Златко

Катится-катится солнце по небу синему, катится-катится яблочко по блюдцу золоченому, норовит мне казать, куда племянницу князя нашего Кощей умыкнул. Только черным-черна в том блюдце вода, тут и колдуном быть не надобно, сразу ясно: не видать мне ответов. — Прости, Златко, — девица Марьяна винится, — не могу сыскать я пропажу княжескую. А на ресницах у Марьяны слезы блестят. Не сыщет племянницы княжеской чарами своими — на костер дружинники сволокут. Тяжек князь на милость, скор князь на расправу. Все колдуны из нашего княжества посбегали, кто рыбою оборотился да в море канул, кто птицей в небеса взмыл, кто волком в леса сбежал да тропами звериными от дружины ушел. Только девица Марьяна укрыться не смогла, затаилась в избушке лесной, да донесли люди недобрые князю, дескать, вон где колдунья сидит. Отправил князь дружину в те леса, велел Марьяну сперва допытать, чтоб помогла племянницу его найти, а после везти к престолу. — Людей потешу, спалю колдунью. — Мыслимо ли, князь? — я отродясь молчать не молчал, коль несправедливость чуял. — Никогда колдуны людям врагами не были, скольких травники на ноги поставили, скольких ворожеи предсказаниями от бед сберегли. За что ж ты на костер их? — Молчи, Златко! — князь по столу кулаком стукнул, аж чаи подпрыгнули. — Молчи, покуда сам в огне не пляшешь. Сам не ворожишь ли в покоях своих, часом, что могучих по двору раскидываешь, а сам хвороба бледная? — Нет ворожбы в том, князь, упражняюсь я неустанно. Поскрипел князь зубами, велел мне с глаз его скрыться. А куда мне и скрыться подальше от столицы, как не с дружиной напроситься? На то дружинникам и горя мало, коня мне подвели да выехали потихоньку за ворота. Старшой дружинник на меня глянул косо да промолчал, только и обронил неприветливо: — К колдунье пойдешь, ты лицом красив да станом тонок, вместо языка мед — улестишь девку, не напугаешь. Пошел я в избушку, как сказано было, посланником княжеским представился, имя свое назвал, девицу Марьяну утешил. Сидят сейчас княжеские дружинники возле избушки, ждут, что мне девица Марьяна скажет. А она слезы горькие роняет — не оборотиться ей пичужкой серой, не прыгнуть зайцем пугливым. Да и по тропе не убежит, хромоножкой Марьяна родилась. — Что же будет теперь со мной, Златко? Молчу я, плачет Марьяна. Тут в дверь старшой дружинник стучит. Захолодело у меня внутри все. Лютом старшого не зря кличут, свиреп он как медведь зимний, в плечах широк да в беге не медлителен, восхочет — так в узел меня свяжет, особенно коли вся дружина на подмогу придет. Подошел я, глянул он на меня да и говорит тихонько: — Приказал мне князь тебя удавить по дороге, не хочет жизнь свою у тебя в долгу держать. Только зла я на тебя не имею, Златко, ты меня от лихорадки огневой выходил. Бери девку да бегите к болотам. Скажу князю, что заворожила нас девка Марьяна да тебя за собой увела. — А ну как дружина вся за нами помчится, Лют? — А кто дружину-то подбирал? — и глянул на меня, до костей огнем от взгляда прожгло. Схватил я Марьяну за руку, из избушки выскочил. Бросил мне Лют на плечи накидку меховую, да по спине ладонью хлопнул, чуть дух не выбив. — Беги, Златко. Вскинул я колдунью на плечо, да помчался с нею, сколько духу хватило. Только дружина вслед засвистела. Ни один с места не сдвинулся, дали нам уйти в леса. Вьется тропа темная, змеи лесные недобро смотрят, лежит путь наш в болота черные, к топям мрачным. Марьяна уж и плакать забыла, идет со мной рядом, хромает, поспешая. Замедлил я шаг, поляну для отдыха выглядываю. — Добр дружинник княжеский, — тихонько девица говорит. — Разве то доброта, Марьяна, — я посмеиваюсь невесело. — Смерть верную отдаляем. Дрожит Марьяна, совестно мне стало. — Не плачь, девица-колдунья, не подумавши, сказал. Передохнем маленько да пойдем дальше, наберу по пути корешков съедобных, птиц наловлю, не помрем с голоду. Лето на дворе стоит, не злы звери дикие, да и не сунутся они сюда. Повеселела Марьяна, на бревно уселась, кинул я ей на плечи накидку Лютову. — А почему ж они нас отпустили? — она дивится. — Пришла в столицу болезнь огненная, на терем княжеский обрушилась, пожгла княгиню нашу. За то князь колдунов всех на костер и отправил, дескать, не сберегли ненаглядную, а то сами и навели. Захворал и старшой дружинник, ни один лекарь к нему подступиться не смел, только я воду носил да Люта поил. Вот и решил он, что я его у смерти отнял. А дружина вся за Люта горой стоит, поперек его слова не идет. — А ты кто же? — Марьяна пуще дивится. — Воин я, из земли далекой, из краев нездешних. По свету мало да постранствовал, искусству воинскому выучился у мастера одного. Силы мне не достало да ловкости полной горстью отмерили, через то от людей лихих спасался. А как из болотной топи утопающего одного потянул, так и осел на одном месте. Не знал, что князь то, решил, боярина какого конь занес да сбросил, а охрана его вся в броне тяжелой да сами дубы могутные, им в топь не пролезть. Бросился я в болото по лесине, вытащил тонущего, думал, хоть покормить выпрошу, да так ко двору и был принят. Только вот не любит князюшка наш в долгу быть, слыхала, удавить спасителя своего приказал. Молчит Марьяна, молчу и я, гляжу на чащу черную да вспоминаю, как на перинах нежился в руках сильных, как целовали меня поутру сладко да с вечера хмельно. Не сказал я Марьяне, что не просто у смерти Люта отнял, себе забрал медведя недоброго, волка хищного. Мужем не называл, слова ласкового на людях не ронял, взгляда лишнего не дарил, только ночь и ведала, что в тереме Лютовом творилось. А теперь не увидеть мне его вовеки, сбежал я, что помер. — Вижу я, что печаль у тебя на сердце лежит, камнем давит. — Оставил я сердце при дворе княжеском, — отвернулся я. — Коль отдохнула, бредем дальше, девица. Поднялась Марьяна, за плечо мое ухватилась да похромала рядышком. Она молчит, да я тоже беседой развлечь не спешу, по сторонам поглядываю. Чую взгляд я чей-то, недобрый да холодный, слышу шелест травы высокой. — Не одни мы тут, — Марьяна шепчет. Разошлась трава в стороны, выползла к нам девица с хвостом змеиным, на нас смотрит да ухмыляется недобро. — Кто такие, гости дорогие? — Златко я, воин странствующий. Марьяна это, сестра моя младшая, колдунья лесная. Хоть слукавил я да лучше уж сестрицей представлю, чем всем сознаюсь, что умыкнул Марьяну не по своей воле, женой называть не собираясь. Примолкла змеиная девица, на нас поглядывает, хвост кольцами свивает. Подумала она немного да и молвит мне: — Есть у меня к тебе просьба, Златко, воин странствующий. Отдай мне сестрицу свою. — Сдурела, девка змеиная? — сам полозом шиплю. — С блюд золотых есть будет, бусами в три ряда увешаю, пальцы кольцами украсит, в шелках ходить станет. Отдай сестрицу. — Не отдавай, Златко, — Марьяна кричит. — Тайны все лесные открою, чары поведаю, все слова заветные змеиные на ушко нашепчу. Отдай сестрицу. — Не отдам, — и пуще к себе прижимаю. — Свои слова она знает, да на голос сама не глуха. Слышит, как ее торгуешь. — Ветер холодный не подпущу, не по земле, по травам шелковым ходить станешь, — вьется, все ближе подползает, руки к Марьяне тянет. — Иди со мной, девица, княжной змеиной станешь, под землей неволить не стану, по лесу ходить будешь, как сама восхочешь. Уговори брата тебя отдать. Глянула на меня Марьяна, привздохнула, на княгиню-полоза поглядывает. Разок глянула, второй глянула, да говорит тихонько: — Не уйдешь ты со мной далеко, Златко, путы я у тебя на руках шелковые. Оставь меня с нею. — А ну как сгубит? — Мне все одно на свете не жить долго, Златко, коль с тобой пойду. Болота черные далече лежат, на болотах тех я в топь провалюсь, на ягоды польстившись. В топь не провалюсь, так ночью за огоньком болотным побегу. Огонек не сманит, так с голоду умрем, хромоножка я, иду небыстро, не минуем мы болота те вместе. — Охраню я тебя, Марьяна. Опять Марьяна привздохнула, ко княгине бросилась, руками ее поперек тела обхватила, двинуться не дает. — Беги, Златко! — кричит. — Вот дурная, — девица змеиная смеется да кольцами ее окружает. — Дай хоть брату твоему воды поднесу да хлеба. Выползли из кустов змеи, принесли хлеба ломоть да воды чарку. Разломила со мной княгиня хлеб, воду разделила, братом своим назвала. Подуспокоилась Марьяна, накидку мне Лютову вернула, взамен шелка ей змеи приволокли, ягод натащили да меду сама княгиня поднесла. Посмотрел я на них, рукой на прощание махнул да и пошел дальше. Не бывал я здесь ранее, что там, за болотами, ведать не ведаю, а все вперед идти надобно, нет мне возврата в княжество. Иду я себе, слышу — плачет кто-то впереди. Выглянул из-за кустов, сидит на поляне девица, косой длинной слезы вытирает, а коса та — огня рыжее. — Ты кто? — спрашиваю. — Неждана я, шестая в семье дочь, от неба косу свою недобрую получила. Обвинили меня селяне в том, что скотина падает, завели в лес, на косе моей удавить хотели, а отцу с матерью и горя нет, им бы пять сестер моих пристроить, лишний я рот, да соседи шепчутся. Сбежала я, брела долго, да вот без сил упала. А ты кто? — Златко я, ветер перелетный, — вздыхаю. — Идем со мной, Неждана, хоть на болотах и сгинем, да вместе зато. А то и пройдем их. Боевая то девица, по всему видно. Такая и кикимору болотную макнет в лужу, коль понадобится. Поднялась Неждана, пошла рядом. Идем, помалкиваем, под ногами вода почавкивает, болотной тиной тянет. По сторонам вороны черные сидят, на нас глядят да каркают недобро. — На ночь бы остановиться, — тихонько Неждана говорит, от холода дрожит. Сыскал я насилу место посуше, Неждану в накидку Лютову завернул, сам на земле пристроился. Огня не развести, одежду не просушить, одна надежда, что не околеем за ночь. — А что ж невесел ты, Златко, все назад оглядываешься, ровно сердце где забыл. — Забыл, Нежданушка. — А у меня жених был, — Неждана говорит. — Да только вовремя не поспел. Погладил я ее по косе рыжей, вздохнул. Выехал на небо Месяц ясный, на коне серебряном скачет, вниз поглядывает, с Ветром пересмеивается, требует тучи разогнать, звезды раскидать. Только внезапно затмились звезды светлые, зашумели над головой крылья черные, пал на поляну ворон огромный, парнем оборотился. — Кто такие? — спрашивает. — Златко я, воин странствующий. Неждана это, сестра моя младшая. — Отдай мне сестру свою, Златко. — Перья выдерну! — я в крик пошел. — Сестру названую кликну, княгиню змеиную, на пиру свадебном у сестры моей Марьяны блюдом станешь! Хохочет ворон. — Охолони, Златко, неужто не найду, чем улестить? Есть у меня каменья самоцветные, есть мечи стали доброй, есть владенья обширные. Все, чем владею, ничего не жаль. Молчу я, подступаюсь. Вскочила Неждана, на грудь ворону бросилась, смеется да плачет: — Грозен ты, братец Златко, да только то жених мой и есть. Не рви перьев черных, лапу ненароком не зашиби. Подуспокоился я малость, вытащил ворон хлеб, разломил пополам, мне протянул. — Защитить ты невесту мою хотел, себя не жалел, за то станешь мне братом названым. Взял я хлеб, отведал. Обернулся парень вороном, Неждану подхватил да в небе скрылся. Поднял я накидку Лютову, завернулся в нее, спать улегся. Хоть во сне да свижусь. Чую я среди ночи — лежит рядом гора косматая, теплом дышит, ноги мне греть ладится. Подкатился я поближе, ровно и сон не сон, к медведю прижался, пробудиться сил нет, только и могу, что в шерсть вцепиться. — Спи, Златко, — медведь басит голосом знакомым. — Снишься ли? — Спи, Златко, — опять Лют ворчит. — Завтра у тебя дорога долгая. — Куда же идти мне? — спрашиваю. — Племянницу княжескую возвращать. Вернешь девку в терем — свидимся. А как свидимся — не расстанемся. — Куда уж расставаться, ладо, так в горнице княжеской меня по приказу и удавишь. Молчит медведь. Меня и пуще того сон морит. Пробудился я по холоду утреннему, под накидкой из медвежьей шкуры ровно кот свернувшись, сон вспомнил, чуть в голос не завыл. Куда я пойду без оружия, как племянницу княжескую верну, коль не ведаю, где замок Кощеев? — Что ты, Златко, так невесел? — змейка маленькая под ногами вертится. — Замок Кощеев искать мне надобно. — Помогла бы, коль ведала. — Кррра-кррра, червячишка мелкая, — мне на плечо ворон старый упал, одним глазом смотрит, перья седые топорщит. — Никакой пользы с тебя нет. — Послала меня княгиня Златко через болота провести, так хоть пособлю. А от тебя, орлиная закуска, и той помощи не будет. — Знаю я зато, как в замок Кощеев попасть. Подхватился я с места, за змейкой маленькой пошел, вьется змейка, от топей отводит, землю твердую под ногами указывает. Сидит ворон на плече, помалкивает. Выбрел я из топей, свернулась змейка колечком, хвостиком по земле стукнула да пропала. — Веди, — я ворона с плеча стряхнул. Каркнул старый раз, каркнул другой, поднялся ввысь, вперед полетел. Иду я за ним, не спотыкаюсь, о Люте думаю, накидку глажу. И на душе постепенно тепло становится. Чай, Кощей не Змей Горыныч, договориться можно. Долго ли коротко ли, сбил я ноги, а замка все не видать, только лес кругом все выше становится. — Погоди, ворон, — прошу я. — Дай на камень присесть, дай воды из ручья глотнуть. Сложил ворон крылья, сел ворон на дерево, голову под крыло сунул, дремлет. Наклонился я к ручью, воды в ладони набрал, напился да умылся. Повеселел. Гляжу, на другом берегу ручья старушка стоит сухонькая, от ветра шатается. По камням я проскакал, к ней подошел, гляжу: белы глаза у нее. — Кто ты? — слепая спрашивает. — Златко, ветер перелетный. — Помоги мне, Златко. Трудно мне идти, выломай мне ветку крепкую. Подхватился я, отыскал на поляне ветку упавшую, да все еще крепкую, узловатую, принес старушке. — Доброе у тебя сердце, Златко. А перенеси меня на тот берег, боюсь я в воду упасть. Посадил я старушку слепую на спину, вброд пошел — не поскачешь по камням с такой-то ношей. А на середине ручья вниз глянул да обомлел: сидит у меня на спине не старушка, парень молодой, волосы ночи темнее, кожа молока белее, зубы скалит. — Что ж ты встал-то, Златко? — спрашивает меня голосом старушечьим. Осерчал я, стряхнул ношу в воду. Сидит парень посреди ручья, смехом заливается. — Правду мне Ворон сказал — добрый ты, Златко. — А ты кто еще? — А угадай, — и пуще того хохочет. — Некогда мне с тобой шутки шутить. — А куда ж ты торопишься-то так, Златко? Никак с Кощеем биться собрался? Молчу я, на него не гляжу, накидку пуще глажу. — Не зря он Бессмертным прозывается. Только за сердце твое доброе подскажу я, где смерть Кощеева хранится. — Ни к чему мне знание это. Не убивать я пришел, договориться хотел. — О чем договориться? — парень аж хохотать перестал, присмирел, из воды поднялся. — Чтоб племянницу князя на волю отпустил. Не даст за нее князь выкупа, только клич кинул, мол, отдаст в жены тому, кто назад вернет, да только нет героев, кто пойдет замок Кощея искать, голову складывать. Была б ворожея какая в подмогу, может, и сладилось бы дело. Только на костер князь колдунов потащил, кто сгорел, а кто и сбежал, носа не кажет. — А ты, Златко, стало быть, тот герой? Отворачиваюсь я, не гляжу на парня. — Не герой я, податься мне некуда. А княжну молодую возверну — в терем попаду. А в терем княжеский попаду, в последний раз на свет свой гляну. — А ну как я тебе предложу твою невесту умыкнуть да здесь в царстве Кощеевом поселиться? Есть у меня конь быстрый, вмиг обернусь, привезу тебе девицу. Теперь мне время потешаться пришло, хохочу-заливаюсь, еле ноги держат. — Невестушку мою умыкнуть разве что Змей и сможет. Всем она у меня хороша — и бородой окладистой и кулаками пудовыми, а пуще того, мечом булатным. А уж характером медовым так и на все княжество славна, не зря Лютом прозвали. Опешил парень. Меня еще пуще веселье разбирает. — Что же ты, друг любезный, приутих-приумолк? Топнул парень ногой, окатило меня водой ледяной, смех дурной смыло. — Ну так что, Златко, коль согласится дружинник княжеский двор оставить да сюда за тобой явиться, пойдешь ко мне на службу? Деньгами не обижу, с сестрами видеться будешь. — А ты кто? — я спрашиваю. Схватился парень за голову. — Ох, башка моя дурная. Кощей я, Бессмертным прозываюсь. Не серчай, что подшутить решил, не верил, что старухе незнакомой помогать кинешься. Говорила мне Скарапея, что девицу-колдунью сестрой назвал, говорил мне Ворон, что рыжекосую защищать кинулся — за сказки принял. Согласись, Златко, вовек не пожалеешь. Колдунов ваших я у себя поселил, защиту им дал, племянницу княжескую женой любимой назвал. Неужто злом кажусь? Помолчал я, подумал, да и согласился. Верил я в Люта, что не покинет меня медведь мой, на зов придет. Не в тереме княжеском, в замке Кощеевом свидимся, а как свидимся — так и не расстанемся. Свистнул Кощей, соскочил из поднебесья конь черный со взглядом недобрым, вскочил Кощей в седло да прочь помчался, а я на поляне ждать остался. Катится-катится солнце по небу синему, землю пригревает, меня пригревает, сном морит. Дремлю я, конский топот не слышу, Люта рядом не чую, так умаялся, пробудиться не могу. Лют меня зовет, по имени окликает, а мне и глаз открыть невмочь. — Отоспится Златко твой, — Кощей его утешает. — Не смертный то сон, силы его покинули. Так и просидел Лют со мной рядом, пока Месяц снова на небо не выехал, а как выехал да вниз глянул, так и зарделся да коня прочь погнал, чтоб на нас не глядеть.