Голос Харрама

Помнишь ли ты, Пейн, как был прекрасен наш Харрам когда-то? Помнишь, как на рассвете солнце посыпало его золотой пылью? И как независимо блестел он под луной? Помнишь ли ты, Пейн, его безжалостные суетливые улицы, заменяющие тебе отца и мать? Помнишь этот пыльный воздух, каким дышал ты в самом детстве? Помнишь, Пейн, кем ты был когда-то? Ты не забудешь смерть Харрама. Не забудешь, как однажды сломили его дух. Как обезобразили твой дом и превратили в мёртвые руины. Ты будешь помнить эту смерть. Потому что боль всего Харрама продолжает жить в тебе. Потому что ты – и есть сам город.       Над Харрамом нависала глубокая ночь. Глухая тишина окутывала его тёмные витиеватые улицы, в которых притаились коварные тени. Разогретая ещё днём земля измождённо остывала под холодной луной и бледной россыпью серебряных звёзд. Пейну не спалось этой ночью. Он словно предчувствовал надвигающуюся беду, которая так бесцеремонно ворвалась в его жизнь. Совсем как тогда, лет семь назад, когда плохие люди сожгли этот город… Когда убили его самого. Вот и теперь что-то в глубине души тревожно подрагивало и мешало уснуть.       Мужчина вышел на открытый балкон, откуда весь город мог казаться игрушечно-маленьким. Пейн любил смотреть на него ночью, когда Харрам спит и напоминает собой непоседливого ребёнка, уставшего за целый день. Пейн облокотился о каменные перила и закурил. Бархатный ветер доносил с собой едва ощутимый запах горькой пыльной земли, который сливался с тяжёлым дымом от сигарет, но этот воздух не травил, Пейн вдыхал его с удовольствием. Дым пепел и гарь –уже не могли отвращать его. Мужчина простоял там, около получаса, а может больше, бесцельно разглядывая тёмные кривые улочки и серые крыши домов. Наблюдал за тем, как ловко лунный свет пробивает плотные тени и холодно касается обожженной земли. Этот ласковый свет, словно заботливая мать, пытался залечить оставленные солнцем раны.       Сигарета в руке мужчины практически истлела, и он задумчиво потушил её. Собрался вернуться обратно, но тихий скрип балконной двери остановил его. К нему вышел приосанившийся слуга. И с видом преданным, какой бывает только у хорошей породистой собаки, обратился к своему многоуважаемому господину: — Из Конохи прибыл разведчик. У него плохие известия. — Приведи его в мой кабинет. — Терпеливо ответил Пейн, не позволяя волнению засверкать в его бесчувственных глазах. Они стали такими совсем недавно. Глаза дьявола – так про них говорили люди. Глаза способные отнять жизнь и вернуть её обратно. Глаза, олицетворяющие всё то уродство, которое есть в любой войне.       Кабинет лидера преступной организации находился здесь же, в старой цитадели, где когда-то заседал Изран Азра, он же шестой правитель Харрама. Пейн нашёл его апартаменты очень удобными: весь город был перед ним как на ладони. Мужчина прошёл в просторную комнату, залитую холодным лунным светом, который ненавязчиво струился через огромное окно в половину всей восточной стены. Разведчик уже ожидал его там. Завидев лидера, он покорно склонил голову. И совсем не торопился взглянуть тому в глаза, опасаясь чего-то. Разведчик знал, дьявол убивает быстро. — Что тебе удалось узнать о наших отступниках? — Пронзил ночную тишину стальной голос, заставляя невольно содрогнуться. Разведчик поднял свои уставшие красноватые глаза. — Итачи и Кисаме были замечены в южном храме, недалеко от границ Конохи, где скрывались около месяца. Они отказались последовать вместе с нами. И вернуться в Харрам. Вскоре туда подоспел отряд полиции дали бой и… — Разведчик вдруг осёкся, состроив гримасу лёгкого ужаса. Он весь побелел, не отводя своего боязливого внимания от пронзительных глаз лидера. Судорожно сглотнул, но потом взял себя в руки. — Мы потеряли Дейдару. До того очень ровное и непоколебимое дыхание Пейна теперь затаилось в мрачной тишине, которую нарушало лишь вкрадчивое шептание тёплого ветра за окном. Последующая минута показалась мучительной вечностью, ему страшно хотелось оборвать эту бесконечную вереницу. Пейн почувствовал, как что-то мерзкое и болезненное закрадывается в его спокойную душу. Как тончайшая боль забилась где-то глубоко внутри и как беспомощен он перед ней. «Опять убивают моих людей». — Где тело? — Спросил лидер, желая немедленно взглянуть на мертвеца и убедиться в том, что тот действительно покинул этот мир. Бледный и нервный разведчик теперь поник и обессилено опустил взгляд под ноги. — Мы искали его, искали до самого рассвета, но не смогли найти. Вероятно, полиция забрала его с собой. Это лежало рядом с храмом, — он протянул Пейну окровавленную повязку-хитайате, какие носил и враг и друг. Уверенные пальцы бережно переняли её, почувствовав уже высохшую кровь. Пейн долго смотрел на стальную эмблему, забрызганную алыми пятнами, а затем очень осторожно провёл большим пальцем по символичной полосе, которая перечёркивала опознавательный знак. Он вспомнил как вручил хитайате Дейдаре. — Да… Это его. Тяжелый вздох наполнил душную сумрачную комнату, Пейн отошёл к окну, не прекращая с напрасным отчаянием сжимать в руке повязку. У него не оставалось даже глупой надежды на то, что Тсукури может быть жив. Пейн предчувствовал, чем может всё обернуться. Он не должен был посылать амбициозного мальчишку на поиски таких опасных людей как Итачи и Кисаме, даже в паре с другими более сильными напарниками организации. Знал, но всё равно доверился чему-то и отпустил. Дейдара был не готов… Ещё ребёнок. Ребёнок! Черт возьми...       Пейн закрыл глаза и затаил дыхание, прекратив сжимать в своих пальцах повязку, ставшую неестественно тяжелой. А затем взглянул на разведчика через отражение в затемнённом чёрной ночью стекле. — Дейдара был одним из нас. И нам нужно похоронить его. — Тихий, но очень уверенный голос лидера, ставший вдруг непривычно мягким, рассёк тишину, вонзаясь в душу, будто острый кинжал в чувствительную плоть. Разведчик схватил ртом воздух и хотел воспротивиться пустой могилы, однако тут же осёкся и кивнул, покорно склонив голову. — На рассвете… — Договорил Пейн. И позабыв о ненавязчивом человеке за своей спиной, принялся рассматривать молчаливый, охваченный мирным сном, Харрам. «Спи, Харрам, тебе нужно отдохнуть ещё немного».       Алый рассвет окрасил город в кровь. Харрам тяжело и смиренно дышал под толстым слоем серой пыли. Сегодня оживлённые преступным духом «улицы» скорбно молчали, провожая своего брата в последний путь. Вся эта безбрежная свора головорезов, воров и мелких разбойников, которых Пейн собрал когда-то вместе и провозгласил «Акацуки» с нежностью и трепетом хоронила Дейдару на одиноком холме под пышными красными клёнами. Эти высокие деревья заботливо притеняли одинокую могилку от палящего летнего солнца. Пейн не стал объяснять людям, почему им приходиться прощаться с Тсукури здесь, вдали от остальных. Но его и не спрашивали об этом, считая, что на холме лежать куда приятней, чем на тесном городском кладбище среди неухоженных старых могил. Когда же церемония закончились и все разошлись Пейн всё ещё стоял там, на холме, куда отныне стал приходить очень часто. Иногда для того, чтобы просто помолчать и подумать, но иногда чтобы попросить прощения. В его душе впервые за долгое время забилось отчаяние, он хотел повернуть время вспять, многое изменить. Но всё что теперь мог — это беспомощно смотреть на безмолвную могилу, в которой даже не лежало бездыханное тело. Гроб был пуст, и лишь окровавленная повязка смиренно покоилась на самом дне. Пейн вспоминал, как принял мальчишку в свои ряды и как посветил его в приближенный круг. Как этот самый мальчишка учился у него, каким он был нетерпеливым и как он жаждал его признания. Мужчина закрыл глаза и опустив голову. — Я ошибся, Дейдара. Ты был ещё не готов. — Прошептал Пейн и прислушался к тёплому утреннему ветру. К тому, как слабо зашуршал он в высоких кронах деревьев и к тому, как жалобно заплакали кленовые листья, содрогаясь над свежей и далеко не последней могилой. Постояв в тишине ещё минуту, Пейн поспешил вернуться в свою резиденцию.       К полудню Харрам тонул в тёплых солнечных лучах, здесь практически всегда стояла ясная погода, за редким исключением шёл холодный дождь, остужая пыльные здания и кривые дороги. Пейн любил восход и практически всегда встречал его на крыше своей резиденции, где обычно тренировался в это раннее время. Но сегодня он даже не брал в руки катану. Мужчина стоял у самой пропасти и безмолвно смотрел на бескрайний город свысока. Он вспоминал, как однажды всего за пару недель пламя пожрало весь Харрам, проглотив его вместе с людьми, обрекая выживших на невыносимые страдания. Вспомнил как он сам, будучи уже подростком, блуждал по испещрённым войной улицам, где обретал и терял друзей, где навсегда позабыл, что значит доверие. Где впервые убил человека за деньги, где впервые заказали его самого… Пейн закрыл глаза, прошлое вставало перед ним с устрашающей ясностью. Он чувствовал, слышал и видел его. Ещё одна крохотная секунда и лёгкое шуршание позади, заставило мужчину оглянуться. — Ты не тренируешься? — удивлённо спросил Сасори, который отважился прервать его задумчивый порыв. Этот человек всегда умел появляться в нужную минуту и Пейн ценил его ненавязчивое общество больше других. В ответ на поставленный вопрос, который был скорее любезной формальностью, лидер немного отрешенно помотал головой и снова взглянул на тонущий под солнцем город. — Мне приснился Харрам. Сасори подошёл ближе и встал по правую сторону. — И что же необычного было в твоём сне сегодня? — Акасуна принялся разглядывать притихший Харрам, в котором пробыл не так много, чтобы сравнивать оставшиеся от войны руины с некогда прекрасным городом. — Он был таким же, как в детстве. Без рубцов и шрамов… — С тоской, которую ловко прятал за хмурой маской, ответил Пейн, не переставая изучать далёкие очертания, силуэты, тени, блики. Он чувствовал город каждой своей клеточкой. И каждая глухая улочка, каждая подворотня, каждый угол и дом – словно часть его самого. Сасори взглянул на лидера, а затем снова на этот несчастный город под ногами. На сердце у него стало немного грустно. Он не мог кивнуть Пейну, сделать вид, будто бы понял его сейчас. Ни Сасори ни кто-либо другой из приближённых Пейну людей не могли разделять его чувства, которые питал он к этому городу. Он любил Харрам по-особенному как что-то живое, страдающее. Он любил это тихое пристанище для отвергнутых. Дом для тех, кого в прежней жизни уже ничего не могло удержать, для тех, кто отчаялся и жил в страхе. В этом месте было что-то особенное. Город успокаивал и словно живой дышал вместе с людьми, пришедшими в его обитель. Здесь у каждого была своя причина, но любую принимали и уважали. — Его покрывают тысячи глубоких шрамов, но он всё ещё живёт. — Найдя нужные слова, ответил Сасори и спокойно улыбнулся. Пейн промолчал, находя в его словах что-то заботливое, что-то, что согревало его истерзанную войной душу. Переломанную и сожженную, дьявольскую душу. «Отдохни ещё чуть-чуть, Харрам. Тебе это нужно».