***
Очнулась я от того, что вода — такая холодная, капала мне на голову. Подо мной были холодные и острые камни. Кое-как подняв голову, я осмотрелась. Полутемное помещение, холодное и сырое. — Очухалась? Насмешливый голос Банго моментально отрезвил меня. Кровь ударила в голову, в руки, ноги, лицо, даже в глаза. Я попыталась встать, но не вышло: руки были связаны. Я лежала на животе, привязанная за руки. У меня глаза округлились от ужаса. Нет… Он не посмеет лишить меня чести… — Пусти! Пусти, я сказала! — А ты не кричи. Все равно никто не услышит. — Банго чем-то резко рассек воздух. Я кое-как развернулась, чтобы лучше видеть подручного баро и увидела, что он затащил меня в зиндан. А в руках у него был кнут. Кнут Лексы. — Щас ты у меня покричишь… — Банго тыльной стороны ударил меня по лицу наотмашь. От удара у меня на губах кровь выступила. Кажется, прикусила язык… — Сейчас-сейчас… — Банго будто специально растягивал минуты расправы. Поиздеваться сначала так решил, чтобы кровь во мне сильнее вскипела. — Сейчас ты за каждое дерзкое слово ответишь, Лада. Я научу тебя, как язык распускать. Тоже мне, «дерзкая» девчонка! Я своим ушам не поверила. И залилась смехом. Хохотала, как безумная. — Ты что, ревнуешь? Меня к твоему хозяину… Ха-ха-ха! Ой, не могу… Ну насмешил… Думаешь, Лекса меня пригрел, а тебя скоро на улицу, как вещь ненужную выбросит? — я цокнула языком. — Заткнись, тварь! — и Банго первый раз отвесил мне поцелуй хлыстом. От удара… Боже, у меня из глаз просто фонтан искр посыпался! Первый раз я даже боли не почувствовала. Видимо от шока. Зато потом… удары посыпались градом. Банго бил меня все сильнее и сильнее. Злился от чего-то, пыхтел, рычал, как бешеный пес. Я поняла, чего он добивался: он ждал моих криков, мольбы о пощаде. Так ему было бы приятнее избивать меня. Но я решительно себе говорила, насколько это позволяло сознание: «Не смей! Ни звука! Не вздумай кричать!!!» Да… Да, я не закричу. Я не доставлю этому псу такого удовольствия! Эти слова эхом раздавались у меня в голове, а удары все сыпались и сыпались. Да, кнут расщедрился на ласки сегодня… Сколько раз Банго меня ударил? Даже не знаю… Для меня все превратилось в одну сплошную агонию. Глаза заволокло кровавой пеленой… Хотя… возможно это действительно была кровь… Спина горела, меня словно втаптывали в землю. Каждый удар кнута рассекал мне плоть словно топор толстое бревно. Я за все время пытки так и не произнесла ни звука. Это становилось с каждым ударом все труднее. Но я решила: лучше я откушу себе язык, но не закричу! Никогда! Я сильная, я вытерплю все! Не перед кем не стану прогибаться! Мольбы не будет! Страха тоже!.. От этой мысли у меня перед глазами всплыл образ Лексы. Его лицо, губы, растянутые в злорадной ухмылке, черные волосы, хищные и бездонные глаза… Не понимаю… Вот не понимаю, почему меня так они притягивают? Я словно в них вижу саму себя… Эта чернота, пустота… Но от нее несет жаром! Огнем… таким знакомым… родным. Только более крепким, горячительным… Как хорошее вино… — Умри, гадина! — видимо мое молчание окончательно взбесило Банго, и он из-зо всех сил ударил меня. От удара у меня кажется что-то в голове хрустнуло, и дух вышибло… Темнота медленно, как пролитые чернила, потекла на меня рекой и обняла. Голова отяжелела, и стало почти хорошо, потому что боли я больше не чувствовала.***
— ЧТО?! Что ты сказала? — То, что слышал! У тебя есть дочь! Родная! Твоя и Радины — моей сестры и… матери Лачо. Лекса был в городе по делам, когда на улице столкнулся с ней. Тина — родная сестра его покойной жены. Пока Радина была жива, Тина жила со всеми в Сочи. Но после смерти любимой сестры уехала на Север, на родину. — Тебя тогда с нами не было. Розы тоже. Началась гроза, людям нужно было свои дома спасать и лошадей. С Ради была только я. — Тина поправила свои короткие, волнистые волосы. — Рожала она долго и мучительно. Потеряла много крови. Встал выбор: или она или ребенок. Разумеется, она отдала все силы малышу. И родилась девочка. Здоровенькая. А Радина… — женщина не договорила, потому что Лекса больно схватил ее за плечи. — Но ты мне сказала, что ребенок умер! Все это говорили. Вы похоронили малышку вместе с матерью! — Кто знал, чего от тебя ждать? — Тина скинула руки цыгана со своих плеч. — Ты же мог в порыве ярости убить ребенка. А потом бы рыдал и каялся. Я слишком хорошо тебя знаю, Лекса. Поэтому я и увезла девочку подальше от тебя и всех тех грязных дел, в которых ты был повинен. Лекса нервно заходил из стороны в сторону. Потом облокотился на парапет* и посмотрел на море. Они столкнулись на набережной. — Как ее имя? Как вы ее назвали?! — Не ори так, — спокойно попросила Тина, — на нас люди смотрят. Радина дала своей девочке не только жизнь, но и имя… — цыганка с севера нервно сглотнула, но все же произнесла: — Лада…***
Смерть… Вот бы умереть… Поскорее… Прошу, прекратите эту муку… О, кажется лестница… Я от такой бурной ласки кнута чувствую себя как слепой котенок… Этот идиот Банго даже не удосужился ее убрать. Видимо решил, что я и так сдохну тут. Ну нет, если я умру, то только на свободе, ощущая солнечное тепло и мягкость шерсти своего коня Бурана. Мой вороной красавец… Мысль о верном друге придала мне сил подняться, но я тут же упала на лестницу от страшной боли в спине. Нет, я выберусь отсюда! Обязательно… Ползком, грызя землю зубами и руками, но я выберусь из зиндана. Нужно думать, продумывать каждый шаг… Точно! Так: ступенька… Еще одна… Боже, как же больно… Я попробовала дотянуться хотя бы до одной раны, но почувствовала только теплую кровь на пальцах. Медленно, но верно я все-таки выбралась на свет. Тяжело дыша, я прислонилась к стене и посмотрела на свет впереди. Лучи солнца хоть немного, но развеяли туман перед глазами. Боль не утихла, от нее я едва снова не потеряла сознание. Нет… надо держаться! Какой же в голове был туман… Он то и дело накрывал, пытался утихомирить мое пробуждающееся сознание. Но я упорно сопротивлялась. Выбравшись из зиндана, я побрела на встречу ветру. Но идти по каменистой дороге было тяжело. В горле пересохло, перед глазами снова все поплыло. Голова закружилась как юла. Я упала бы, если бы не… «Буран… Буран, мальчик мой!» Да, мой верный конь оказался рядом, когда мне это было нужно. Все таки наша связь прочнее всего на свете. Дедушка верно говорил: если заклинатель найдет СВОЕГО коня, их связь будет прочнее всего на свете. Буран нервно заржал, уперся носом мне в спину, зафырчал, почуяв кровь. «Увези меня отсюда, мой хороший… В тишину, где птицы поют, вода журчит и воздух чистый…» Буран опустился на каменистую землю, я с трудом, но забралась ему на спину. Из последних сил держалась за гриву. Рассудок уходил от меня, но я все время возвращала его. Нельзя терять сознание, только не здесь!***
Лекса вернулся в табор и первым делом бросился в конюшню. Но ни Лады, ни Бурана там не было. От конюха он узнал, что вороной с самого утра был нервный: ржал, кусался, бился. А когда вырвался из денника, понесся куда-то. А вот Ладу никто в таборе не видел. Лекса был в растерянности: последние новости и откровение Тины провело его и в ужас и страшно обрадовало. «Теперь мне понятно, почему эта девчонка так смело, почти нахально смотрела на меня. Она единственная, кто не боялся меня… — баро сочинского табора ухмыльнулся, — но и не ненавидела». — Хозяин! — окликнул его Петро. — Чего тебе? — Там на поле лошади разбушевались. Нам Лада нужна. — Какое совпадение! — рявкнул Лекса. — Мне тоже она очень нужна. — А ты разве ее не видел? Я видел вчера вечером, как она шла к твоему логову.***
Банго дожидался хозяина и вытирал его кнут от крови. Бандит бережно промывал каждую часть кнута: хозяин любил, когда его вещи были в хорошем состоянии. Банго буквально смаковал свое дело, вспоминая все до мельчайших подробностей, и ухмылялся, скалился. Внезапно его размышления прервал ворвавшийся в логово Лекса. — Где она? Я спрашиваю: ГДЕ ОНА?! — Кто, хозяин? — от неожиданности Банго выронил кнут. — Лада! Где она? — Лекса был вне себя. — Петро мне сказал, что вчера она заходила сюда. А это что такое? Почему мой кнут здесь? — Лекса поднял оружие и осмотрел. — Это что на нем?.. Кровь? — Хозяин, эта девчонка совсем уже обнаглела: пришла, давай хамить. Вот я наградил ее парочкой ласковых поцелуев твоего кнута. Лекса медленно повернулся к слуге. — Со ту пхэндЯн? (Что ты сказал?) — глаза цыгана горели яростью и ужасом. Он размахнулся на Банго с ревом: — Мэ тут умарова! (Я тебя убью!) Убью! Как ты посмел?! — Но хозяин, эта мелкая дрянь… — Замолчи! — пальцы цыгана сомкнулись на горле Банго. — Замолчи, не то убью! Отвечай быстро: где Лада? — В… в зиндане… — прохрипел Банго. У него глаза уже почти были на выкате. — Я ее там оставил… умирать… Но когда обезумевший злодей прибежал в зиндан, он нашел там только следы крови и серебряную сережку с бирюзой. Банго последовал за ним и увидел, как Лекса упал на колени в лужицу крови. — Сколько раз ты ее ударил? — его голос звучал совсем тихо и хрипло. — СКОЛЬКО Я СПРАШИВАЮ!!! — К…кажется раз 15… — Так вот… — темные глаза баро южного табора вспыхнули огнем. Он схватил Банго за волосы и оскалился. — Я забью тебя до смерти за это! — пообещал цыган и изо всех сил ударил Банго в живот. От этого бандит скрючился от боли и взвыл, как раненный пес. — Но сначала… сначала найду мою девочку… Лекса выбрался из зиндана и убрал лестницу. — Сиди и жди своей смерти. За каждый нанесенный ей удар ты будешь страдать вдвойне!***
Не знаю, сколько прошло времени… Кажется, под копытами Бурана перестали стучать камни, когда я… досчитала до ста пятидесяти… или двухсот пятидесяти… Ничего не помню… Боже, как же я устала… Как же больно… Буран… С…стой… Прости, мой хороший… не могу больше… В ушах эхом раздавались голоса леса: пение птиц, журчание воды, треск веток, на которые наступал мой друг. Кое-как я разлепила глаза. Плохо видела, но хорошо слышала и чувствовала. Свобода и покой так приятно пахнут: свежесть с горьковатым послевкусием диких трав… Ветерок приятно холодил кожу… Хорошо… хоть немного потушит пожар на спине. Как забавно: моя же кровь жжет меня сильнее огня. Боже, когда же это закончится? Почему я так отчаянно цепляюсь за жизнь? Ради кого мне жить, а? Буран подо мной будто нарочно споткнулся. Я улыбнулась и крепче обняла его за шею, вдыхая полюбившийся запах соломы и его собственный аромат, который описать никаких слов не хватит. «Знаю, мой хороший… Знаю, что ты у меня есть. Только ты… больше никого… " — Буран ступил в воду. Холодные брызги попали мне на раны, и я чуть не взвыла от боли. Все… Не могу больше… Устала… Я медленно начала разжимать пальцы, чувствуя, как тепло тела моего коня тает на моей коже, как ранний снег. Я полетела вниз навстречу холодной неизвестности… «Лада… Девочка моя…» Этот голос… какой ласковый и теплый… «Кто это? Где ты?» «Я здесь, моя девочка… Открой глаза». «Ты… — я обомлела, когда увидела обладательницу голоса, — ты — это я?» «Нет, моя милая. Я твоя мама. Пора тебе узнать правду о твоем рождении. А пока ты будешь слушать, постарайся держаться… Твой отец уже ищет тебя…»***
Лекса никому не сказал о том, куда направляется. Он не сказал в таборе, что Лада исчезла и что она серьезно ранена. Цыган вознамерился сам разыскать дочь. Сначала он шел по следам копыт Бурана, но когда они потерялись в лесу… Баро южного табора никогда в жизни не было так страшно. Да, жестокий убийца, грешник и эгоист впервые в жизни боялся за кого-то, а не за себя. Сердце Лексы болело, а вместо души были неподъемные камни. Он молился… Да, так крепко и громко про себя он не молился никогда, даже в самые черные дни детства и юности. Лекса прочесал все известные ему части леса — никаких следов. Но сдаваться Саппоро не собирался. Он был не из тех, кто отступает. Но теперь его цель была благородна. Он — отец, волк, который потерял свое дитя. Тонкую ниточку, память о верной подруге, соратнице, любимой женщине и матери его волчат. Спустя почти полдня поисков, цыган только выбился из сил, но никаких следов Лады так и не нашел. От долгого пребывания на солнце у него все плыло перед глазами, в горле пересохло от выпитого алкоголя. «Проклятое виски! Все бы отдал сейчас за глоток воды… Где-то тут неподалеку была река…» Саппоро прислушался. И верно: к югу от него послышалось журчание. Цыган пошел на звук. Прохладный воздух немного освежил его голову. Он наклонился к воде и зачерпнул немного. Утолив жажду и освежив лицо, он еще немного постоял, чтобы перевести дух. Ветер окатил его холодом и кажется повлек за собой. Лекса повернулся по направлению ветра и в нескольких метрах вверх по течению увидел Бурана, лежащего на траве в метре от воды. «Буран… Лада!» — Лекса, не веря своему счастью, бросился к дочери. Но оказалось, что не только Буран охранял тело своей хозяйки. Цыган увидел белого волка. Зверь сидел спиной к цыгану и тыкался носом в руку девушки, облизывал ей лицо, словно пытаясь привести в чувства. Вдруг волк замер на мгновение и медленно повернулся к Лексе. Цыган увидел темно-карие глаза. Слишком уж человеческие. Волк встал и как только Леса сделал шаг навстречу, оскалился. Шерсть на загривке встала дыбом. — Радира, — Лекса смиренно опустился на колени, выставив руки вперед, — все хорошо… Я пришел спасти… нашу девочку. Это правда. Прошу, поверь мне. Радира… Прошу, пусти меня к ней… Не забирай у меня нашу девочку… И волчица перестала щетиниться и отступила. Но вот Буран был явно с ней не согласен. Он опустил голову, накрывая Ладу собой, словно желая защитить, и прижал уши. Он не верил в искренность Лексы. — Буран… — цыган старался говорить как можно спокойнее, — Буран, все хорошо… Я не обижу ее. Напротив, я пришел ее спасти. Прошу, не дай ей покинуть меня… — мужчина смотрел на бледное неподвижное тело дочери. Его трясло от страха, от нетерпения. Он с такой мольбой смотрел на Ладу, что Буран неохотно, но уступил. Он поднял голову и поднялся на ноги. Лекса бросился к Ладе. — Лада… Лада, девочка моя… — он осторожно приподнял ее, чувствуя на руках липкую кровь. Пощупал пульс, потом сердце. И радостно вздохнул. — Жива… Жива! Спасибо… — цыган поднял глаза к небу и заплакал от счастья. — Наис… (Спасибо…) Спасибо, Господи… В табор Лекса принес Ладу далеко за полночь. Тут же послал за женщинами, чтобы помогли промыть раны. Шанита, Зара и еще несколько женщин до самого утра не отходили от девушки. А сам Лекса тем временем расхаживал у входа в логово. Тревога не давала ему покоя. Он слышал болезненные возгласы дочери, и они рвали ему сердце. Мужчина несколько раз пытался броситься куда-нибудь, сделать хоть что-то. «Банго… — при мысли о верном подручном у цыгана перекосило лицо. — Убью этого гада! Но не сейчас… Он будет долго и мучительно ждать своей кончины. Он заплатит за каждый миг боли моей девочки! Он…» — Лекса, — к нему вышла Зара. Вся уставшая и в крови. — Ну? — Девочка потеряла много крови, обессилила. В некоторые раны попала грязь, но мы все промыли. Думаю, инфекции не будет. Сейчас у нее жар, но это не опасно. Я сейчас сбегаю домой, принесу настой. Роза когда-то мне готовила от жара. Да не волнуйся ты так. — Женщина коснулась руки цыгана. — Лада будет жить. Лекса вздохнул с облегчением. Слезы снова нахлынули. Он прижал к себе Зару. — Спасибо… Спасибо, что спасли ее… Зара была в замешательстве, но все же осторожно ответила на его объятие. Она чувствовала, что баро сейчас был почти на грани срыва. — Я… я в долгу не останусь. Обещаю. А теперь идите, отдыхайте. Я останусь с ней. — Я еще вернусь. Настойку принесу. Женщины потихоньку покидали логово Лексы. Уносили с собой грязные бинты, воду и лекарства. Когда вся суета стихла, Лекса осторожно приблизился к постели, на которой, перебинтованная, бледная, измученная лежала его дочь. Мужчина четко видел, как она дышит, путь и неровно, осторожно. И все из-за бинтов, которые сейчас опоясывали ей всю спину. Лекса приблизился к кровати и осторожно накрыл Ладу одеялом. Вдали завыл волк. Лекса повернул голову на звук, улыбнулся. «Я останусь подле нее, Радира. Не волнуйся. Наша девочка — истинная Саппоро. Она все преодолеет. А я сделаю все, чтобы вылечить ее. И клянусь, больше никто не пострадает. Ни от моей руки, ни от руки Банго. Никто… Бог послал мне Ладу с ее силой, уверенностью, бесстрашием и добротой, чтобы я наконец осознал, что в этой жизни самое ценное. Спасибо… Спасибо тебе, Радира, за такую прекрасную дочь…» Лекса прервал этот поток раскаяния, потому что Лада неожиданно взяла его за руку и сжала. Баро южного табора опустился на пол рядом с кроватью, не выпуская руку дочери. Так и заснул. Спокойно и с чистой совестью. Впервые в жизни. Если бы он только знал, каких трудов ему будет стоить не то что доверие табора завоевать и избавить людей от страха и ненависти к себе, но искоренить эти чувства в сердце родной дочери…