***
Пока Чонгук посещал консультации, Тэхён в той же психологической клинике лёг на комплексное лечение. На том настоял его лечащий врач и сам Чонгук тоже. Не потому, что ему вдруг стало хуже, а для его же сохранности. Просто ставили капельницы, выдавали витамины и следили за его состоянием, без фанатизма и не как с психбольным. Это на самом деле намного лучше, чем вызывать врача на дом. И ни капли незазорно. Тэхён тоже это понимает и не сопротивляется. С недавних пор он доверяет Чонгуку свою жизнь, потому что верит: он знает как для него лучше. И он поможет. Всем, что у него есть. И так даже было удобно. Чонгук мог заезжать к нему в обеденное время или после работы вечером, гулять с ним во внутреннем дворике или сопровождать на групповых занятиях, если он его об этом просил. У них вообще начались странные отношения: они друг другу не перечили, не ругались, а если возникала проблема, то решали её сообща, точнее решал Чонгук, интересуясь его мнением. Но возникла не самая приятная вещь, когда какой-то репортёр пронюхал, что известная модель, пропавшая на четыре месяца после смерти одного из руководителей JJ.Hanjin и исчезнувшая со всех баннеров, вдруг оказывается в клинике для помощи душевнобольным. Чонгук сам лично встретился с главным редактором этой новостной колонки, внеся очень приличную сумму денег, чтобы про Тэхёна и его брата не упоминалось даже вскользь. Особенно про Тэхёна. Ему сейчас ни к чему читать желтуху и расстраиваться из-за глупостей. И в очередной раз отработав рабочий день, где в обеденное время посетил фитнес клуб, а поездку к Тэхёну отложил до вечера, уже направлялся к нему. Каждый раз, когда он предвкушал их встречу, у него пропадала головная боль, усталость и просто хотелось увидеть его и по-человечески поговорить, не размениваясь на секс, хотя он тоже в приоритете. Дабы его пропускали в палату после восьми часов, когда по идее посетителей уже не принимают. Наш директор, знаете ли, особенный человек. И если нужно, он подкупит любого, лишь бы получить своё. Тэхён его уже ждал, сидя на массивной больничной койке со стаканом чая, переключая каналы на настенном телевизоре, тут же бросая своё занятие, увидев его в проходе. В такие моменты Чонгук подвисал на пару секунд, словно выпадал в другое измерение и думал (мечтал), что хотел бы видеть его таким всегда: что вот он сидит в его доме в пижаме, что-то смотрит по телевизору, кушает или пьёт, но главное ждёт его… после целого дня разлуки. И эти эгоистичные мысли не дают ему покоя. Даже если он не говорит об этом вслух, он всё же очень рад, что Тэхён больше не модель в их компании. И никто им больше не будет любоваться кроме него. Даже если всё так отвратительно и прискорбно, Чонгук счастлив, что он единственный близкий (?) человек, с которым Тэхён хочет проводить время. И ему больше не к кому. И не за чем. Он привязан к нему по воле судьбы. И всё тут. Хоть вой. Но Тэхён отвлекает от размышлений, хлопая по взбитому одеялу. Вроде приглашает. Ах, какая честь… Естественно, у него была отдельная одиночная палата, которую кое-кто проплатил и позаботился о комфорте. И этот кое-кто сейчас деловито снимает пиджак, оставляя на тумбочке пакет со всякими сладостями. Ему нравилось радовать Тэхёна, а Тэхёну нравилось, когда к нему проявляли заботу. Точнее, как это делал Чонгук. И снова замкнутый круг… Если это не лучшие мгновения между ними, то что тогда лучшее? — Останешься? – спрашивает с надеждой, а по лицу видно, что чем-то расстроен. Чонгук мысленно прикидывает, успеет ли он утром съездить переодеться и вовремя приехать на совещание, и думает: ну и чёрт с ними со всеми. Подождут. Он же не опаздывает. Всего лишь задерживается. — Что случилось? – Чонгук подсаживается рядом, поглаживая его по коленке. На всю палату пищит прибор для капельницы (он не в курсе, как это называется), отслеживая образование бульбашек (пузырей) или где трубка перегнулась, или лекарство закончилось. В общем, всё по последнему слову техники. Но так раздражает слух и мешает спать. — Чонгын снился, – теперь, когда он упоминал его в разговоре, то хотя бы не начинал трястись. Но всё равно был грустный. Чонгук приподнимает его за подборок, коротко чмокнув в губы, как бы давая понять: всё хорошо, просто ты скучаешь… «Это нормально». — И что тебе снилось? — Он говорил, что я его топлю там своими слезами… – по коже мурашки и волосы дыбом, но нужно держать себя в руках. Лучше – обняться. Так можно забрать у Тэхёна часть его боли (если он конечно сможет с ней расстаться). — Так и сказал? — Да. А ещё сказал, чтобы я его отпустил. Что он не может из-за меня уйти. – И вздыхает так тяжело, несколько раз сотрясая мышцы живота. Чонгук понимает, что сон действительно очень тяжёлый и, возможно, Тэхён ревел всё утро. Или по крайней мере ходил понурый весь день. — Видишь, он даже к тебе пришёл, чтобы это сказать… – Тэхён бодается макушкой ему в плечо, опустив глаза. Так и просится себя раздеть и… согреть? Но не выпрашивает. Чонгука просить-то не надо, он сам всё знает. Но ещё ему важно, что он говорит. Он наконец-то говорит, а не только ревёт под ним. — А ещё передавал тебе привет. — Правда? — Да. Сказал, что он тебе благодарен. – На этой фразе Чонгук подумал, что возможно эта часть была уже додумана им самим, чтобы так завуалировано высказать свою благодарность за всё сделанное. Но даже если так – он всё принимает. Если ему так легче… — Давай ложись. Но Тэхён не хочет ложиться, точнее, не под него. Он сейчас попросит кое-что другое, и только Чонгуку решать, сможет ли он пойти на эту «жертву». И прикоснувшись холодной рукой к бедру, поведя выше до паха, Тэхён вкладывает во взгляд немой вопрос «можно?». Только он не совсем понятен. В ответ то же недоумение, и, закусив губу, Тэхён шепчет ему на ухо, будто тоже смущён. — Можно… тебя? Я. Тогда до Чонгука медленно доходит, куда именно «можно» и о чём его просят. Он смотрел видеоурок про пассивную роль и, как и говорилось, не очень приветствовал такую практику, особенно по отношению к себе и своей… кхм, дражайшей заднице? И берёт тайм-аут, оценивая последствия, выносливость и свои предубеждения. Если это часть лечения (уговора?), наверно, он позволит ему всё что душа пожелает. Тэхён ведь тоже мужчина, так что неудивительно, что у него возникло это желание – им овладеть. — Хочешь меня трахнуть? – лучше спросить напрямую и не гадать, правильно ли понял. Головушка качается, соглашается, а вот Тэхён льнёт ближе, делая вид, что не расстроится, если откажут. Нужно ещё время. Нужно взвесить за и против и… Чонгук просто встаёт и без слов начинает раздеваться, сощурив глаза, высматривая стеклянную бездну напротив. Эта бездна засасывает и пусть так. Он уже никогда не потеряет большее, чем его самого. Расправившись с рубашкой, закрыл палату на ключ, пытаясь не выдать лёгкий мандраж. Всё-таки это Тэхён, и он не поступит с ним плохо. По такому поводу в прикроватной тумбочке спрятана смазка, если кому-то из них приспичит. Чонгук сам достаёт её и передаёт с рук на руки, имея в виду – ну, попробуй, если не боишься. На Тэхёне больничная роба, которую он тоже старается побыстрее снять, зачаровано укладывая своего «пациента на операционный стол», усаживаясь между его ног. У него страшная маниакальная улыбка, но она только заводит сильнее и вообще – они давно без тормозов, чтобы чего-то пугаться. Всё страшное осталось позади (кроме памяти). Чонгук думает: «Посмотри, на что я готов ради тебя, чтобы ты мне верил… я тоже тебе верю», нажимая на внутренние кнопочки койки, чтобы приподнять верх и лечь поудобнее. На Тэхёна больно смешно глядеть, будто он не знает, что делать с подаренной вседозволенностью и мнётся у входа. Ему на самом деле до покалываний в груди приятно, что он с ним… хоть в ад, хоть в могилу. И просто – с ним. Какое бы лицо у него не было, являющееся фрагментом или триггером. И обильно смазав пальцы, Тэхён медленно-медленно водит ими у входа, наблюдая за реакцией подопытного. Во-первых, он пытается вспомнить свои собственные ощущения, когда они переспали с Чонгыном, а во-вторых, когда Чонгын позволил ему взять себя. Как бы по себе знает насколько это страшно: и брать, и отдавать. Чонгук грудно смеётся от неприятного проникновения, тоже следя за действиями Тэхёна, пытаясь даже в пассивной роли руководить процессом. А ведь так оно и было. Мало того, Чонгук подсказывал ему, что можно чуть ускориться, а то они такими темпами до утра будут его растягивать. И ведь соврёт, если скажет, что ему там не свербит – ещё как! И это заставляет о многом задуматься... а каково тогда Тэхёну, когда он его долбит? Что хочется отметить (самому Чонгуку), у него такой красивый небольшой член, зато с большой красной головкой, на которую он тоже льёт смазку, приваливаясь сверху. Перед глазами всё расплывается от предвкушения, в голове сквозняк и уже не соберёшь, где что выпало. Чонгук ободряюще целует его в губы, хотя выглядит неважно и всё ещё может полусмеяться, не совсем понимая, на что подписался. Не ради любопытства же. Исключительно ради Тэхёна. Вот и всё. Других причин не нужно. И Тэхён переплетает пальцы – как любит делать, «как будто любит». А может быть между ними что-то сродни похожее? Ведь как-то же это называется?! Пусть и не любовью, но наивысшей степенью безумия – очень вероятно. Это тоже неплохо. По крайней мере, у них есть хоть какое-то название. И Чонгук с чувством целует его в ответ, чтобы отвлечься от всего и не обращать внимания на зуд, пока он очень медленно в него проникает, вылизывая губы и подбородок, забирая все тревоги, которых уже не может быть. Им нет места в этих стенах. Тут только Тэхён. Над его головой нимб. Но он для него тяжёл, от того всё время пригибает к земле. Не страшно, здесь тоже вызовется помогать «сильное плечо», и, если будет нужно, подержит этот ободок. А это нужно. Ещё как. Войдя на полную длину, они оба облегчённо вздыхают и уже не помнят, кто кого куда трогал и целовал, потому что время стёрлось, вместе с измерением. Тэхён обнимал его всего, в его глазах плескалось нечто незнакомое и тёплое, и иногда казалось, что он правда болен. Но может быть всё не так? А вдруг наоборот… Они самые здоровые, а все люди на земле не дружат с головой? Не нужно спорить, ведь доказательства ни к чему. А ещё Тэхён ему шепчет почти несвязное: «теперь ты мой», срывая с его губ тяжёлый вздох, обжигающий ресницы. Так нечестно. Чонгук хочет с этим поспорить, поэтому резко цепляет его за волосы, притягивая к себе. Если уж они друг у друга в пожизненном рабстве, то всё должно быть поровну. — Ты тоже – мой. Рыком. И может быть отчаянным. И с самым пронзительным взглядом задевая его измученную душу, гладит по округлым ягодицам, рукой пробираясь ему туда же – где корень полномочий «присвоения». Так уж и быть, он позаимствует у брата его золотые слова. «Твоё – моё, моё тоже твоё и всё наше – общее». От этих слов Тэхён кончает в два счёта, не успевая отойти от оргазма, как его валят на лопатки, а Чонгук с тем же озверелым видом собственника подтягивает его к себе, целуя худенький живот и ниже… Сегодня можно всё. Сбоку пиликает противная пищалка, ударяя по вискам подскочившим адреналином, а Тэхён выпучивает глаза с нездоровым блеском, на сухую садясь на него сверху, перемыкая вовсе. У Чонгука самого течёт из жопы, режет от недавнего растягивания, но эта боль становится сладким помешательством. Ведь это Тэхён ему подарил… И точно не припомнив, как они оказались на полу, успев содрать одеяло, чтобы не окоченеть, Чонгук делал как всегда: залюбливал до сумасшествия, выбивая из его податливого влажного тела, из его нетрезвой головы, из его разбитого сердца – тень другого человека. Его больше нет! Нет! Нет!!! А вот я с тобой.***
После окончательной выписки из клиники они не виделись двенадцать дней. Да, Тэхён считал (он ещё умеет это делать). И сразу после выписки Чонгук передал ему папку со всеми документами: паспортом, золотой карточкой, свидетельствами о праве собственности – как бы давая ему выбор, что со всем этим теперь делать. И на эти почти две недели Тэхён ушёл с головой в дела. Он снова вернулся в квартиру, убрал каждый угол и перемыл полы, перебрал все вещи Чонгына, конечно же предварительно их перестирав, как енот-полоскун, руками, бережно выглаживая и сворачивая надлежащим образом. Он сам должен был трогать эти вещи и решать, куда их убирать. Собственно, в ту же комнату-чулан и сложил, только не закрывал под ключ, просто оборудовал всё для своего спокойствия. Решил, что эта комната будет для Чонгына, точнее всего, что после него осталось. Потом и руки дошли до причёски, перекрасился в свой натуральный чёрный цвет, не подстригаясь. Ему нравилась длина, да и Чонгыну всегда нравилось… когда он обрастал. И продолжил посещать групповые занятия и отдельные консультации с психологом. Он сам понимал, что начатое лечение нужно довести до конца, чтобы снова не слететь с катушек. Не зря же они всё это проходили. И наконец-то съездил на кладбище, прибрался на могилке, купил новые цветы. Ему не хватало разговоров с Ним, и вороны сто процентов заскучали по его болтовне. Холодное начало ноября давало о себе знать ознобом и первыми симптомами насморка, и качающиеся туи* у оградки постоянно были мокрыми после дождя. Дождь прибивал землю, поэтому Тэхён переживал, что Чонгыну там наверно тоже холодно и мокро… Но увы, его тепла недостаточно, чтобы согреть. Он всё ещё вспоминал тот сон, в котором любимый мужчина незримо обнимал его со спины, уговаривая отпустить его, прося не плакать так много, потому что он его топит. А против просьб любимого он никогда не шёл, и, если он даже в сон к нему явился, значит правда там ему плохо из-за нечеловеческой тяги с земли. И даже если было невыносимо тяжело, он старался воздержаться от слёз. Не ради своего здоровья. Нет… Тэхён помнил и то, что у Чонгука свадьба на носу, он весь в делах. Однако не забыл выслать ему приглашение, только не такое банальное с расфуфыренной открыткой, а через своего помощника. Этот помощник звонил ему в квартиру после обеда (ведь он теперь долго спал), вручая на руки букет огромных фиолетовых (!) роз с длинными стеблями, чуть ли не во весь рост. Мало кто знает, что этот цвет символизирует любовь с первого взгляда и надежду на что-то большее. Вот и Тэхён не знал, но это не отменяет того, как разразилась улыбка на губах. Чонгын тоже дарил ему цветы, и это всегда было безумно приятно. Не сам факт букета, а смысл его дарения – проявление внимания. Когда по-настоящему хочешь обрадовать… Вместе с букетом была коробочка, там новый телефон. Старый ведь так и не нашёлся, Чонгук и это учёл, заранее забив туда три номера: его в первую очередь, Намджуна и психолога, с которым он работает. А вечером Чонгук позвонил сам, вещая немного уставшим севшим голосом. Тэхён впервые задумался, что у близнецов разные голоса. А потом задумался ещё глубже: помнит ли он голос Чонгына? Есть ли с чем сравнивать? Такие мелочи обычно забываются в первую очередь… — Я ещё могу надеяться, что ваша персона почтит мой праздник? — Будешь хвастаться своей красавицей? Тогда нет, – фыркнул, но сам же рассмеялся, просто так улыбаясь. Сердцу показалось, что оно соскучилось. А с сердцем нельзя спорить. Оно неприкаянное и слушается своему велению. — Нет, я не буду тебе её показывать, – не разделяя шутки, серьёзно ответил Чонгук. – Просто увидимся, и я тебя отправлю с водителем обратно в квартиру. Ну до чего же джентльмен! Так и хочется снова его… трахнуть, хах. Больше Господин Чон не даётся. Видимо так разболелась попка. — Переживаешь? – тоже посерьёзнев, спрашивал мягким тоном, точно зная, что Чонгуку это не в радость. Вся эта предсвадебная суматоха только время отбирает и привлекает излишнее внимание прессы, которая там соберётся. Ну а как же. Единственный наследник самого крупного южнокорейского конгломерата женится, а значит в скором времени возьмёт бразды правления, отправив отца на заслуженный отдых. — Тэхён… – усмехнулся, развеяв все сомнения на этот счёт. – Ты ведь знаешь. Что мне переживать? Это просто бизнес. — Но тебе грустно, – настаивает и не замечает, как на дисплее появляется чёрная картинка, а потом и лицо Чонгука, который лежит в своей кровати, иронично вскидывая брови. Тэхён аж засветился от удивления точно ребёнок, будто первый раз разговаривает по видеозвонку. — Если думаешь, что мне грустно, пришёл бы да пожалел, – откидывается на подушки, специально хвастаясь бугристой шеей с венами и краешком открытых ключиц. Голый. Что там Тэхён хотел? Да-да, трахнуть его. Как-нибудь в следующий раз обязательно, если тот не успеет вставить в него раньше. — Я был занят. — На кладбище ходил? – совершенно спокойно, проявляя интерес. Ревность тут неуместна. Сейчас между ними странные отношения, которые можно охарактеризовать этой цитатой: «Я тебя еще заставлю влюбиться в меня, но это не к спеху. Пока мы товарищи, мы люди, которые надеются стать друзьями». Поэтому чисто по-дружески спрашивает его про Чонгына и как ему теперь без него живётся. Он ведь и его близкий человек, брат вообще-то, близнец на секундочку. Ему не всё равно, просто у них разные случаи «потери». — Да… Ну и дома прибрался. – Снова задумавшись и устремив взгляд вдаль, Тэхён потерял связь с реальностью на продолжительное время, и всё это время Чонгук просто на него смотрел и ждал, не отвлекая от личного. — Чонгук… – наконец-то отозвался он, продолжая куда-то смотреть. – А если бы я умер… – снова та же песня, замотанная до дыр пластинка, а казалось, они это уже обговаривали и выяснили «а если бы и что бы». — Но ты не умер. — Послушай, это важно. Просто ответь, если бы я умер, а с тобой остался человек с таким же лицом, ты бы… смог… быть с ним? – Чонгук тоскливо улыбнулся, побольше набирая воздуха в легкие, чтобы раз и навсегда дать ему понять одну простую истину. — Если бы этот человек знал, как мне помочь, то я бы за него цеплялся. Да. — Как знаешь это ты? – он промолчал, опустив глаза, продолжая улыбаться. А что тут скажешь? Конечно, Чонгук имел в виду себя, как того человека, что всё вынесет и стерпит, сколько бы времени не ушло. Всё-таки они с Чонгыном похожи: тот тоже умел ждать и добиваться, завлекая шаг за шагом. Именно поэтому Тэхёну всегда хотелось сдаваться.***
Тэхён надел свой самый праздничный наряд: тёмные брюки и красивую хлопчатую рубашку Чонгына, которая на нём идеально сидела. Он подумал, что было бы хорошо, если бы часть его увидела Чонгука на таком важном событии. И, конечно же, да, он хотел эту частичку носить. Потому что иногда одной памяти мало, чтобы не забывать… И вот он едет в отель JJ.Hanjin, где в большом банкетном зале, специально оборудованном для проведения церемонии, собиралась толпища друзей, коллег, партнёров и прочих людей с фотоаппаратами, и едет уже на своей машине, за рулём, внимательно следя за дорогой. Эта машина подарок, и ему приятно сидеть на том же месте, где когда-то сидел Чонгын, крепко держа руль и поглядывая на него, чтобы что-нибудь сказать. Даже если вспоминать об этом нелегко и чаще всего тоскливо, это всё равно самое тёплое, самое горячее воспоминание, что до сих пор отапливает душу. А если вот так взять и отпустить, то жизнь потеряет цвет. О любимых только любя… О любимых только через года, навсегда и в сердце. Тэхён знает – Чонгын был в его жизни, чтобы научить любить беззаветно и отчаянно, словно завтра не наступит. И пусть слякоть на лице всё ещё сушит щёки, а он пообещал больше не плакать, иногда дерёт за душу и остановиться не в силах… Это нормально. Так и должно быть с теми, кто «остаётся жить». Большой церемониальный зал встречает его неприветливо, Тэхён и сам неприветлив: в тёмных солнцезащитных очках, чтобы его никто не узнал. Зато с небольшим букетом цветов, ищет того самого, кто похож и одновременно другой. Сегодня по-особому и подольше хочется разглядеть его, тщательно. Вдруг что изменилось за две недели? А он стоит далеко, разговаривает с гостями и кажется самой яркой звездой среди тучных облаков. Так уж произошло, Тэхён не может отделаться от мысли, что Чонгук единственный близкий человек, который у него остался. Поэтому он замечает его среди серой массы, выделяя, подчёркивая. И Чонгук чувствует на себе пронзительный взгляд (а как же?) и отвлекается от беседы, вскользь вертя головой, не сразу понимая, кто там притаился с цветами и с чёрной макушкой, суша зубы широкой улыбкой. Жених в идеальном чёрном смокинге по фигуре, и он забывает отвечать на вопросы, которые ему там кто-то задаёт. Он всего лишь смотрит. Не до конца верил, что Тэхён всё же придёт. Просто все эти (уже) тринадцать дней думал, что их время подошло к концу, а в его помощи больше не нуждаются. Может быть для этого Тэхён пришёл? Сказать ему прощай? Состояние: кома. Состояние: умереть. Жениху совсем не весело на этом празднике жизни. Потому, не сводя с него серьёзных вдумчивых глаз, он цепляет за рукав свадебного организатора, незаметно указывая в его сторону, видимо, просив сопроводить очень важного гостя в отдельную комнату жениха. И сам пропадает из виду. Тэхёна тут же находит женщина с бейджиком, и щебеча преисполненным радостью голосом, ведёт его через чёрный ход, оставляя у дверей в конце узкого коридора. Но Тэхён не заходит, ожидая пока женщина скроется из поля зрения, будто чувствовал, что вот, вот сейчас появится. И правда, с другой стороны выруливает Чонгук, летя как смерч, очень скоро нагоняя его у прохода, вталкивая внутрь и закрываясь на все засовы. «Спасибо, что пришёл», – постскриптум. Вместо слов использует действия. И не очень любезно швырнув букет на туалетный столик, подсвеченный большими лампочками по кругу, жадно впивается ему в губы, сначала просто сминая рубашку на талии, а потом приподнимая его за ягодицы, так, чтобы повис на нём, обвив ногами. Совсем не в силах (совсем-совсем!) наглядеться, напиться, продолжает орудовать языком, будто у него отбирают последний глоток воды в пустыне. И не кто-нибудь чужой… Родной брат. Покойник. Часть их общего, кровного. Но речь не о нём. Все мысли всегда были и будут о Тэхёне. Его-то Чонгук и завалит на тахту, уместившись между ног, сняв дурацкие очки, чтобы нормально обнимать лицо и поглаживать чёрные волосы, почему-то очень тяжело и часто дыша. И не отдышавшись. — Не могу… Давай, мой… хороший, давай… – чересчур возбуждённо расстёгивает ему брюки на удивление трясущимися руками. Тэхён первый раз видит его таким растерянным и по-настоящему «больным». А он ведь тоже хочет его в себе, так привык… так привык! Так привык к его неукротимой близости. И тоже берёт лёгкие в тиски, задыхаясь от нахлынувших чувств, помогая со своим раздеванием и высвобождая член Чонгука, который давно стоит и истекает смазкой. (так соскучился, да?) У Чонгука, конечно, сперма из ушей льётся и повышено черепное давление, но он всё же осторожничает, чтобы ненароком не порвать, и старается хоть слюной, хоть соплями (прости господи) смазать ему задницу, продолжая метить губами куда придётся – скорее клевать как дятел, так что Тэхён даже глаза закрыл. Так и проклюнет «яблочко». Тэхён, если честно, абсолютно сбит с толку этим страстным порывом. Но «сбитому и бестолковому» не мешает приподнимать бёдра, приняв в себя необходимую (долгожданную) полноту, осторожничая с пальцами, чтобы не испортить ему причёску. И до крови закусывает губы, ощущая резь вперемешку с наслаждением от того, как Чонгук в нём двигается – «щадяще не щадя». Ни его, ни себя. Парадокс? Нет. Всё это называется по-другому. Не стоит забывать того факта, что у Тэхёна есть посттравматический синдром, хоть он и притупился. И не его вина, что, полностью утонув в толчках и стонах, вдруг пускает совсем неуместные слова… «Прости, прости, прости!» «Это не то, что я хотел выразить!» — …Любимый мой… – растягивая слоги, протяжно, довольно пискляво простонав. Чонгук, хоть и сильно возбуждён, всё же не глухой, и прямо сейчас ему кажется – его ударили молнией и прошили насквозь, отбивая в сторону то ли оплеухой, то ли оскорблением. У него огромные бешеные глаза и пятнами краснеют щёки (жутко). Вся его страсть куда-то пропадает в одно мгновение, и он выходит из Тэхёна, начиная глухо, почти истерично смеяться кашлем, сваливаясь на тахту и прикрывая лицо ладонями. Нет, сегодня точно не его день. Тэхён испугался не меньше. Он ведь не дурное дело хотел сделать, а вышло, как всегда. И не натягивая брюк, приникает к нему обратно, как маятник, что всё равно двинется назад – заведённым механизмом. — Нет! Чонгук, прости! Я не про него думал… Нет, нет… – у него мини-паника. Огромный страх… потерять кого-то опять. Чонгук же убирает ладони, чтобы видеть его искореженное лицо, вяло поглаживая по оголённой коже бедра, будто всё хорошо. Будто ему ну совсем, ни капельки не больно. Даже он порой теряет над собой контроль. Не обиделся, но в очередной раз удостоверился, на каком он месте по списку. Первый с конца. А конец один… Хаха! Один и тот же! — Чонгу-ук, нет… – по тому, что у жениха блестят глаза, застекленевшие от разочарования, перед ним немедленно хочется извиниться. И не просто извиниться. Нет, всё совсем непросто… – Я не представлял Чонгына. Слышишь? Я… не так… всё… Тэхён пытается дышать по антистрессовой технике дыхания, но у него не очень хорошо получается. Чонгук бы и рад ему помочь, правда не знает, что сейчас должен делать. Он никогда его ни в чём не винит. Скорее сам себя накручивал всякими догадками, вот и дал сбой. Но выход нашёлся сам собой: заблудшая душа сгребает его ладонь в свои, целуя и приникая к ней намокшим лбом, действительно вымаливая прощение. Первый раз. И так искренне. — Ты такой красивый влетел… – хрипит и давится, пытаясь сбивчиво всё объяснить. – Влетел и сразу меня… я… перевозбудился… от чувств… понимаешь? – и сожмурив глаза, горько пуская слёзы, задает самый глупый вопрос. – Ты теперь меня оставишь? Да? И таким тоном, знаете, что готов принять любое его решение, даже если это убьёт его окончательно. Тут уже нельзя бездействовать и отмалчиваться. Тут надо забирать этого дурака к себе, утирать ему слёзы (потому сам он этого не умеет), приговаривать, чтобы этих истерик больше в помине не было. — Сказал и сказал, прекрати реветь, – немного грубо, сугубо в воспитательных целях. Натягивает ему брюки до поясницы, но уже не уверен, что не возбудится вновь. А что? Они с Тэхёном от всякого… сходили с ума. – Какой ещё «меня оставишь»? Тебе брякнуть больше нечего? Но Тэхён его уже не слушает, скрючившись на его груди, всё также цепко обнимая ладонь, и, черти его дери, переплетая пальцы. Это его особый жест. И не нужно быть особо умным, чтобы понять – он посвящён только «исключительным». — Я всегда буду его любить, ты знаешь… Я никогда не смогу всё забыть. Но… ты мне тоже родной. Понимаешь? – если не это какое-никакое признание, допустим, сердечный комплимент, то, что тогда признание от Ким Тэхёна? Чонгук и раньше довольствовался меньшим, особо не выступая насчёт «любимый-нелюбимый», а тут ревность в голову ударила, и хоть стой, хоть падай. — Родной. Знаю. Успокойся. – А поглаживает за ушком, на самом деле вскрывая грудину и там поглаживая сердце. Главный нейролептик, который всегда доставал Тэхёна со дна морского – это Чон Чонгук. И это единственная важная суть, за которую он ухватился раз и больше не отпустит. Ведь если Чонгук тоже его покинет, то тут уж правда – лечь замертво. И укрываться землёй. — Я живой, только из-за тебя… – но какое уж тут успокоение? Он только завё-ёлся. И гаденькое эгоистичное существо внутри Чонгука отчасти ликует, что бравады в его честь. — Живой-живой, ну всё… у нас всё хорошо. — …Ты для меня родной. Другой. Я вас не сравниваю, ты запомни, ладно? «Вдруг Я забуду...» — Я тебя должен успокаивать или ты меня? – ругается и как в первый раз легонько ударяет по попе, дёргая его за нос, вытирая сопли. Тэхён ещё откашливается, но уже утихает. А так вообще всегда было. Стоило Чонгуку появиться и пару раз хорошенько его вздёрнуть, и истерики сходили на нет. Он наверно какой-то сильнодействующий… нет, не антибиотик – лекарство, что внутривенно (или через жопу). Они всегда лавируют между сентиментальностью и грязью. — Чонгук, – он снова зовёт его и разворачивается грудью, гипнотизируя глубоким, тем самым с безуминкой, взглядом, стягивая эти несносные (несчастные) брюки как было, осмысленно ёрзая на его упавшем члене, чтобы повторно встал. Впрочем, Чонгуку много не надо. – Ты мой. Псих. И доктор. И сам же направляет плоть себе в промежность, насаживаясь сверху. Связь с миром прервана, зато с космосом всегда пожалуйста. Только подальше, подальше от реальности! Здесь им ловить нечего. Земля – слишком малое место для их чувств. — Чей? – переспрашивает с вызовом, подстраиваясь под накалённую атмосферу, хищно полосуя усмешкой, резко толкая его вниз, чтобы в полной мере осознал, как болтать своим вертлявым языком. Что там они делают? Ага, лавируют. Кнут и пряник. Главное, чтобы приправили болючим. Так намного глубже (до простаты?). Глу-бже. — Мой! Совсем псих. — Я твой только за надобностью. А в остальное время ты и шагу не сделаешь, м, Тэхёни? И дорогой доктор. Ну и что ж ты улыбаешься, если ты так оскорблён, дорогой доктор?! — Не говори так! – И за это шлепок, и новый заезд на скачках страхов и обид, гонимых волчьей стаей. – Я чувствую вину к тебе! — А кто её не чувствует? – Вдалбливаться быстрее. Как знать, может на скорости пробьёт колесо? И мозги навылет. – Думаешь мне приятно быть временной заменой? — Ты не замена! – Чонгук зажимает ему головку, чтобы не запачкал смокинг, продолжая активно работать над наказанием, которое им обоим по душе. — Тихо. — Не замена!! – Тэхён срывает голос, пытаясь достучаться до, прежде всего, самого себя. Где-то внутри него спит и хочет пробудиться «живой», снова научившись видеть смысл. И если не с Чонгуком, то уже, по правде, ни с кем... Может у них и замкнутый круг, то пусть они в нём танцуют и трахаются, и трахаются и танцуют до изнеможения. Пусть горят в кипящей лаве. В конце концов, она когда-нибудь остынет, а Чонгук к Тэхёну нет. Тэхён больше не уверен, что хочет замерзать. Вот в чём ирония. — Ну и кто я тогда? – кончают почти вместе, в одно дыхание. Чонгук быстренько достаёт платок, чтобы стереть все улики и не запачкаться, даже не дожидаясь ответа. Но Тэхён держит и не только руками. — Ты – Чонгук. – Детская наивность в нём жива и плещет по краям. Но то в нём очарование, что такое, мягко говоря, странноватое. – Чон Чонгук. — Тэхён, у меня свадьба через полчаса. Давай потом об этом поговорим? — Чонгук… — Тэхён, позже. — Если ты мне не веришь, то не верь больше никому… И как в него такого дурака не влюбиться и всё ему не простить? Чонгук смазано целует в висок, снова согревая лучами своей улыбки, которая, на самом деле, совсем другая. У Чонгына нет родинки. И Чонгын вообще… другой человек, другая личность. Личность! Да! Душа-то разная! — Хочешь, чтобы я опоздал на свой праздник? — Это не праздник, – канючит, словно вредничать в такой ответственный момент – его любимое занятие, не считая скандальных истерик по поводу и без. Ну как же им без этого? — Да что ты говоришь? Вместе лягут на тафту, закидывая друг на друга ноги и руки. Это конечно по инициативе Тэхёна, дабы ширинка не порвалась так выгибаться. — Это конченые похороны! – высовывая язык, типа съел что-то горькое и сейчас стошнит. Чонгук смеётся. Чонгук его бережёт всего. А бережёного, как вы, наверное, НЕ знаете, бережёт не только бог. У Тэхёна целых два ангела-хранителя, один другого сильнее и краше. На земле и на небе. Вовеки веков? Пока не сыграют в ящик, быть может. — Ты меня уже хоронишь? — Никогда… Верь мне, наше время ещё не вышло.***
В итоге Тэхён пообещал, что дождётся новоиспечённого мужа в номере отеля, да так и уснул. И совсем не понял, почему проснулся в собственной квартире ранним утром. И нет, Чонгук не танцевал на кухне в фартуке, жаря яичницу. Он, как всегда, был один. Но не держал никаких обид. В конце концов, он испортил ему настроение перед свадьбой, творил чёрт-те что, и очевидно, что его отправили домой. Но, конечно же, просто так его никто не выкинет. На постели лежал маленький кривой листок бумаги, где неразборчивым почерком были написаны все ответы. «Отдохни. А когда устанешь отдыхать, приходи опять». И на душе стало как-то пусто. Тело одряхло, и голова себя износила. Тэхён откинулся на подушки и прикрыл глаза. Он знал, что всё это значило. Чонгук дал ему свободу: от себя, от них, из этого бермудского треугольника – где пропадают и гибнут. Не так чтобы совсем отпустил, но позволил самому выбирать: с кем ему спать, с кем жить, а кого называть «любимым». Он-то поступил правильно, по чести. А Тэхён, в общем-то, напуган, что ему теперь делать с этой свободой, в которой как в лабиринте множество коридоров и дверей, а пойдёшь не туда, заблудишься, и как знать – найдёшь ли выход? Но пока не попробуешь, как ни гадай, никогда не узнаешь наверняка. Тэхён впервые основательно взялся за просмотр завещания и прилагающих к нему документов, решая, куда это деть. Нет, продавать ничего не станет – рука не поднимется (проще её сожрать и выкинуть). Зато уже точно поставил цель, что достроит гараж в загородном доме Чонгына, как тот мечтал. Возможно, там будет место для его машин, вещей и… для памяти о нём. (Он заслужил) Тэхён хоть и глупо распоряжается деньгами, но ему жизненно-необходимо сделать что-нибудь для Чонгына. Всё время только он делал ему подарки, радовал, всюду возил за собой. А он просто был и всё, ему кроме всего себя и своей любви отдать-то было нечего. И по прошествии времени, Тэхён задался вопросом: а жил ли вообще? Никогда у него не было никаких целей и амбиций. Смысл имел только любимый, ради которого можно было пойти на любые жертвы и отказаться от всех родных, которые посчитали его ненормальным. Тэхён не жалел, конечно же нет! Но теперь, когда Чонгына не стало, ему придётся самому планировать свою жизнь и справляться с трудностями, о которых чаще всего не задумывался. Это ж как бросить в воду того, кто не умеет плавать. Либо приспосабливаешься по-собачьи, либо топориком на дно. И махнул в Пусан. Точнее к пирсу. Если вы помните, перед смертью Чонгын рассказывал брату, что хочет свозить туда Тэхёна, купив мотоцикл. Тэхён тоже часто вспоминал, как он всё собирался вырваться с работы и показать место, откуда всё начиналось. К сожалению, так и не вырвался. А у Тэхёна теперь куча времени для себя. Пора увидеть своими глазами, где этот затерянный рай… Правда, Тэхён как был наивным ребёнком, так им и остался. Чонгук только на словах снял поводок, а на самом деле отслеживал его перемещение и следом за ним двинулся в Пусан. Вроде не собирался показываться, просто хотел посмотреть издалека, как он переносит одиночество. Может, правда, уже вырос мальчик? Может справится со всем один? А может быть и такое, что Чонгук уже передумал отпускать его в бессрочный отпуск и приехал забрать… Чёрт ногу сломит, что у них двоих творилось в голове. В итоге Тэхён побывал возле их старого дома, который давно уже не их. Он бездумно бродил по окрестным улицам, даже был у школы, будто пытался представить, как братья-близнецы в неё ходили, как росли, ещё не зная, что встретят такого Ким Тэхёна и поделят его на двоих. И если честно, от этого стало немного легче. Воображение делало своё дело. Он продолжал носить рубашки Чонгына, стирать его любимые костюмы, потому что от привычек невозможно так просто отвадиться, а замену этой привычке он пока не нашёл. То есть, если ему дадут новые костюмы, он просто начнёт также их стирать, как… ну, знаете, как енот-полоскун – руками, и не задаваться вопросами, почему это так важно. Да и побоку ему, что вещи покойников нельзя носить. Ему можно всё. Ведь он абсолютно уверен… Чонгын бы не ругался. А потом заселился в отеле у моря, где тот самый пирс, с годами пришедший в упадок и обветшавший. Старик. Лишь море не стареет и всё-всё помнит. А этому пирсу сочли новый, подальше и получше, выстроенный современными технологиями. Прямо как в жизни – на любой могилке всё равно вырастет трава. После любой смерти всё равно появится жизнь. Только бы научиться это по-ни-мать… И стоит он весь такой полураздетый в широких штанах (которые просто обожал), в незаправленной рубахе и куртке нараспашку, будто ноябрь – купальный сезон для моржей. А с моря дул холодный ветер, раздувая волосы в разные стороны, обветривая губы… и ни единой души рядом. Точнее, одна душа только что пришла – на зов «своего сердца». Сколько бы Тэхён не мечтал, не кричал ужасными ночами, чтобы этот человек снова оглянулся на него, ему приходится самому поворачивать голову, наблюдая покойное выражение лица и навсегда застывшую, самую дорогую и тёплую улыбку обескровленных губ. И улыбается в ответ. «Спасибо, что пришёл», – в заглавии. «Не хочется, чтобы снова уходил». Не пугайтесь, это его последняя иллюзия. Чонгын тоже пришёл в последний раз: наглядеться, удостовериться, как он поживает, и как его сберегли. Ему пора уходить куда-то туда, где спрятан божий замысел. А Тэхёну ещё не время об этом узнать. И разводить слякоть он тоже будет в последний раз, впитывая каждой клеточкой тела этот до жути реалистичный силуэт, клянясь никогда его не забывать. Обещая вечно его любить, но уже иначе. Любить как раньше никогда не получится… Тэхён может только сохранить эту любовь. Потому что на любой могилке когда-нибудь вырастет трава. Тэхёну отчаянно, до изнеможения хочется сказать ему какие-то очень важные (главные, финальные!) слова напоследок, которые вертятся на уме, на языке, но пропадают и путаются, не разобравшись с очерёдностью. И он умоляюще мотает головой, задерживая его ещё на пару секунд. Чуть-чуть. Ещё немного, чтобы восполнить месяцы разлуки. …А по другую сторону встаёт другой силуэт, и это уже не Чонгын. Нет, совсем другой мужчина. Он живой, тёплый, реальный. У него шире плечи, выше рост и вообще – улыбается по-другому и голос у него ни на чей непохожий. Он тоже смотрит куда-то вбок, будто видит родного брата. Чонгук по своей воле попал на эту карусель, что работает по механизму замкнутого круга. Но она когда-нибудь должна остановиться. И у Тэхёна есть куча времени, чтобы излечить своё сердце. Чонгын за этим обязательно проследит. А пока… Один единственный в своём роде Ким Тэхён мысленно ведёт счёт и проматывает секунды до востребования. Ставит последнее условие: кто сейчас первым возьмёт его за руку, туда он и оглянется. Тэхён теперь понял: если любишь, то должен отпустить. И улыбается. Безмятежно. Прощаясь с иллюзиями.