Инкарнация

Я не знаю, кем и когда была создана Река Душ. С тех пор, как я покинул ее, мне думается, что у нее вовсе нет создателя. Это нечто настолько фундаментальное, настолько связанное с самой глубинной природой реальности, что она просто не может быть порождена кем бы то ни было. Она была всегда и будет всегда — она вне власти самих богов, она неподвластна самому Хаосу. Возможно, боги — ее порождение, но этого я не знаю. Я знаю только то, что моя душа и душа моего брата-близнеца, Карамона, покинули Кринн целую вечность назад, чтобы влиться в Реку Душ в безмятежном и бездонном ожидании нового воплощения. Что я при этом чувствовал? Увы, я не могу рассказать вам, что ощущает бесплотный дух по ту сторону реальности за пределами самого времени. Но я точно помню свои чувства в момент нового воплощения. Слепящий свет. Оглушающий рев. Всепоглощающая боль. И еще — жизнь, которая вновь бурлила во мне, стирая из памяти жуткое наследие прежнего бытия. В первые же дни своей новой жизни я разглядел основные черты этого мира. Здесь тоже есть место волшебству, и, к счастью, я был рожден в семье магов. Но какой же по-детски слабой была их магия! Эти люди всецело полагаются на свои артефакты, и подчас неспособны на простейшие заклинания без посредства своих жалких волшебных палочек. Весь этот мир — слаб, инфантилен, хрупок. Однако теперь это мой мир. И где-то в нем живет Карамон в своем новом воплощении. Когда-нибудь я найду своего брата: вряд ли он воплотился далеко отсюда. Как и в прошлый раз, он рожден в одно время со мной, может, днем раньше. Но сейчас я мало на что способен: непослушное младенческое тело, похоже, живет своей жизнью и почти не откликается на мои волевые усилия. Усилия выматывают меня донельзя, и я часто засыпаю. Просыпаясь, я как в тумане вижу улыбающееся лицо своей новой мамы и слышу ее голос, говорящий на неизвестном мне языке: — Гарри, мой малыш! Смотри, какую игрушку принес тебе папа! И с каждым новым пробуждением я все хуже помню события своей прежней жизни. Кринн стирается в моей памяти по мере того, как я все лучше узнаю мир, в котором проведу все последующие годы. Мне кажется, я теряю самого себя, что приводит меня в отчаяние, на которое мой организм моментально реагирует горькими рыданиями. Тогда мама берет меня на руки и баюкает, прижав к груди. И это действительно успокаивает меня, хотя тому нет никаких рациональных оснований — ведь моя старая личность продолжает растворяться в новом, стремительно растущем сознании. И лишь одно остается неизменным — моя магия. Она все так же бурлит во мне, заполняет жидким огнем вены и не дает забыть, что я — все еще я. Я, Рейстлин Маджере, некогда величайший маг мира, отделенного от меня вечностью. Смогу ли я стать кем-то здесь, или чуждые законы бытия навсегда преградят мне путь к вершине? Размышление лишает меня сил, и я снова проваливаюсь в сон со вкусом материнского молока на губах. Так продолжаются дни и месяцы, сливающиеся для меня в непрерывную череду впечатлений, среди которых я с трудом различаю яркие сны и не менее будоражущую реальность. Пока не случается это. — Авада кедавра! — резкий выкрик вырывает меня из цепких пальцев сна. Красочное сновидение рассыпается пылью, и младенческое тело набирает воздуха в легкие, чтобы огласить пространство обиженным плачем. Но я подавляю этот порыв — теперь это получается у меня все лучше и лучше. Приподняв голову над подушкой, я вижу маму — она стоит спиной ко мне, держа палочку в руках. И кто-то стоит перед ней — кто-то незнакомый, весь облик которого дышит угрозой и смертью. Я помню человека из своей прошлой жизни, вызывавшего у меня такие же чувства. Его звали Фистандантилус. — Уйди с дороги, женщина, — слышится голос. — Я пришел не за тобой. — Я не позволю тебе… — отзывается мама. — Авада!.. — Авада кедавра! — человек завершает заклинание раньше. Вспышка зеленого света, и у меня нет больше мамы. Кринн лишил меня родителей, когда я был еще подростком. Этот новый мир не позволил мне даже провести с родителями детство. У меня почти не было времени, чтобы узнать их, но боль заполняет меня полностью, и тогда что-то ломается внутри остатков моей прежней личности. Быть рядом, владеть гигантским запасом силы — и все равно потерять людей, которые любили меня. Которых я тоже любил. Человек медленно идет ко мне, перешагнув через упавшее тело, и с какой-то опасливой отстраненностью смотрит на меня сверху вниз. Он ведь не знает, с кем имеет дело — не может знать. И все же он боится — я вижу это в его взгляде, в каждом его движении. Чувствует ли он, как вскипает древняя магия Кринна в крови его жертвы? Как мой разум, оглушенный отчаянием и болью, вспоминает слова заклинаний, которые никогда не звучали в этом мире? Человек поднимает пятерню, закрывающую от меня половину мира, и в третий раз читает смертоносное заклятие: — Авада… — Пилиф! — выговариваю я губами, способными ранее только изображать горькую обиду и звать маму. — …кедавра! — завершает заклинание убийца, и поток зеленого пламени вонзается в мерцающую голубоватую сферу, зажженную вокруг меня силой, которой я все еще владею. Он смотрит на меня, и потаенный страх в его глазах обращается в ужас, а затем — в смятение. Ты думал, что твое жалкое чародейство невозможно отразить, чернокнижник? Он делает шаг назад, но его время уже истекло. — Дасен филинда! — произношу я все еще чужим для меня голосом, и, сраженный потоками чистой магии, чародей падает, захлебываясь собственной кровью. Я чувствую, как теряю контроль, возвращаясь в туманное состояние вечного полузабытья, из которого когда-нибудь вырастет новая личность, а я нынешний займу место смутного отголоска с окраин бесконечности. Но я все еще здесь. И я не закончил начатое. Я поднимаю свои слабые руки и читаю заклинание, которое не предназначено для этого мира. Поверженный враг издает истошный вопль и выгибается дугой, и я чувствую, как впитываю в себя его силу вместе с осколками его уродливой фрагментированной души. Фистандантилус использовал для этого камень, созданный самой Владычицей Тьмы. Я знаю, как работает эта магия, и не нуждаюсь ни в каких артефактах. Я сам — магия. Когда процесс завершается, на полу — только обугленная куча тряпья. Остается лишь одно. Если мой враг когда-либо вернется, я должен быть во всеоружии. Я не намерен более терять близких людей. Руна Песочных часов — мое собственное изобретение, сделанное в последние дни моей прежней жизни. Подняв к лицу горящие алым огнем пальцы, я провожу первую черту, отзывающуюся мучительной болью и выбивающую из меня потоки слез. Это — Защита. Вторая черта, под острым углом к первой. Это — Бдительность. Третья черта — Сила. Остается последний заключительный штрих — Память, но в этот момент я окончательно теряю контроль и падаю на подушку. Руна Песочных часов так и остается незавершенной, напоминая без своего последнего штриха странный зигзаг, выжженный у меня на лбу. Я проваливаюсь в забытье и медленно растворяюсь в наплывающей мгле. Не знаю, смогу ли вновь вернуть свое прежнее Я. Да и надо ли это? Я только знаю, что мне дан шанс на новую жизнь, и я воспользуюсь им, владея Силой, сохраняя Бдительность и находясь под Защитой. Придет время, и я найду своего брата, пусть даже мы не узнаем друг друга при встрече. Мы вместе пришли в Кринн. Мы вместе его покинули. Мы вместе перешли через Вечность. Какое расстояние сможет разделить нас теперь?