Они зависли где-то между слишком, наверное, оптимистичным и преувеличенным для их ситуации понятием «друзья» и другим, не менее далеким от правды, но уже с полярной тональностью, понятием «знакомые с работы». Они даже не были коллегами, на самом деле, и иногда, в особо темные времена, когда их отношения внезапно начинали крошиться, как бумага, превращенная в пепел, они падали в пропасть так долго, пока не становились просто грубым «боссом и его подчиненным». Что ж, по крайней мере, им все еще приходилось видеться и даже иногда общаться, так что они быстро возвращались к их прежней неопределенности.
Тэхен опаздывал, потому что он мог себе это позволить. Собственно, это было сугубо его личное мнение, но пытаться его изменить, как правило, выходило себе дороже, так что никто даже не дергался. Весь съемочный процесс был заморожен, застыл с картонным стаканом кофе из автомата у рта и бессмысленными разговорами о сценарии между поглядываниями на время.
Пора было бы уже и появиться.
Чонгука тоже спрашивали пару раз, не знает ли он, где мог быть Ким Тэхен уже как полтора часа, но он только пожимал плечами, растерянно глотая кофе, как и все вокруг. Чимин, сидящий рядом, тоже качал головой и делал грустный вид, несмотря на то, что его даже не спрашивали.
Чону, безусловно, льстило то, как многие думали, что за должностью «личный гример» скрывается более-менее близкий внерабочий контакт, по крайней мере настолько, чтобы хотя бы иметь предположения насчет того, что могло случиться, но увы. «Личный гример» значило лишь то, что к лицу Ким Тэхена не имел права прикасаться ни один человек, кроме Чон Чонгука. Это ему, конечно, тоже крупно льстило, если только не упоминать, что у Кима все было личное: личное поместье на личном берегу моря, личный самолет, личный Чонгук… ничего особенного.
Также его личный менеджер — как раз сменился несколько месяцев назад.
— Это все Мин Юнги, — громко сказал Тэхен, едва заходя в свой фургон, махнул рукой куда-то за себя и сразу уселся в свое кресло у зеркала. — Мы бы задержались на двадцать минут меньше, если бы не он.
— Но вы опоздали почти на два часа… — Чонгук вскочил со своего раскладного стултчика в углу и не знал, за что ему хвататься: сразу приниматься за гримм, или сначала допить кофе, и стоит ли спрашивать, что случилось, еще и Чимин…
Пак Чимин тоже был здесь, помогая Чону коротать время, пока они все ждали главного актера. Он был сценаристом и, на самом деле, его работа была закончена еще тогда, когда рукопись была передана на правку редакторам. Но внезапно увидев, как именно режиссер трактует его тексты (отвратительно извращенно), Чимин решил во что бы то ни стало вмешаться. С тех пор он предпочитает отираться где-то между актерами, органично среди них растворяясь, чтобы внушить им свое, оригинальное, как он это называл, видение сценария. Никто, впрочем, никогда не был против его порою, правда, навязчивой, но все равно очень приятной компании.
— Это все Юнги. Он совершенно ничего не может сделать сам, — тот, зашедший следом, так и остался в двери, выслушивая, очевидно, инсинуации в свой адрес. — Не может нормально припарковаться, не может заказать ужин, он даже не может определиться, нравятся ли ему больше мужчины или женщины, — Чимин поднял голову и неверяще окинул взглядом того самого Юнги, который почему-то никак не реагировал на слова Тэхена. — Я-то думал, это он мой помощник, а не я его, — он посмотрел на Чонгука через зеркало и, закинув ногу на ногу, кивнул ему. — Начинай.
Ночные съемки конечно давались всем тяжело: кофе и разговоры не могли спасать от усталости вечно, а ночное бездействие утомляло вдвое больше дневного, чувствовалось тяжелее и дольше, вылазило в мешки под глазами, излишне нервные реакции и получасовые дремы в самых неподходящих местах.
У Тэхена глаза были окружены пятнами еще вчерашней не смытой — просто размазанной косметики, а под ней — все те же серые круги, что и у всех.
— Ты вообще спал этой ночью? — поинтересовался Чонгук конечно же исключительно с деловыми целями, потому что он волнуется за здоровье или просто хочет узнать, откуда берутся эти жуткие синяки под глазами. Не потому что он знает, что у Тэхена уже неделю как вьется какая-то мутная интрижка с высоким милым на вид европейцем, из-за которой он пропускает все на свете мимо себя.
— Я был занят, — он ответил безстрастно, потому что знал: пока Чон работает над мейк-апом, следует по минимуму использовать мимику. Вообще-то, это было приятно, но Чонгук предпочел бы увидеть хоть какие-то эмоции: дернувшуюся бровь, складочку на лбу, закушенную губу — хотя бы что-то, что намекало бы, чем именно он был занят и не заставляло бы выдумывать все самому.
Выдумывать Тэ и того высокого европейца, и их стоны, и через силу представлять, как это было… Впрочем, занявшись наконец губами, Чонгук замечает, что это было хорошо. Ему пришлось повозиться, чтобы превратить их, искусанные и опухшие, все еще алые, помнящие чужие горячие поцелуи, во что-то более приличное, подходящее для съемки.
Чонгуку нравилось широко проводить по этим губам большим пальцем, делая вид, будто ему так нужно — он здесь профессионал — ему виднее. Пользуясь тем, что Тэхен полностью доверял ему и сидел, закрыв глаза, так спокойно, как будто и вовсе спал, он, уже закончив работу, все еще продолжал делать вид, что занят, просто чтобы лишний раз дотронуться до него.
В какой-то момент Чонгук заметил на себе подозрительный взгляд Юнги, который, правда, никоим образом не выдавал своего недовольство или чего-то еще, но Чон решил, что его застали врасплох, поэтому как можно правдоподобнее сделал вид, что у него все в порядке и наконец отошел от актера.
— Я закончил, — он сказал немного даже обреченно и зачем-то посмотрел на Чимина, ища в нем какой-то поддержки.
— Отлично, Гукки. Еще кое-что, — Тэхен наклонил голову в сторону и оттянул пальцем свой шарф, в конце-концов настолько, что он просто соскользнул с шеи прямо ему в руки. — Сделай что-нибудь с этим, — он снова смотрел сквозь зеркало, будто зная, что если он посмотрит прямо, Гук сойдет с ума прямо сейчас, все еще отклонив голову, и выглядел так, словно бросал ему вызов.
И конечно. Боже, конечно же там был засос. Все в лучших традициях жанра: яркий, откровенно свежий, неприлично большой (очевидно, тот, кто его поставил, не беспокоился о том, как это будет выглядеть после), красивый, конечно, жутко красивый! и, очевидно, пошлый до бесконечности.
Что ж, пришлось «сделать что-нибудь с этим». Все было не так уж и плохо, на самом деле, ведь к решительным касаниям к губам за сегодня добавились еще и ладони на шее, и даже пальцы в волосах, когда Тэ решил размять шею прямо во время работы и необходимо было быстро вернуть все как раньше, так что… ну, так что Чонгук просто схватил его за волосы и заставил держать голову наклоненной. Он и хотел бы увидеть реакцию остальных, но предпочел заострить внимание на работе, иначе он взорвался бы немедленно.
Взорвался бы точно, если бы видел, как Тэхен неожиданно даже для себя раскрыл губы в немом удивленном стоне, снова глядя сквозь зеркало на преувеличенно сосредоточенного Чонгука, щекотно дышащего прямо в ключицы, если бы видел, как Юнги дернул бровью и метнулся взглядом на Чимина, чтобы сверить реакцию, не уверенный, правильно ли он понял.
Чимин дернулся, когда их взгляды встретились, ведь, несмотря на то, что он наблюдал за Юнги все это время, он совсем не был готов к тому, чтобы тот тоже наблюдал за ним. Впрочем, он быстро взял себя в руки и лучшее, что он удосужился сделать, это максимально некстати улыбнуться и, не получив ответной реакции (серьезно, абсолютный ноль), отвести взгляд куда-то в пол.
Ночные съемки всегда тянулись дольше дневных, это правда. Слова, движения и даже воздух тянулись преступно медленно, как бы даже нехотя, и единственным, что оставалось неизменно быстрым — было время.
До рассвета у них оставалось не больше пары часов, они могли бы успеть доснять эпизод, если работать крайне слажено, без перерывов и без Ким Намджуна, на чьем кресле было написано «режиссер» и который не мог усидеть в нем ни секунды спокойно.
Чонгук наблюдал за съемочным процессом со своего, уже ставшего за пару дней привычным, места, справа, там, где можно было легко проскользнуть между камерами и штативами, спутанными, кишащими, как змеи, проводами на полу и толпой мелких рабочих съемочной команды повсюду, каждый раз, когда это было необходимо.
Чимин присоединился к нему минут десять назад, угостил своим недопитым лимонадом из жестяной банки и теперь сидел, нервно дергая коленкой каждый раз, когда ему что-то не нравилось. Чонгука это, правду говоря, забавляло: судя по всему, сценаристу не нравилось решительно ничего.
— Это все выглядит отвратительно, — наконец сказал он, глядя на то, как Тэхен вжал в себя свою партнершу и незамедлительно поцеловал ее, жадно, голодно, так, будто до этого не делал этого еще минимум раз пять.
Чонгук подписывается под каждым словом, потому что эта женщина совершенно точно получает от этого нечеловеческое удовольствие, а он, Чонгук, обречен на то лишь, чтобы приводить потом губы Тэ в порядок. Это было нечестно по меньшей, по самой крохотной мере.
Затем он наблюдал за тем, как Чимин сорвался с места и помчался, широко и нервно шагая, прямо к креслу с надписью «режиссер», чтобы потом чересчур даже эмоционально ругаться, глядя на Намджуна снизу вверх. Он также видел, как Юнги стоял в стороне и пялился на них совой, обнимая свой планшет и при этом все еще не выражая никаких чувств на своем лице. Он наверняка был либо профессионалом, либо жутчайшим интровертом. Странно было осознавать, что он смог сработаться с Ким Тэхеном, человеком, у которого рот вообще редко когда закрывался.
Рассвет они встречали все там же, на съемочной площадке, сонные и медленные. Они совсем не обращали внимания ни на розовое небо, ни на утренних птиц, ни на стеклянный слегка морозный воздух вокруг них. Чимин грел свои руки о чашку с горячим какао и, недовольно сощурившись, наблюдал за так называемым режиссером, что сейчас стоял посреди съемочной площадки окруженный актерами, среди которых был и Тэ, и, активно жестикулируя руками, пытался им что-то там объяснить.
— Он такой ужасный, не могу на него смотреть. Как такая бездарность может снимать по моему сценарию? — бубнит Пак, сидя на раскладном стульчике, предназначенном для Ким Техена, с наброшенным на плечи тонким одеялом и чашкой своего уже почти остывшего какао. Допивать его — совсем уже не хотелось. Чонгук стоял рядом и смотрел на предмет своего обожания, не обращая внимания на слова Чимина. — Они уже в миллионный раз собираются снимать эту сцену, и я уверен на все сто процентов, что этот болван одобрит самый отстойный вариант, — Пак внимательно проследил взглядом за Намджуном, что уселся в кресло с надписью «режиссер» и скривился.
Он только хотел перевести взгляд обратно на площадку, чтобы увидеть, к чему все-таки привели все эти активные махания руками, но, наткнувшись на Юнги, стоящего в десятке метров от него самого, привалившегося плечом к декорациям, не смог отвести взгляда. Тот стоял, держа между пальцами сигарету, и выглядел так эстетично, что хоть картину с него прямо сейчас пиши, и так, будто ему не холодно вовсе, но Пак заметил легкую дрожь в его руках. На нем были всего лишь только голубые джинсы и какая-то свободная, кажется, полупрозрачная футболка, в которой он сам полупрозрачным казался. На секунду Пак был готов встать и подойти к нему, укутать в свое едва ли теплое одеяло, угостить его кофе и растоптать эту дурацкую сигарету. Мин внезапно, будто почувствовав на себе чужой взгляд, повернулся в его сторону, но не отреагировал никак, когда Чимин весело помахал ему, улыбаясь.
— Фу, как она меня достала, — выдохнул Тэ, садясь на своё место, после того, как Чимин успел с него встать, — подправь всё, — он махнул на своё лицо, даже не глядя на Чона, и уткнулся в телефон.
Чонгук послушно взял кисти и подошел к Тэ, корректируя тон его лица и подводя глаза. Через пару минут к ним подошел Мин, остановившись рядом, внимательно наблюдая за работой Гука и слушая возмущения Кима по поводу своей напарницы. Но после того, как Чон сделал замечание о том, что постоянная болтовня Тэ ему мешает (он сказал это более вежливо), Ким замолчал, печатая что-то на телефоне, чем продолжал отвлекать мастера, но на этот раз Гук ничего не сказал.
— Сука! — воскликнул Тэ, вскакивая на ноги, к счастью, уже после того, как Гук закончил с работой и отстранился, вытирая руки. Чим с Чонгуком и Юнги переглянулись, затем все трое посмотри на Тэхена, что кинул свой телефон на стул, но промахнулся, и тот упал прямо на землю. Киму было явно все равно. — Ненавижу ублюдка, — бубня себе под нос, парень сердито направился на съемочную площадку, на которую его уже звал безмозглый недорежиссер с ужасным вкусом в одежде (Чимин нашел еще один минус в безжалостном убийце прекрасного сценария).
— Что это сейчас было? — сказал скорее сам себе Гук, глядя на Юнги, что удосужился поднять телефон и, посмотрев в экран, усмехнулся. Покачав головой, он спрятал телефон в задний карман своих голубых джинсов и на вопросительный взгляд Чона только махнул рукой.
Чонгук нахмурился, но не собирался допрашивать Юнги и перевел свой взгляд на съемочную площадку.
— Последний дубль и расходимся! — сообщил Намджун, после чего Чим его перекривлял и вновь уселся в кресло Тэхена. — Ну что за бездарность, — буркнул Пак, покачав головой.
Б
ольшая часть людей на площадке обрадовалась такой новости и принялась активно работать, тщательнее настроили свет, камеры, подправили костюмы на актерах, чтобы все было идеально, ведь режиссер мог и передумать. Чонгук внимательно осмотрел лицо Тэ, хоть и с расстояния, чтобы не было никаких изъянов, хотя их в априори не могло быть, на таком-то идеально лице.
Юнги потянулся и перевел взгляд на Чимина, что сидел, уткнувшись в чашку со своим уже заледеневшим какао, которое он так и не удосужился никуда сплавить, дрожа, несмотря на то, что он снова кутался в одеяло. Мин слегка улыбнулся и вновь обратил своё внимание на площадку.
Сцена закончилась и всё захлопали, радуясь тому, что очередной съемочный день, точнее ночь, подошел наконец к завершению и после напутствующей (вряд ли) речи режиссера, все начали активно собираться, спеша домой. Тэ сразу направился к своему фургону, Чонгук посеменил за ним, спотыкаясь о провода на земле, чтобы смыть макияж с парня.
— Где мой телефон? — спросил Тэ, глядя на Чонгука в своей любимой манере, через отражение в зеркале.
— У Юнги, — ответил младший, начиная смывать макияж. Ким прикрыл глаза, выдыхая, Чонгук внимательно осматривал его лицо, плавно проводя ватным диском по коже.
На удивление, Тэ был сегодня особенно тихим и это явно не из-за усталости. Когда парень был уставшим, он постоянно бузил по поводу того, что у него все болит и ему срочно нужно домой и вообще, «Чонгук, что ты там копаешься, ты специально что ли?» Сейчас же он был спокоен, как будто спал. Чон не мог сдержать улыбки, смотря на такого Тэ, ему не могло не льстить то, как тот доверял ему. Он отложил очередной ватный диск куда-то в сторону и наклонился ниже, к самому лицу напротив, решаясь.
Тэхен резко распахнул глаза, чувствуя, как его губ коснулись чужие.
***
И только теперь, спустя время после всего, Чонгук внезапно и наконец-то приходит к осознанию того, что всё это жутко и неправильно. Их поцелуй, к примеру, неловкий, смазанный и глупый, на который Тэхён (о, господи) совершенно неожиданно ответил почти сразу; прерванный только тем, что Чонгука прямо в глаза кольнула реальность.
Потому что какого черта, блять, происходит?
Жуткие и неправильные также и его гребанные чувства, которые, известное дело, жгут в нем дыру каждый раз, когда он видит Кима хотя бы краем глаза где-нибудь на съемочной площадке и уж тем более — клубятся похуже синего дыма над пожаром, когда дело доходит до малейшего взаимодействия (тактильные, блять, контакты, и можно застрелился прямо на месте). Он справлялся с этим уже много месяцев, так что же изменилось? Что заставило их внезапно взбунтовать, еще и так злобно, беспощадно, грубо, настолько, что теперь и вся его жизнь становится жуткой и неправильной?
Это хотя бы потому, что она уже, почитай, закончена.
Здесь лишним было бы упоминать даже о том, что всё это закатилось вдруг в такую дыру, из которой выхода не видно даже и с солнечным светом вместо глаз.
Выходной на следующий день Чонгук заслужил в полной мере — это не обсуждается даже. У него на душе, возможно, где-то еще валяется песком в стакане воды понимание того, что на пять вечера назначено домашнее интервью у Тэхёна, на котором его
личная команда в обязательном порядке должна присутствовать, а самого Чонгука из нее пока что не выставили, так что ему неплохо было бы и явиться, но…
Ведь всем понятно, даже если этого ещё никто не произнёс вслух, что он уволен. С минуты на минуту должен позвонить Юнги и холодно, злобно шипя, распорядиться о том, чтобы Чон не появлялся возле Тэхёна в радиусе десяти метров, и даже не смотрел его фотки в интернете, потому что иначе на него подадут в суд. Что-то вроде того.
Телефон звонит действительно, не сразу, правда, не с минуты на минуту, а уже вечером, ближе к злополучным пяти, которые оставалось переждать и дело с концом, а тут на тебе — звонит. Чонгук долго решается взять его в руку и ответить, потому что, несмотря на то, что он уже подготовил себя к худшему, он все же не хотел бы, чтобы все это в действительности с ним происходило.
— Чон Чонгук, — начинает Юнги, предсказуемо шипя из трубки, но все же довольно спокойно, как бы между прочим, — звоню просто поинтересоваться. Тебя твоя работа устраивает?
— Д-да, — Чон немного озадачен вопросом, но все же незамедлительно отвечает. Он останавливается прямо так, на полпути из кухни в гостиную с чашкой кофе в одной руке и прижимая телефон к уху другой, потерянный, напуганный, забывший, как дышать, пока Юнги своим почти даже сладким тоном убивает его.
— А зарплата?
— Тоже.
— Тогда интересуюсь снова: в связи с каким таким ебаным праздником тебя нет на рабочем месте? — голос Юнги становиться более раздраженным, но он все так же спокоен. — У нас интервью начинается меньше, чем через час, почему тебя нет? — он ждёт ответа, которого не следует даже после затянувшейся до неприличия паузы. — Так, либо ты сейчас говоришь, что застрял в пробке, и я, как дурак, изо всех сил делаю вид, что тебе верю, либо я тебя ногтем задавлю, ты понимаешь, о чем…
— Я… я в пробке! — более даже чем просто отчаянно пискнул Гук, быстрым шагом направляясь в комнату, разливая при этом безбожно свой кофе по всему полу, и собирая сумку с косметикой, решая, что по такой погоде можно ехать и в домашнем.
— Хорошо. Если тебя не будет через пятнадцать минут, ты уволен ко всем хе… — бросать трубку как раз на том моменте, когда Юнги начинает угрожать — рискованно до усирачки, но еще более рискованно было бы дослушать его до конца, а после из-за этого таки оказаться уволенным (ко всем херам, очевидно).
Чонгук выбегает из квартиры, одновременно вызывая такси, он пытается влезть в кроссовки и даже не пытается завязать шнурки, при этом прижимая трубку плечом к уху и то и дело роняя свою рабочую сумку.
Когда он наконец оказывается на улице, ощущение у него такое, что прошла примерно вечность с того момента, как Юнги назначил дэдлайн, но, видимо, этой вечности не хватило, чтобы такси успело подъехать к дому.
Он нервничает и, честно говоря, не совсем понимает, почему его все еще ждут. Может быть, Тэхен решил смиловаться и разрешить доработать до конца месяца или же он хочет самостоятельно с ним поговорить и всё высказать. Проходит всего две минуты, а для Чонгука это очередная смертельная бесконечность, ведь это значит, что у него всего минут десять осталось, а такси все не видно. И Юнги, похоже, шутить не умеет от слова совершенно, а это значит, что дело совсем плохо. Если его не уволят из-за вчерашнего инцидента, его уволят из-за сегодняшнего опоздания.
Такси подъезжает еще минут через семь только и Чонгуку ничего не остается: он опоздает в любом случае. Он называет адрес и кидает наличку водителю заранее, больше даже, кажется, чем нужно было бы, предупреждая, что ему нужно быть на месте через пять минут (пять минут назад, ага). Для пущей убедительности он смотрит в его глаза через зеркало заднего вида максимально серьёзно, в ответ тот кивает и выжимает педаль газа. Гук сидит на заднем сидении и удивленно хмурится, видя, что ему звонит Чимин.
— Да, — отвечает сразу же.
— Ну и где тебя носит? — Чимин нападает сразу же, с полуслова, даже не здороваясь. Чонгук в таком сейчас состоянии, что его удивляет разве что только то, что не с матюков начал. — Я сейчас у Тэхена, думал, тебя встречу, а тебя нет. Юнги ходит хмурый, как туча, — он говорит тихо, явно для того чтобы его не услышали, но тараторит быстро, как будто кто-то рядом стоит и собирается отобрать его телефон прямо вот уже три, два, один…
— Я еду, блин, еду! ладно? И что ты вообще там делаешь? — Чон смотрит в окно, приблизительно рассчитывая, сколько ему еще осталось ехать, и понимает с досадой, что опоздал уже как минимум трижды.
— А, у нас с этим режиссеришкой до этого брали интервью, а потом я решил поехать вместе со съемочной бригадой к Тэ, чтобы с тобой увидеться…
— Точнее с Юнги, — закатил глаза Чон, довольный тем, что таксист действительно довольно быстро преодолевает это тупое огромное расстояние между их квартирами и уже буквально через пять минут Гук должен оказаться на месте.
— Нет, это… да какая вообще разница! Это… совсем не то, что ты… и как ты.? — парень задыхался в своем смущении и возмущении тоже, громко сопел прямо в ухо из трубки и явно не в состоянии был закончить. Он раздраженно замолчал, пока Гук, забыв о своей ситуации внезапно расслабленно тихо хихикал. Пак продолжил довольно резко. — Короче, когда ты будешь?
— Не переживай, подъезжаю.
— Хорошо, — он тихо выдохнул, — потому что Тэхен даже открывать дверь в свою комнату отказывается. Говорит, никому, кроме тебя. Из-за этого Юнги злится еще больше и ходит здесь постоянно весь такой… такой… — Чимин вздыхает, не найдя слов, но его внезапно восторженный тон говорит за себя сам.
От слов парня о Тэ, Чон заметно теряется и теперь уже совсем не хочет никуда ехать, но он останавливает себя перед тем, как попросить таксиста развернуться и ехать обратно.
Машина останавливается у ворот и Чон выскакивает из нее, забирая все вещи. Он только и успевает, что набрать номер, так как Юнги уже ждет его прямо у входа, а в руке у него телефон со входящим от Чонгука на дисплее. Тот, испуганно моргнув, сбрасывает.
— Опоздал, — комментирует Юн, недовольно осматривая младшего. — И, я, конечно, понимаю, что у нас нет дресскода, но можно было одеться и поприличнее.
— Я спешил, — оправдывается Чон, закусив губу. Мин пропускает это мимо ушей и продолжает:
— У тебя будет всего минут двадцать от силы, чтобы загримировать Тэхена, надеюсь, хоть тут ты справишься. У него все еще не прошел вчерашний, — парень хмурится, жмет губы в белую линию и тыкает на свою шею. Чонгук еле сдерживается, чтобы не усмехнуться от того, что Мин, этот взрослый брутальный мужчина, даже не произносит слова «засос».
Гук лишь кивает и проходит за старшим в дом.
— Тэхен на верху в своей комнате. Если что, я буду внизу, — он посмотрел на Чона серьезным взглядом, — через двадцать минут интервью должно начаться, что бы там у тебя ни было. Ты понимаешь меня?
Гук кивает поспешно чересчур, даже дважды, и поднимается по лестнице, переступая через ступеньку. Поровнявшись с комнатой Тэ, он заметно занервничал, но, собравшись с мыслями дернул ручку. Дверь и правда оказалась заперта.
— Я же сказал, Чимин, не ломись сюда, — басит по ту сторону, — я открою только одному человеку и ты это знаешь, — ладошки Гука резко вспотели, а коленки предательски задрожали.
— Тэ, это я, — получилось как-то пискляво, но Тэхен его узнал, так как почти что сразу послышался щелчок и дверь открылась. Ким хватает его за майку и, затащив в комнату, захлопывает дверь, прижимая следом к ней Гука, и сразу впиваясь в его губы поцелуем. Чонгук не понимает, что происходит, и какое-то время даже не отвечает на поцелуй, но когда до него доходит вся суть ситуации, Тэхен отстраняется от его губ.
— Ты выглядишь так возбуждающе в этой майке, — Тэхен оттягивает ее край, открывая вид на соски младшего и облизывает искусанные от чего-то губы.
— Юнги сказал, чтобы через двадцать минут ты был готов, — все, что может выдавить из себя Чон, все еще не избавляясь от своего позорного писклявого голоса.
— Он может подождать, — Тэхен запускает руки под майку младшего, игриво улыбаясь и тянет Гука к кровати. — Юнги такой зануда, ты еще разве не заметил что ли? — он легко смеется, упираясь икрами в кровать позади себя и все еще сжимая в кулаке чужую майку.
— Подожди, Тэ, я не понимаю, — Чон хмурится и замирает на месте, не уверенный в том, хочет ли он останавливаться сейчас. Возможно, ему стоят пнуть к херам свое чувство ответственности (и самосохранения) и будь что будет вообще, эта игра стоит свеч даже без сомнения.
— Ну, а что тут понимать? — улыбается. — Ты что, не хочешь меня?
— Хочу! То есть нет… то есть да, но не… так, — Гук отходит от Тэ на шаг, он собирается с силами, чтобы произнести хоть слово внятно, но на это у него уходит несколько долгих секунд. — Я на работе и меня… не привлекает идея с перепихом на один раз.
— Но вчера… — Ким потерянно смотрит на парня, — что вообще было вчера?
— Выражение моих чувств? — промямлил парень, теряясь от взгляда Тэ. В комнате повисает тишина, Ким сильнее кутается в свой халат, затягивая на нем пояс, и садиться на стул.
— Приступай к своей работе, — говорит он, серьезно смотря на Чона снова через зеркало и тот подчиняется приказу, кажется,
босса.
Тем временем, Юнги сделал еще несколько кругов по первому этажу дома Тэ и, уединившись на кухне, оперся о столешницу. Заварив себе кофе, он решил расслабиться, так как его работа на сегодня была закончена, но все же, пока Ким его не отпускал, он не мог уйти.
— Как дела? — слишком резкий и звонкий голос прерывает идиллию Мина и он поднимает взгляд на Чимина, что по хозяйски залез в холодильник Тэ и, достав оттуда свою любимую сладкую газировку, сделал несколько крупных глотков.
— Нормально, — его голос прозвучал грубо. Юнги не успел решить, хотел ли он этого на самом деле, но, в любом случае, так получилось.
— Я видел, Чонгук приехал, он уже с Тэ? — Чим подошел ближе, Юнги только кивнул, глядя в свою чашку с кофе. Они молчат довольно долго: Юнги гипнотизирует свой кофе, даже не поднимая взгляд на Чимина, который, в свою очередь, неприлично рассматривает его с ног до головы и, кажется, совершенно этим не смущается.
— Ты красивый, — наконец выпаливает Пак, на что Юнги резко поднимает голову и смотрит на парня совой, а Чимин широко раскрывает глаза, понимая,
что он только что ляпнул. Мин молчит, смотрит в глаза, его взгляд совершенно не читаемый, кажется, он находится в таком офигительном замешательстве, что Чимину становится неприятно и он жалеет, что сказал это, с каждой секундой все больше. Юнги аккуратно ставит чашку кофе на стол, берет свой планшет, прижимая его к груди, как драгоценное дитя, и просто выходит вон из кухни. Чимин мысленно чертыхается и запускает пальцы в волосы.
— Почему я такой придурок? — парень садится на стул и опускает свою голову на стол. Юнги тем временем стоит за дверью, шумно выдыхает и несмело возвращается обратно. Пак резко дергается, следя за ним. Мин берет чашку с кофе и вновь уходит.
— Ты тоже ничего, — бурчит он себе под нос, перед тем, как выйти из кухни, на что Чимин расплывается в улыбке и наконец выдыхает.
***
Чонгук уже заканчивал с макияжем, избегая внимательного взгляда Тэ, что так и норовил скользнуть под его растянутую майку, что открывала вид на оголенную грудь, когда Чон склонялся к старшему. Неловкая тишина длилась действительно очень долго и Гуку было бы куда более комфортно, если бы с ними в комнате находился Юнги с его пронизывающим взглядом или Чимин, который мог бы заполнить тишину своим бесконечным трындежем. Но никого не было, была тишина и тяжелый взгляд Кима только.
— Всё, — на грани слышимости сообщил Чон, осмотрев лицо парня, и быстро вернулся к своим вещам, складывая все на место. Тэ лишь внимательно наблюдал, явно не собираясь спускаться на интервью.
— Ты сказал… не привлекает идея с перепихом на один раз, — осторожно начинает он, собирается, кажется, почесать шею, чтобы хоть куда-то деть свои руки, но вовремя вспоминает, что он весь в тоналке и так и замирает с рукой на полпути. — Значит… тебя привлекает… — он делает паузу, все так же смотря на Гука, что напрягся, глядя в свою сумку, все медленнее складывая вещи, — моногамные отношения?
— Да, — кивает младший увереннее, чем он мог ожидать от себя, и наконец быстро смотрит на Тэ через плечо, — возможно, ты не этого ожидал, я от тебя ничего и не требую такого, так что, если ты разрешишь мне продолжить свою работу как ни в чем не бывало, я буду благодарен.
— Нет, не разрешу «как ни в чем не бывало», — он не дает возразить, продолжая сразу. — Я не смогу, я не собираюсь! забывать об этом разговоре и о вчерашнем поцелуе тоже, я не смогу продолжить работать как прежде, впрочем, как и ты, я уверен, — Чон не может понять, к чему ведет Тэ, и так и остается спиной к нему, не зная, что ему чувствовать. Тэ встает с места, — у меня тоже есть идея, знаешь? Никто ни о чем не забывает, ты продолжаешь работать, а я принимаю твоё предложение об отношениях. Неплохая, правда?
Чонгук теряется от слов парня, он все еще не решается повернуться, но знает, что Тэ за его спиной так близко стоит, что можно ощутить его дыхание на плечах.
— Так ты не злишься? — он снова беспомощно пищит и ненавидит себя за это всем сердцем. Тэ только качает головой, улыбаясь.
— Ты согласен? — спрашивает он. Гук лишь кивает, на что Ким улыбается шире и подходит к шкафу, чтобы переодеться в одежду оставленную стилистами, а Чон в это время покрасневший, как помидор, и с довольной улыбкой выскакивает из комнаты.
