пронизывающий до костей; хохот, в котором в унисон звучат тысячи смертей; хохот, растягивающий лицо в безобразную маску. Но вместо этого слуха коснулись металлические, бесстрастные нотки, такие знакомые и незнакомые одновременно: - Дешевая выпивка отупляет, Джим, - ответил Освальд. Капитан горько усмехнулся. В темной подворотне, стоя спиной к своему потенциальному убийце, он мог себе это позволить, не потеряв лица. - О как. Ты теперь на побегушках у клоуна? Ничего не скажешь: карьерный рост, - сарказм давался с трудом, особенно спьяну. Он хотел умереть как угодно по-другому, только не так. Только не от этой чертовой, но такой захватывающей игры в эстафету – кто из них следующий приставит к другому пушку. На этот раз Джим почему-то чувствовал, что все всерьез. - Я должен тебя убить. Все было проще простого. Освальд, который на такие явные унижения не выдал тонну изящных и колких, как булавка, издевок? Джим Гордон мог бы сказать много чего. Например, что Джером и Тетч держат Освальда за мальчика на побегушках, как когда-то держала Фиш. Не хотели сами марать руки, чтобы устранить небольшую проблему в лице капитана полиции. Но все это было уже бессмысленно. - У тебя часы тикают, - спокойно сказал Джим. Он почувствовал дыхание холодного ветра, пробиравшее до озноба, и понял, что начал трезветь. - Что? – ожидаемо не понял Освальд. - Часы, - повторил Гордон. – На твоем сюртуке. Тик-так. - Тебе меня не отвлечь, даже и не пытайся… -….старый друг, - тихо добавил Джим, но Освальд его уже не услышал. Мелкие детали обострились до бесконечности. Сталь, отдающая холодом даже через пиджак, аккурат под лопаткой. Сердцебиение, разогнавшее кровь, отчего-то гул моря в ушах. Бледное, состоящее сплошь из острых линий, лицо Освальда, которое он сейчас не видел, но знал во всех подробностях и без того. Его тонкие губы, искривляющиеся в усмешке, когда он произносил его имя, и подрагивающие, когда принимал его поцелуй. Косточки, неестественно выпирающие на ключицах, которые можно нащупать даже под слоем одежды; те несколько синяков, которые там непременно были, он их оставил еще тогда, давно. Они, конечно, уже сошли, но в его сознании синяки еще были там, невидимые чужому глазу, надежно спрятанные под мудрёными одеждами…. Последнее, о чем Джим подумал - что он поцеловал его всего один раз. Всего один чертов раз.