Семейка раздолбаев

Тсуна понимает, что безнадёжно разочаровывает на тренировках Лилию и, как следствие, всю немногочисленную взрослую составляющую верхушки семьи. И ему ужасно стыдно, что кроме выносливости, упрямства и рефлексов предложить-то больше и нечего. Те основы рукопашного боя, что успел вбить в Тсуну Реборн, Лилия раскритиковала в пух и прах, заявив в конце своей речи, что стиль шатену абсолютно не подходит ни по каким параметрам, ещё и движения абсолютно топорные. С пламенем всё… ну, примерно так же, как без него: без постороннего вмешательства шатен так и не научился его использовать, ещё и перчатки с пилюлями остались то ли у Каваллоне, то ли вообще в доме Савада. Лилия недовольно поджимает губы и продолжает зверские истязания тела новоявленного Неба Кудеса, повторяя, что торопиться, в общем-то, некуда, и оружие они в итоге подберут, и пламя Тсуна высвобождать научится. Виктор часто встречает Тсуну после тренировок. Он вручает Саваде ледяной стакан с холодной водой, помогает доползти до дивана в гостиной или выделенной Небу комнате, говорит всякие подбадривающие глупости и оставляет какую-нибудь забавную или милую ерунду изо льда, которая через пару часов испаряется. Это должно утешать и радовать, но почему-то лишь озадачивает и напрягает. Тсунаёши не понимает, почему Виктор Никифоров, который, наверное, должен как минимум недолюбливать Тсуну, единственный обращает на него внимание чаще, чем он появляется в поле зрения блондина. Сегодня Тсуна не выдержал, спросил. — Почему? — переспросил Виктор с искренним удивлением в голосе в ответ, вскинув светлые брови. — Ну, это сложный вопрос, — задумчиво протянул он и оглянулся, словно проверяя комнату Тсуны на наличие посторонних. Они были совершенно точно одни. — Тебе одиноко. Ты грызёшь себя за всё подряд, боишься нас, словно мы тебя съедим… И ты замечаешь, что выпадаешь из коллектива. Никифоров присел на кровать Тсунаёши и вздохнул. — Ты не знаешь, но я тоже чувствовал себя одиноко довольно долгое время. Это сейчас вокруг меня Мила, Юра, Юри… А изначально я сидел здесь практически один. Были только отец, которого дела семьи заботили больше всего на свете, и мать, которой я своим рождением сломал жизнь. Я слонялся по дому туда-сюда, только и мечтая поскорее хоть как-то эту череду одинаковых дней прекратить. Отец очень разочаровался во мне, когда выяснилось, что у меня пламя Ледника. Боссом же нашей семьи может стать только Небо — такая традиция. А традиции… Ну, это святое, понимаешь? Ты приехал к нам с таким больным взглядом, будто тебя ногами пинали все подряд. И ты уж прости, но мне тебя стало банально жалко. К тому же, я просто не могу быть против общения с таким милым тобой! — Витя улыбнулся и подмигнул Тсуне, что сидел рядом и слушал, внимая каждому слову. — Отвечая на твой вопрос, почему я тебя нормально воспринимаю… А почему это должно быть не так? — Ну, я же отобрал у тебя место босса… Оно как бы твоё же, и… — замямлил шатен в ответ. Собственные доводы уже не казались ему такими убедительными. Искренний и звонкий смех подтвердил мысли японца. — Я в любом случае не могу на него претендовать, если только на место наследника легального бизнеса семьи… Ну, и статуса фамилии — как-никак, папочка мне оставил графский титул*. Это вполне меня устраивает, если честно. — Тогда ты можешь быть недоволен… Ну, что на твоё место подобрали кого-то очень слабого, вроде меня. Ты же гений, и всё такое… Виктор, до этого рассматривавший потолок, перевёл взгляд пронзительных голубых глаз на Тсунаёши. С его губ сошли последние намёки на улыбку. — Повтори. — Ты мож… — Про слабость. — На твоё место взяли слабака вроде меня, — терпеливо повторил японец с некоторым недоумением. — Тсунаёши. Я, пожалуй, открою тебе маленькую тайну. Я не гений и никогда им не был. Ты знаешь, что я еле закончил школу? Не потому что глупый, а потому что игнорировал учёбу, конечно… Не суть. А оружие мне запретили выдавать, потому что я калечу всех подряд? Не перебивай; дослушай, пожалуйста. Давно хотел с кем-то поделиться. Такие, как я, рождаются очень редко. Люди, буквально существующие своим пламенем. У них полно преимуществ над обычными носителями атрибутов: более чистое пламя, лёгкое пользование способностями, большие резерв и мощность… Есть и много минусов. Знаешь, какой главный? Чувствительность к чужому пламени. Ты заметил, что кроме Юри, который обладает Дождём, я никого не трогаю? Яков и Лилия не в счёт — у них нет пламени. Это потому что мне жарко, Тсуна. Ураган, Солнце, Гроза… В детстве любые прикосновения людей с этими пробуждёнными атрибутами оканчивались для меня ожогами. Он замолчал. Тсунаёши молчал, не зная, как реагировать на такое откровение. Вдруг Виктор продолжил: — На твоё место приходили многие. Сорок два человека с атрибутом Неба. Кто-то пробуждён, кто-то нет… Со всеми было очень жарко, особенно с пробуждёнными. Честно говоря, Яков и Селестино, наверное, просто уже отчаялись: я не принимал никого из этих людей, а от носителей мощного пламени убегал на третьей космической. Ты — подарок какой-то высшей силы, не иначе. У тебя такое… тёплое пламя. Приятное, ласкающее как летнее солнышко. Я был в восторге, только почувствовав твой атрибут. Рядом с тобой не жарко, а тепло. А ещё… Твоё пламя, оно как бы пробуждено, бьётся, но как-то… сонно, что ли. О, и я говорил, что ужасно восприимчив к пламени? Поздравляю, Тсунаёши, только что я вывалил на тебя откровений на миллиард долларов, попав под влияние твоего пламени. Спасибо. — хмыкнул русский и замолчал. — Прости? — извиняется Тсуна почему-то с вопросительной интонацией. — Да нет, правда спасибо. Мне как будто легче стало. Лицо Виктора снова озаряет яркая широкая улыбка, которой тот светит круглые сутки и во все стороны. Тсуна от этого невольно расслабляется: кажется, этот неожиданный и странный диалог закончился. Он встаёт со своего места, подмигивает Тсуне и уходит, оставляя его переваривать полученную информацию в одиночестве. ** Не то что бы это сильно что-то изменило. Нет, вовсе нет. Всё осталось таким же, как прежде: Мила продолжала фотографироваться с Тсунаёши (видимо, принимала слишком медлительного для неё шатена за статую или памятник), Юри занимался с ним русским, Пхичит пересказывал слитным текстом абсолютно все новости мира… Хотя… Если смотреть не на всех, а конкретно на себя, то Тсуна отметил, что теперь, после диалога с Виктором, он осознал, что внутри есть нечто большое и тёплое. Своё и родное, но непонятное. Тсуне кажется, что это может быть его пламя. С другой же стороны… То тёплое нечто находится в каком-то таком… полусонном, что ли, состоянии, в то время, как Тсунаёши точно помнил, что пламенем он уже пользовался. Во время забегов по Намимори, сражения с Мукуро, Конфликта Колец… Это же почти три года! За это время Тсунаёши смог более-менее запомнить ощущения от собственного пламени. С тех пор, как оно перестало делать из него агрессивного эксгибициониста, оно ощущалось бурным, с трудом сдерживаемым горячим потоком, которому лишь дай волю, и он снесёт всё на своём пути… Тёплое нечто внутри точно вызывает не те ощущения. Юра язвит и говорит, что Тсунаёши бесполезнее Виктора, потому что последний хотя бы на задания ходить может в то время, как Тсуна несёт семье лишь убытки и разочарование. Японец в ответ лишь вздыхает и пристыжено отводит глаза: Ураган абсолютно прав, от первого до последнего слова. За такие речи блондин регулярно отхватывает от Юри и Милы подзатыльники, но продолжает сыпать гадостями. Они, в общем-то, почти перестали задевать уже через полторы недели. А Лилия всё продолжала разочарованно качать головой, не видя никаких подвижек в использовании пламени. Его словно не было. Тем не менее, даже эта, кажется, абсолютно чёрствая женщина пыталась его подбодрить, говоря, что зато Тсуна потрясающе гибкий. «Просто балетная пластика», — комментировала она. Ага, а против вражеских семей Тсунаёши исполнит партию Щелкунчика из одноимённого балета. И переломает им всем кости, грохнувшись на них, да. Феноменальная неловкость Тсуны никуда почему-то не делась. Виктор зато не исчезал из поля зрения ни на минуту, если был в особняке. Постоянно ошивался рядом. Даже взялся объяснять тонкости работы с документацией, — «Не зря же я на это полдетства потратил!», — но таланта к репетиторству в нём было примерно столько же, сколько в Реборне. Ноль. Поэтому уже через три или четыре таких «занятия» Тсуна предложил вместо лекций и объяснений систему вопрос-ответ, которая оказалась куда действеннее. ** Одной прекрасной — или не очень, — ночью весь особняк вздрогнул, проснувшись от пронзительного крика. На источник сбежались все: и хранители, и Виктор, и Лилия с Яковом. Толпа столкнулась возле двери в комнату Тсунаёши. В коридор из помещения вырывались яркие рыжие языки пламени. Они стелились по полу, охватывали дверь и забирались на стены с потолком, обдавали пришедших теплом, но не обжигали. Даже Виктор, всегда державшийся подальше от «тёплых» атрибутов, очевидно не испытывал никакого дискомфорта. Перекинувшись с остальными хмурыми взглядами, Яков и Лилия быстро просочились внутрь, захлопнув за собой дверь. Их не было почти двадцать минут, и всё это время пламя и вой не прекращались на секунду. Зато когда всё стихло, хранители и Виктор впали в ступор с непривычки, откуда их вывели вышедшие из помещения Яков и Лилия. — Я вас поздравляю. С Тсунаёши слетели последние блоки на пламени. — буркнул Фельцман, потирая малость подкопченную лысину. — Что встали? Бегом марш по кроватям! ________ * — у нас монархическая Россия. Почему? А хочется мне. Будут также эпизоды с императорской семьёй. По крайней мере, планируются.