Цена утопии

"Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдёт обиженный!"

Свою работу Сенджу Хаширама любил — что, впрочем, не было чем-то удивительным. Давно уже прошли те тёмные времена, когда люди должны были впахивать только для того, чтобы выжить. Нынешний уровень технического прогресса вполне позволял каждому заниматься именно тем, что не просто лучше всего получалось, но и было действительно интересно. Ведь на каждую общественно важную должность найдутся люди, чьим талантом и мечтой является именно это занятие. Как и многие его родственники, Хаширама был талантливым медиком — без лишней скромности следует отметить, что одним из лучших, — но именно медициной он бросил заниматься ещё лет в тридцать, посвятив всего себя исследованиям человеческого организма. Недавно справивший восьмидесятилетний юбилей, бессменный и, по мнению некоторых, бессмертный глава клана Сенджу не без оснований считался ведущим специалистом в данной области. Удивительно, как мало — несмотря на все исследования последних веков, — люди знают о собственном теле! Это поистине бесконечное пространство для исследований, сравнимое разве что с просторами Дальнего Космоса. Так вот, Сенджу Хаширама свою работу любил — даже больше, чем собственную жену, яркая страсть к которой уже давно утихла, оставив лишь глубокое уважение, — а потому зачастую даже оставался ночевать в лаборатории. Вернее даже, работать всю ночь, засыпая уже после восхода. Учитывая, что для сна ему хватало трёх часов, такой образ жизни Сенджу считал для себя оптимальным. Его коллеги и подчиненные с подобными причудами уже давно смирились и выучили, что в случае важного дела Хашираму следует искать именно в лаборатории. — Сенджу-сан, — раздался из-за двери голос очередного юного дарования, сиречь практикантки Хаширамы. Таковые появлялись вокруг него с завидной регулярностью, несмотря на возраст, семейное положение, отношение к работе и ходящие по Институту шутки про сродство с Древесным Элементом. Впрочем, нельзя не признать, что первый пункт в отношении данного представителя клана Сенджу был неактуален — на свой возраст Хаширама совершенно не выглядел. — “Призрачный Ворон” двадцать минут назад запросил разрешение на посадку, — голос девушки несколько дрожал — как бы её куратор не рассердился, что его так грубо оторвали от сна. — О, Мияко-чан, — вопреки опасениям, со стороны Хаширамы слышался не гнев, а ехидство, — неужели на этот раз Изуна задержался всего на три недели? Их с Учиха Изуной сложно было назвать друзьями — слишком мало друг о друге знали, слишком редко виделись… Впрочем, гораздо чаще, чем можно было бы ожидать от невылезающего из своих лабораторий учёного и вечно попадающего на фронтире капитана экспедиционного судна. Казалось, сама судьба сталкивает их друг с другом: на первой — и пусть не последней, но одной из немногих, — межпланетной экспедиции Хаширамы; на конференции по медицине, где Изуна выступал примером того, как не надо обходиться со своим организмом в условиях длительных космический перелетов; в Институте Чакры, в госпитале, на космодроме, в театре, в кафе… Они так часто оказывались в одно время в одном месте, что волей-неволей стали друг для друга чем-то большим, чем просто знакомыми. Дружбой это не называл ни один из них. — Простите, я не разбудила вас? — сочла своим долгом все же поинтересоваться практикантка. — Все нормально, я же сам попросил сообщить мне о прилёте “Ворона”. Как и многие Учихи, Изуна был тем ещё адреналиновым маньяком, а потому нахождение где-либо кроме Дальнего Космоса было для него сродни пытке. Вследствие чего экипаж “Призрачного Ворона” каждый раз старательно оттягивал момент возвращения с очередным отчетом. Абсолютным рекордом на данный момент являлись семь месяцев и десяток суток. Двадцать минут назад запрашивали разрешение — значит, к этому моменту должны были сесть и уже проходить послеполетные проверки. Учитывая расстояние до космодрома — не более чем через два часа Изуна будет в Институте. В их последний сеанс связи Учиха говорил, что у него есть к Хашираме важный разговор. Как раз хватит времени, чтобы принять душ и приготовить завтрак — зная Изуну, он всю экспедицию питался пищевыми пилюлями. Впрочем, на встречу со старым знакомым капитан “Призрачного Ворона” пришёл на целых полчаса раньше расчётного срока — что вызывало некоторые опасения. — Хаши, тебе говорит что-нибудь имя “Сенджу Тобирама”? — прямо с порога спросил Учиха. — Если только в клане за последнее время ничего кардинально не поменялось, то так звали звали моего младшего брата, — несмотря на своеобразность формулировки, голос Сенджу был неожиданно серьезен. — “Звали”? — уточнил Изуна. — Он погиб, не дожив и до пяти. Несчастный случай. Весь вид Сенджу прозрачно намекал, что с этой темы лучше бы свернуть, а потому Учиха попытался зайти с другой стороны: — А имя “Учиха Мадара”? — Вот уж о ком явно не меня спрашивать надо, — Хаширама пропустил Изуну в свою комнату при лаборатории, где их уже ждал свежеприготовленный завтрак. — Но все же — хоть какие-то ассоциации с именем есть? — Даже не знаю… — у Сенджу откуда-то возникло дурное предчувствие на счёт этого разговора. И этого имени. — Один из твоих многочисленных братьев? Хаширама спросил практически наугад, но по изменившемуся лицу Изуны понял, что попал ближе, чем мог бы предположить. Впрочем, следующие слова поразили учёного до глубины души: — Я смотрел клановые архивы — за всю известную историю не было никого с таким именем. При этом мне в последнее время стали сниться сны, в которых — о, как ты угадал! — так зовут моего старшего брата. Странные сны. Слишком реалистичные, чтобы быть просто снами. Хаширама посмотрел на старого знакомого с изрядной долей скепсиса — но куда меньшей, чем вообще следовало бы в подобной ситуации. — Рассказывай, — с какой-то странной тяжестью выдохнул Сенджу. — Мне снился мир — страшный, кровавый мир. Мир бесконечных войн всех против всех. В нем все мы были наемниками, с малых лет учившимися убивать, лгать, пытать, шпионить, — в голосе обычно жизнерадостного Изуны звучал неподдельный ужас, и Хаширама его прекрасно понимал — сложно вообще представить нечто более жуткое. — Наши кланы издревле враждовали, всеми силами стараясь друг друга уничтожить — и все шло к тому, что через пару поколений и от Учих, и от Сенджу не осталось бы ничего, кроме памяти. И при этом вы с Мадарой, даже будучи наследниками, а потом и главами враждующих кланов — все равно как-то оставались друзьями, мечтающими о мире. Я отговаривал его, не верил тебе — но в итоге погиб от руки Тобирамы, оставив брата одного. Изуна замолчал, уткнувшись носом в тарелку с омлетом и пытаясь подобрать слова для дальнейшего рассказа. Хаширама же просто застыл восковой фигурой — очень хотелось сказать, что это всего лишь глупый сон, но какая-то глубинная часть Сенджу противилась этому. — Какими-то высшими силами мне была дана возможность прожить ещё одну жизнь, спустя почти сотню лет после первой смерти. Мир изменился — и во многом именно вы с Мадарой изменили его. Закончились всеобщие войны, образовались постоянные союзы кланов — скрытые деревни. Мы все равно оставались элитными наемниками, но хотя бы получили некоторую уверенность в завтрашнем дне. Следующие слова, сказанные после небольшой паузы, звучали без интонаций вовсе: — Но Мадаре этого оказалось мало. Я с ужасом узнал, что буквально через несколько лет после основания Деревни Скрытой в Листве брат бросил всё и ушёл в закат. Как потом выяснилось — чтобы обрести силу, с помощью которой он мог бы погрузить в иллюзию все человечество. Во время моей второй жизни Мадара развязал ужасную войну против всего мира — и мир не мог его победить. Тогда один учёный при помощи созданной твоим братом техники призвал на помощь человечеству четырёх великих воинов прошлого — вас с Тобирамой и ещё двух прошлых глав Скрытого Листа. И это стало фатальной ошибкой. Тот учёный не знал — да и никто не знал, даже предположить не мог, — что твой брат, известный своей ненавистью к Учихам, был заодно с Мадарой. Тобирама перехватил контроль над им же созданной техникой — и у мира не осталось и шанса на победу. В комнате повисла тяжёлая тишина. Ни один из присутствующих не мог найти в себе силы высказать ужасное предположение, пришедшее на ум обоим. — И ты считаешь, — озвучить мысль — будто шагнуть в пропасть. Откатать назад уже не получится, — что весь наш мир может оказаться всего лишь иллюзией, созданной двумя безумцами?.. —… Один из которых известен невероятной точностью своих логических построений, — убито проговорил Учиха. — Твой брат недаром считался гением. — Изуна, а который из миров показался тебе более реальным? — Сенджу попытался зацепиться за хоть какую-то не-темную мысль. — А вот знаешь — не могу так с ходу сказать, — в черных глазах Изуны мелькнул отблеск чего-то, похожего на облегчение. — С одной стороны, эти сны настолько последовательны и детализованы, что не могут быть просто снами. С другой же — наш мир во много тысяч раз больше. Там человечество даже соседние континенты не освоило. Учиха все-таки врожденные иллюзионисты, и я не представляю как и главное зачем создавать настолько масштабный морок. Но при этом один из главных признаков высококачественной иллюзии — идеальность. — Хочешь сказать — наш мир слишком хорош, чтобы быть настоящим? — невесело усмехнулся Сенджу. — Мне не хочется в это верить, но и отбросить эту мысль не получается, — согласился Учиха. — Но ведь в любом случае идеальных иллюзий не бывает, так? Должен же быть какой-то изъян… — … Который твой братец не сумел просчитать, — судя по всему, Изуне эта мысль в голову уже приходила. — Если он и есть, то явно не на поверхности. Вновь повисла гнетущая тишина. Какая-то мысль билась в голове Хаширамы, но он никак не мог ухватить её за хвост. — Мои исследования, — Сенджу будто пробовал слова на вкус, — твои экспедиции. Если что-то где-то и есть — искать надо в этом направлении. В итоге не-друзья сошлись на том, что каждый из них хоть поверхностно пробежится по своим записям и воспоминаниям, а через неделю они ещё раз встретятся для подведения промежуточных итогов. Правда за все отведенное время Хаширама не сумел найти никаких нестыковок в известной ему информации. Все результаты исследований выстраивались в стройную непротиворечивую схему, и даже слепые пятна в ней являлись лишь следствием недостатка информации. Никаких торчащих ниток. Единственная странность, которую Сенджу сумел найти вокруг себя — его младший брат, Тобирама. Странно погибший в раннем детстве, от которого практически не осталось фотографий, о котором так мало вспоминали… — Не понимаю, — задумчиво проговорил Изуна, поигрывая ложечкой от мороженого — на этот раз они сидели в летнем кафе на берегу пруда. — Зачем им вообще было оставлять хоть какие-то следы существования этого альбиноса. Что второй сын Сенджу Буцумы родился альбиносом, Изуна знать не мог — и это было ещё одним косвенным доказательством теории об иллюзии. Ни одного прямого доказательства Учиха, так же как и Сенджу, найти не смог. — Потому что бывшее небывшим сделать невозможно, — раздался вдруг со стороны входа низкий хрипловатый голос. Обернувшись на звук, Хаширама увидел весьма колоритную парочку: один — высокий альбинос, несмотря на теплую погоду одетый в куртку с белыми меховыми отворотами; второй — белокожий и черноволосый, сошёл бы за типичного представителя клана Учиха, если бы не странные глаза, каких не бывает у людей. Серые, без выраженной радужки, с расходящимися по всей склере концентрическими кругами и суженым в точку зрачком. Поймав взгляд Изуны, Хаширама убедился, что правильно опознал личности новоприбывших. — Объяснись, Мадара, — интонации Сенджу приобрели необычайную для него жесткость. — Извольте, — сероглазый Учиха уселся на один из свободных стульев. — Ваша с Тобирамой связь — одна из важных частей твоей личности. Просто так взять и убрать его без ущерба для системы в целом… не получалось. — При этом тебя в этом мире никогда не было — а ведь для Изуны ты вряд ли менее важен, чем для меня Тобирама. Старший Учиха хотел было что-то ответить, но его перебил второй Сенджу: — Тут ты глубоко неправ, ани-чан, — в чуть ядовитом ехидстве казалось бы незнакомого человека Хашираме слышалось что-то до боли родное. — В отличие от нас с тобой, Учиха Кьедай были куда более независимы друг от друга. Впрочем, даже при таком раскладе блокировки памяти хватило лишь чуть больше, чем на семьдесят лет. — Что-то не припомню я между вами особой близости, — с изрядной долей яда в голосе прошипел Изуна. На мгновение Хашираме показалось, что сейчас младшие набросятся друг на друга, настолько велико было возникшее вдруг в воздухе напряжение. Но шли секунды, ничего не происходило — и почему-то это вызывало удивление. — Спасибо за комплимент, — удовлетворение в голосе Тобирамы странно смешивалось с сарказмом — и это сочетание вызывало ощущение чего-то знакомого и родного. — Врожденная слабость нервной системы, приправленная замечательными педагогическими талантами Буцумы-доно. То, что я за всю жизнь никого за бытовой идиотизм не поубивал — это не моя заслуга и даже не Хаширамы, а недоработка нашего отца. Но если бы не брат — все было бы гораздо хуже. Сложно сказать, кто удивился этой откровенности больше: Изуна, всегда считавший младшего Сенджу ходячим холодильником, или Хаширама… … Привыкший быть единственным, кому Тобирама доверяет сокровенные мысли. Не было воспоминаний — старший Сенджу до сих пор не знал о том мире ничего, кроме рассказов Изуны. Но откуда-то взялись ощущения. Память об эмоциях того мира. — Торью, — обращение вырвалось само собой, — почему ты поддержал… эту безумную идею? — Не такая уж она и безумная, как видишь, — в тихом голосе альбиноса откуда-то появилась непонятная Хашираме спокойная уверенность. — Разве заменить пусть и не идеальный, но все же живой мир красивой иллюзией — не безумие? — Сенджу-старший был на грани отчаяния. — А это и не иллюзия, Хаши, — внезапно присоединился к разговору Мадара. — Уже не иллюзия. На этот раз тишина над столиком была иная — зыбкая и нереальная, с вплетающимися в неё голосами людей, шумом воды, щебетом птиц. — О чем ты? — вопрос Изуны прозвучал практически на грани слышимости. — Тысячи слоёв иллюзий, наложенные друг на друга; Муген Цукуеми всех жителей мира, аккуратно совмещённые в нечто гораздо большее, — Мадара говорил, и казалось, что его восторг можно потрогать руками. — Здесь рождаются новые души. — Сколько?.. — с восторженным ужасом прошептал Хаширама, не будучи уверен, что именно хотел спросить. “Сколько времени вы потратили на это?” “Сколько же лет назад мы с тобой последний раз виделись?” — Многие тысячи лет, ани-чан… Бессчетные века долгой и кропотливой работы. — Это ведь была твоя мечта, — внезапно осознал старший Сенджу. — Не моя, не Мадары — именно твоя. — Не мечта — идея, — поправил его младший. — Идея, над которой я размышлял всю жизнь. И которая технически идеально легла на возможности Муген Цукуеми. — Мы все-таки создали этот мир без войн, — в казалось бы светлых словах Мадары звучала горечь. — Мир, в котором нам двоим нет места. Хаширама смотрел на этих двоих, так похожих и непохожих на его друга и брата, чьи лица медленно проявлялись в памяти, и осознавал всю жуткую правду этих слов. В кровавых глазах Тобирамы, в серых кольцах риннегана Мадары — печать Вечности. Отражение сотен тысяч чужих жизней, что они прожили, создавая этот мир. Его называли когда-то “Шиноби-но-Ками”, но настоящие ками сидели сейчас перед ним за столиком летнего кафе. Два могущественных древних существа, бывших некогда самыми близкими людьми Сенджу Хаширамы. Мадара был абсолютно прав — богам нет места среди смертных.