Ты идешь забытой дорогой и в никуда

Горизонт пылал, четко разделяя землю и небо. На Убежище валила настоящая орда красных храмовников. Они, как моровые крысы, лезли из всех щелей, прорубали ходы в заборах и ограждениях, ломились в дома, поджигали сено, сносили все на своем пути. Каллен в запале рубил мечом и отталкивал от себя щитом разбойников, крича солдатам: — Закрывайте ворота! Рекруты – Создатель, они же совсем зеленые, только-только вступили в Инквизицию! – бросились выполнять приказ: скопом налегли на тяжелые створки стены, что отделяла Храм Священного праха от остального Убежища. Последний рубеж, если через последнюю преграду, через эту стену, храмовники прорвутся, то погибнут абсолютно все. Вестник должен успеть к баллистам, должен остановить красную орду или дать время на то, чтобы продумать отступление. В Убежище было много женщин, детей и стариков, их необходимо защитить – эта мысль болезненно пульсировала у Каллена в голове. Он хватал за шкирку кого мог и толкал в сторону церкви. Красные храмовники ломились кучей к закрывающимся воротам. Справа на Каллена бросился мечник с таким отчаянным воплем, что стыла кровь. Его одурманенные глаза даже не видели цели, он кидал себя на противника, как пушечное мясо, играл в удачу – попадет или не попадет, заденет мечом или нет. Каллен приготовился принять удар, вот только мечника снесло электрическим сгустком. Каллен обернулся, а Дориан оказался к нему так близко, что через доспехи почувствовался магический барьер, теплый, упругий. Дориан закрыл ему спину, взмахнув рукой – в трех шагах от них пролетела шаровая молния, задевая целый строй красных храмовников. Каллен застыл. Запахло горелой плотью, разнесся такой визг, что ломило уши. Вся эта магия – неуправляемый, бешеный поток, заставляющий корчиться в муках. Каллен уже видел подобную картину, видел, как его собратья в Киркволле, люди, с которыми он рос, тренировался, соблюдал обеты, сминались под натиском магии крови. Удушающая волна охватывала их, раздирала глотки, ломала тела, заставляя выгибаться до треска костей. Их пожирала толпа демонов, а маги сами с отчаянными криками меняли облики, превращаясь в монстров из ночных кошмаров. Воспоминания были настолько реальными, что находили отражение в действительности. У Каллена застучало в висках – уже знакомое чувство за последний месяц. Еще стало горько на языке, как от желчи. Дыхание Каллена участилось, он судорожно прощупывал мысль: «Передо мной не они, не те люди, которые были моими друзьями». Его собственный голос угасал под натиском странной песни; песни, что шла из глубины его сознания. «Это не те люди, что были моими друзьями, или…». Каллен смотрел на храмовников, облаченных в черные доспехи, на их лица со вздутыми венами, в их глаза с лопнувшими капиллярами и видел отблески прошлого. Доспехи уже не были черными, а выкованными из сильверита, начищенные, блестящие, забрала подняты, на молодых лицах ясные, живые глаза. Песнь стала чуть отчетливей, она напоминала мелодичный голос проповедницы, умиротворяла, покоряла. Она просила что-то сделать, и Каллен несколько мгновений не мог понять, что именно. Недалеко от него вновь сверкнула молния. Щекам и шее было холодно от ветра, но спина горела от близости Дориана. Мага. Из Тевинтера. Магистра, который уничтожал его братьев. Все повторялось – магам нет веры, им нельзя доверять. «Убей!» – заклокотала песня в голове, и Каллен резко обернулся, взмахивая щитом. Удар пришелся Дориану в грудь, задел подбородок. Он отлетел на несколько футов, упал спиной прямиком в снег и замер. Барьер, потеряв магическую подпитку, посыпался на землю серебряной пылью. «Он не мертв, еще не мертв!» – на высоких тонах визжала песнь в голове. У Каллена в груди билась ярость, и жар стекал в руки, наполняя их силой. Несколько резких шагов вперед, но Дориан успел прийти в себя. Из рассеченного подбородка текла кровь, тонкой ниточкой сбегала на шею и пачкала белый мех куртки. Дориан отталкивался ногами в попытках отползти, и на автомате бросил слабую молнию. Каллен развеял ее простым движением руки. Вся его кожа покрылась голубовато-красным отблеском лириума, непробиваемой, устойчивой к магии броней. Он был храмовником и умел оставлять магов без защиты. «Это ему за твоих друзей. Он убил их», – мелодично тянул голос, и Каллен слушал его. Щитом он встретил еще одну молнию, оттолкнул ее так легко, будто та была простым мячиком. «Убей, пока он не убил…». Голос оборвался резко, боль обожгла затылок и затопила глаза черным. Каллен свалился без сознания. От заклинаний жгло ладони, но Дориан все еще находил в себе силы сражаться. Резко пахло разряженным воздухом, молнии хлестали то тут, то там, облизывая свихнувшихся храмовников болью. Они все, как один, хаотично бросались с разных сторон и даже не силились развеять заклинания. Видимо, им приказали взять числом и не жалеть собственной жизни. Дыхание сбилось, Дориан отбросил очередного мечника от Каллена, уже начал чертить на земле отталкивающую руну, чтобы солдаты успели забаррикадировать ворота, но его действия прервал удар такой нечеловеческой силы, что Дориана отлетел на несколько футов в стороны. Упав, он проехался еще несколько шагов по земле, загребая броней снег. Перед глазами помутнело, от коротких, болезненный вздохов уже горели легкие. Подбородок ломило, рот не открывался, по шее текла липкая, горячая кровь. Дориану повезло ухватиться за проблеск сознания и прийти в себя. Кто смог пробиться через его барьер незамеченным? Дориан приподнялся на здоровой руке, и грудь парализовало болью, во рту проявился металлический привкус. К нему шел Каллен, резко, быстро, и Дориан сначала подумал, что он спешит на помощь, уже потянул к нему руку, но воздух рассек меч. Инстинкты сработали быстрее – Дориан бросил молнию, но та разбилась о щит с такой легкостью, словно была комком сухого снега. Он постарался выстроить барьер, но вокруг Каллена замерцали красноватые вспышки, развеивая заклинания. Дориана парализовал страх. Коммандер, что был непоколебимой волей всей Инквизиции, оказался предателем, вокруг него пульсировала магия красного лириума, и от этого скручивало желудок. Ужас был настолько сильным, что Дориан забыл о боли, ему хотелось кричать, но вышло только жалобное мычание. Его ошарашило осознанием собственной глупости – он сомневался во всех вокруг, но только не в Каллене. Да никто не сомневался в Каллене, даже Лелиана, чутье которой не один раз спасало Инквизицию от провокаций и подрыва. Все доверяли Каллену с первого взгляда, потому что он умел защищать. За ним ходили обездоленные, несчастные, за его спиной прятались слабые и немощные, его любили и уважали солдаты. Но вот он пышет красным лириумом и взмахивает мечом, чтобы убить Дориана. Дориан отвернулся, понимая, что не сможет его остановить. Каллен замер всего на секунду, а затем упал вперед, прямо к онемевшим от боли ногам Дориана. Впереди стоял Максвелл с занесенным эфесом меча. Он, растерянный и напуганный не меньше Дориана, слава Андрасте, не стал заваливать вопросами, а скомандовал Быку поднять Каллена, а Блэкволу – Дориана, онемевшего от страха. Даже если бы Дориан мог говорить, он бы промолчал. Произошедшее казалось ему настолько противоестественным, что он был готов поверить во что угодно, но только не в это. *** — Мы в бедственном положении, – в отчаянии прошептала Жозефина, прикусив кончик большого пальца. — Ты говоришь это после того, как Вестник вернулся к нам живым? – накинулась на нее Кассандра, воинственно сделав шаг вперед. Лелиана предостерегающе загородила собой Жозефину, но вместе с тем спокойно, негромко сказала: — Нам нужно успокоиться. Если дать ссорам разгореться, тогда положение действительно будет бедственным. Кассандра встряхнула руками, будто пытаясь избавиться от напряжения, но немедленно убрала их за спину, заметив подходящего к ним Вестника. Максвелл выглядел откровенно плохо – потрепанный, уставший, лицо сильно обветрилось, покраснело от мелких трещин и шелушилось. Дориан наблюдал за ними из тени палатки и ловил каждое слово. — Мы потеряли Убежище, нас подорвали изнутри, – с затаенной злобой отчеканила Лелиана, сжимая пальцы в кулаки. – Но у нас еще остались цели, с которыми мы можем справиться, а именно отвести людей в безопасное место. Пускай это будет последней миссией Инквизиции, но мы должны это сделать. Грудь Дориана плотно перетягивали бинты – удар Каллена переломал ему три ребра. Выбитая челюсть все еще плохо двигалась, позволяя хлебать только бульон с ложки. Но, несмотря на сильную боль и ужасную усталость, он не давал себе возможности расслабиться и отстраниться от дел Инквизиции. Голову ему не пробили, так что ему следовало быть в курсе всех новостей. Но на самом деле Дориан пытался занять себя настолько, чтобы не возвращаться к мыслям о предательстве Каллена. Он все еще не мог поверить в произошедшее. — Удалось узнать, как и откуда Каллен доставал красный лириум? – Максвелл задал тот вопрос, который волновал всех выживших последние несколько дней. Жозефина опустила голову. Она была очень чувствительной и с трудом переживала предательство коммандера. Кассандра нахмурилась, а Лелиана достала из кармана серой туники небольшой мешочек. Дориан пересел на койку, что была ближе к разговаривающим советникам Инквизиции. — Ты можешь подойти, – ухмыльнулась Лелиана, обернувшись. Ну конечно, от нее ничего нельзя скрыть. Дориан поднялся и подошел к ним. В голове он прокручивал едкую фразу о том, что он пострадал больше всех, но сведенная челюсть все еще не давала ему возможности говорить. — Перед побегом из Убежища я велела своим людям собрать все бумаги из ваших кабинетов, – начала разъяснять Лелиана, осмотрев каждого советника. Кассандра хмыкнула. – Помимо важных документов мой разведчик передал мне коробку с лириумом для Каллена. Я проверила лириум и была в некотором замешательстве – он был обычным, поделенным на равные дозы. Максвелл сложил руки на груди. Дориан повернулся в ту сторону, где сидел Каллен. Точнее, в ту сторону, где его посадили на цепь. Он лежал на подстилке со связанными за спиной руками. Не шевелился. Дориан мечтал услышать от Лелианы, оправдывающие Каллена слова. Пусть она скажет хоть что-то хорошее, пусть все окажется лишь дурным сном. — Значит, он хранил красный лириум отдельно, – заключил Максвелл. Дориан вздохнул. — Поверьте, Вестник, меня одолевали точно такие же мысли. На минуту все замолчали, погрузившись в собственные мысли. — Хочешь сказать, что кто-то добавлял красный лириум Каллену? – вкрадчиво спросила Кассандра. Жозефина взмолилась себе под нос: «Пусть это будет правдой, Создатель, прошу». — Сначала я сомневалась в этом, но потом мой отряд, который должен был дежурить у северной дороги, вернулся живым и невредимым. Максвелл нахмурился. — Разве плохо, что люди остались в живых? Враг пришел именно с севера, и им повезло выжить. — Они должны были дежурить у северной дороги, – с нажимом повторила Лелиана. – Но они вернулись со Штормового берега. — Что?! – воскликнула Кассандра. — Кто-то отдал им другой приказ. Кто-то отправил их не на северную дорогу, а на Штормовой берег. В результате никто нам не сообщил о нападении, – Лелиана горько усмехнулась. – А я-то сначала думала, что враг оказался хитрее и перебил моих разведчиков до того, как они отправят ворона с предупреждением. — К нам должны были подойти шевалье маркиза де Эвальо, я получила от него письмо с пламенной речью о том, что стремления Инквизиции его вдохновляют, – пораженно заговорила Жозефина с такой скоростью, что некоторые слова слились в один поток. – Но они не пришли! Сначала я посчитала, что те просто не успели, а теперь мне кажется, что письмо оказалось полностью подставным! Лелиана положила руку ей на плечо. — Нас попытались разрушить изнутри, – мрачно сказал Максвелл. — И, кажется, получилось. – Кассандра кивнула сама себе. — Нет! – пылко воскликнула Жозефина. – Мы еще живы! Наши воины еще живы! — Только вести их уже никто не может. – Максвелл шумно выдохнул. Дориан вновь посмотрел на Каллена. — Не списывайте Каллена со счетов. Он еще не умер, – категорично заявила Жозефина. — Мы не знаем, как долго его травили красным лириумом. Каллен, конечно, еще жив, но вот его разум… – Лелиана прервалась на полуслове. — Лелиана, ты знаешь, кто может быть предателем? – спросила Кассандра. — Знаю, но их уже нет в наших рядах. — Их? – уточнил Максвелл. — Их. Один человек не смог бы устроить саботаж таких размеров. — Мы сами во всем виноваты, мы принимали в Инквизицию всех подряд, не устраивали проверок, не писали родным, – сказала Касандра, потирая пальцами шрам на щеке. — Каллен сам говорил, что у нас не Круг и не Орден, у нас не было ресурсов, чтобы устраивать проверки и всяческие обряды типа Посвящения. Дальше Дориан слушать не стал. Он направился к Каллену, тот, кажется, спал. Его приковали вдали от ряда палаток и возов, рядом с ним дежурил понурый солдат, который явно был не в восторге от своей работы. И он с радостью отошел, увидев медленно приближающегося Дориана. Каллен прятал лицо, растрепанные волосы касались снега. Задувал ветер, но Каллен даже не шевелился. Вокруг стояла глухая сумеречная синь, холмы и горы казались мертвыми землями – ни одного живого движения, даже птицы не летали. Дориан опустился рядом с Калленом, от него резко несло потом, кровью и мочой. Латы с него сняли, оставили в куртке, мех которой свалялся от грязи. У Дориана кольнуло под ребрами, он понял – ясно, полно, – что между ним и Калленом появилась болезненная связь из страха и сожаления. И это совсем не то, чего он желал. Два дня назад, когда Дориан выдернул себя из мрака сплошной боли и вернул себе способность здраво мыслить, в нем зрела одна только ненависть к Каллену за предательство. Он был единственным, для кого стремления Инквизиции были важнее собственных проблем. Все остальные как раз пытались решить свои проблемы с помощью Инквизиции, и Дориан не исключение. Каллен старался не для себя, а для других. И момент, когда он ударил, попытался убить, стал для Дориана личным апокалипсисом. Тоже самое он испытал, когда отец применил к нему магию крови. Но вот теперь порядок вещей был восстановлен – Каллен никого не предавал, это его предали. Скорее всего, красный лириум ему в пищу или в напитки добавлял один из рекрутов или слуга, сыпал по крошкам, чтобы не чувствовался вкус, чтобы постепенно вырастала зависимость. И все это под носом у госпожи Соловей. Их всех одурачили, хитро и незаметно. Поверить трудно! Каллен, который создавал ощущение покоя, защищенности, оказался втоптан в грязь своими же соратниками. Его предали все: рекруты, слуги, собратья и в особенности советники, которые не заметили заговора раньше. Дориан тоже чувствовал вину. Он только сейчас припомнил, что поведение Каллена изменилось за несколько недель до нападения. Во время встреч за шахматами он все больше молчал, и у него подрагивали пальцы, переставлявшие фигуры на доске. Тогда Дориан подумал, что это все от напряжения и бессонницы, и даже шутил, что коммандеру следует найти себе приятное общество на одну или несколько ночей. Теперь же, когда правда раскрылась, он точно знал, что являлось причиной для порой резких фраз и излишней бледности. Красный лириум медленно отравлял Каллена, его было немного, но даже щепотки раз в несколько дней достаточно, чтобы свести с ума любого: хоть эльфа, хоть человека, хоть гнома. Под грузом видений Каллен сорвался. Им руководил красный лириум, пробуждавший даже в самых хороших людях нечто темное и ужасное. Сможет ли Каллен оправиться? – вот что занимало Дориана больше всего. Он содрал с плеч одеяло и накрыл им Каллена. — Прости меня, – неожиданно просипел тот. Его сухие губы потрескались, разлепились красные глаза. Дориан знал, что даже если бы мог говорить, то ничего бы не ответил. Снова пошел снег. *** Каллен еле переставлял ноги. Горло саднило от жажды, боль вытягивалась в одну ниточку – от одного виска до другого и дребезжала, мучила, становилась обманчиво тихой, а потом вспыхивала вновь. Каллену казалось, что он идет не через заснеженные горы, а через пустыню. Закоченевшая одежда висела на его плечах, как деревянная коробка, и, если бы не одеяло на плечах, он бы умер от холода. Но Каллен ни на что не жаловался, отказался, когда ему предложили переодеться. И выкрикнул категорическое «нет!», когда Максвелл приказал снять оковы. Дело в том, что Каллен себе не доверял. Он был истощен, но вместе с тем чувствовал, как бродил по венам красный лириум. Красный лириум, который мог придавать немыслимую силу и управлять телом. Каллен боялся, что вновь схватится за меч и нападет на своего соратника или друга. Красная дрянь все еще в его теле, она отравляла его, напевала и иногда барабанила в ушах: «Убей, убей, убей!». Это сводило с ума! Но Каллен придумал, как заглушать крик. Каждый раз, когда лириум начинал петь все громче, он вспоминал о сестре. Мия. В детстве ее волосы очень сильно завивались, и няне с трудом удавалось заплетать их в косы. Мия в процессе плакала, растирая слезы кулачками. Она вообще была ужасной плаксой, ревела и капризничала по любому поводу, из-за этого с ней не дружили сверстницы, старший брат сбегал, и только Каллен имел терпение выслушивать ее очередные хныки, при этом не потакая ей. Мия. Она превратилась из девчонки с вечно заплаканными глазами в красивую, умную женщину. В последний раз Каллен видел ее почти два года назад. После Киркволла и перед Конклавом. От Мии пахло точь-в-точь, как от матери – лавандой и яблочными цветами. Волосы ее разгладились, выпрямились, и теперь ленты в них свободно трепетали на ветру. Да, воспоминания о сестре помогали успокоиться и не замечать холода, постоянную жажду и тошноту, и боль становилась притупленной. — В свое время мы с Элиссой много времени провели в горах. – Лелиана поравнялась с Калленом. Ее взгляд всегда был направлен в небо, он не помнил момента, когда бы она опускала голову хотя бы затем, чтобы посмотреть себе под ноги. – Мы вдоль и поперек изучили Убежище, а потом искали тайные тропы до Орзаммара. Каллен не ответил, считая, что не имеет права на диалог. Лелиана это явно поняла. — Мы много недель провели в горах, делали заметки, перерисовывали карту, но никакой крепости мы не нашли. — Крепости? – Каллен, наконец, включился в разговор. Собственный голос звучал низко и сипло. На скованных впереди руках брякало железо. — Солас уверен, что здесь находится настоящий замок с высоченными, неприступными стенами под названием Скайхолд. Лелиана откинула с лица капюшон, целиком подставляя лицо яркому солнцу. На удивление Каллену она не выглядела уставшей или изможденной, чего не скажешь о других выживших после разгрома Убежища. Несчастные беженцы – а их только так и можно теперь назвать – шли через снег, таща на себе повозки с теми пожитками, которые успели схватить в панике. Жозефина отвлекала полуголодных, напуганных и осиротевших детей бессчетным количеством историй, Вивьен следила за магами и каким-то странным молодым человеком в смешной шляпе. Варрик иногда отбивался от отряда и возвращался с тремя подстреленными кроликами и что-то постоянно записывал в кожаный блокнот куском угля. Быки везли повозки с ранеными, им помогал Блэквол и Кассандра. Солас и Максвелл шли далеко впереди, по возможности разгребая снег. Дориан ничего не хотел слушать о том, что он чего-то не может из-за своих ранений, и помогал раненным – менял повязки и поил водой. Выжившие чувствовали поддержку, и их горе уже не было столь сокрушительным, они все надеялись вновь обрести дом. — Тебе не обязательно так себя наказывать. – Лелиана быстро посмотрела на закованные в колодки руки Каллена. — Обязательно, – отрезал он. – Если в этом Скайхолде есть темница, то я направлюсь именно туда. Лелина кивнула. Была в ней одна прекрасная черта – те решения, что никак не пересекались с ее интересами, она не обсуждала. К горлу подкатила очередная волна тошноты, и Каллену пришлось остановиться, чтобы отдышаться. Лелиана протянула ему флягу с водой. — Тебе нужен чистый лириум, у меня есть твоя коробка. Каллен сделал несколько жадных глотков воды, обнимая флягу скованными руками, затем резко замотал головой. — Я больше не стану принимать лириум. Губы Лелианы чуть дрогнули. — Ты и без меня знаешь, что просто отказаться нельзя. Нужно снижать дозы. — Значит, я умру. Это будет вполне заслужено. Лелиана забрала флягу и потрясла ей. — Не сейчас. – В ее глазах проскользнула лисья хитрость, а Каллен почувствовал, как ломота в теле отступила, пальцы перестали дрожать. – Я добавила только половину дозы, чтобы ты смог дойти до Скайхолда. Солас пообещал, что завтра мы будем уже там. Она резко пошла вперед, с каждым шагом все быстрее и быстрее увеличивала расстояние между собой и Калленом. Ему оставалось лишь недовольно смотреть ей в спину. Ломка перестала мучить тело, но песнь все еще звучала в голове, такая тоскливая сейчас, просящая не отказываться от лириума, взять еще одну дозу порошка, но не голубого, а ярко-красного. Вот почему Каллен не хотел делать и глотка! Соблазн возвращался, душил с новой силой, путал мысли, вызывал жажду и все пел, пел, пел. Воспоминания о Мии больше не помогали, поэтому Каллен начал поддевать подсохшие болячки на запястьях от оков. Железо натирало кожу, бередило чуть затянувшиеся старые ссадины. Было больно, но боль помогала отвлечься. Горячая кровь потекла по пальцам и по капелькам скатывалась в снег. *** Сначала никто не мог отличить Скайхолд от гор, потому что своими высоченными стенами и пиками башен он сливался с прочей цепочкой хребтов. Беженцы все, как один, лишились дара речи, когда подошли ближе и увидели крепость. Две сотни людей, эльфов, гномов, кунари застыли, смотря вдаль, на заснеженную равнину, где стоял их новый дом. Стены крепости действительно оказались непреступными, но вот комнаты, залы, сады давно обветшали, под ногами месилась грязь, кое-где было тяжело пробраться через сугробы. Но отчаяния не чувствовалось, беженцы немедленно принялись за работу, а именно – приводить в порядок двор, чтобы к вечеру было, где укрыться. Дориан уже мог колдовать, поэтому убирал вместе с другими магами рухнувшую стену конюшни, снежные завалы, всяческий сор. Вечером, когда совсем похолодало и потянуло кострами, он свалился на подстилку и сразу же заснул, даже не заметив, что жестко и неудобно. Следующий день точно повторил предыдущий – опять уборка, но только внутри крепости. Поднять и опустить перекрытия, разгрести завалы у дверей. Общими усилиями Скайхолд быстро принимал обжитый вид. Вторую ночь Дориан проспал уже под крепкой крышей крепости – на втором этаже, где, судя по полкам, раньше была библиотека. Он нашел себе хороший закуток рядом со старым, пыльным креслом и уснул, даже не успев принять удобную позу. Каллена не было видно, и Дориан даже не знал, хорошо это или плохо. С момента нападения на Убежище прошло уже достаточно времени, чтобы можно было обдумать произошедшее. Каждый раз, когда Дориан прокручивал в голове удар, яростный взгляд Каллена, красное свечение лириума, у него потели руки, грудная клетка сдавливалась, как под прессом. Страх, липкий и изводящий, засел где-то в голове, и ворочался клубком змей. Каллен не был виноват, его травили, повторял себе Дориан и все равно боялся. Боялся встретиться, увидеть его и вновь ощутить то ошеломление, удивление, какое посетило его после сокрушительного удара щитом. И ужас, какой же ужас испытал Дориан. И снова стоило повторить себе: «Каллен не виноват, и он тоже страдает», но Дориан все равно не был готов с ним встретиться. Иногда кто-то шептался рядом, что видел коммандера в Восточной башне, а кто-то говорил, что он прячется в самой дальней комнате крепости и постоянно молится, да и вообще, можно ли его теперь называть коммандером? Он же снял с себя все обязанности. Последнее – единственное, что было правдой. Остатками войска и распределением патрулей командовала Рума, рослая, крепкая женщина с суровым взглядом. Дориан помнил, как Варрик, увидев ее в первый раз, отпрянул назад, прошептав: «Сиськи Андрасте, что здесь делает Авелин?». Кто такая Авелин Дориан не знал, начал расспрашивать, но Варрик ловко ушел от ответа. Следующие два дня Дориан разбирался в библиотеке, облагораживал собственный угол, а вечером заступал в патруль и проводил на стене несколько часов, кутаясь в плащ. С высоты он следил за пилигримами, баронами, рабочими и торговцами, прибывающими в Скайхолд. Постепенно вырастали строительные леса, становилось все чище и уютней, открылась таверна, из которой сразу же понеслись песни. Бесцветную вереницу дней прервало появление Максвелла. Точнее, Инквизитора Максвелла. — Интересная книга? – вежливо поинтересовался он. Дориан без особой охоты опустил толстенный фолиант себе на колени и сказал: — Пропустим ту часть, в которой ты изображаешь интерес к чтению. Максвелл тихо засмеялся и припал спиной к полупустому книжному шкафу. Кажется, он был единственным, кто отвечал улыбкой на колкости Дориана. Нет, не единственным, был еще Каллен, подумал Дориан. — Я хотел тебя кое о чем попросить, – начал издалека Максвелл. Дориан молчал, вынуждая его сказать прямо. Создатель! И это глава Инквизиции? А перед Корифеем и сворой его красных храмовников он тоже будет так мяться? Явно поняв, что Дориан ни к чему подталкивать не будет, Максвелл сказал, вздохнув: — Сходи к Каллену. Под ребрами так резко кольнуло, что Дориан проглотил вздох. В затылке заскреб страх, но он выпрямился в кресле, даже не дрогнув. — Зачем? Тебе же известно, что я не самая приятная личность, чтобы вести переговоры. – Дориан демонстративно закрылся книгой. На самом деле он знал, почему Максвелл просит именно его, но было легче делать вид, что не замечаешь очевидного, чем это очевидное принять. — Ему нужно твое прощение, – тихо сказал Максвелл и выглянул из закутка, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает. — Лишних ушей здесь нет, – успокоил его Дориан. – И я думаю, что мое появление лишь испортит нашему коммандеру настроение, он нахмурится в своей привычной манере, но очень вежливо попросит меня убраться. Ох, эта книга скучнее церковных проповедей. – Дориан, не поднимаясь с кресла, положил толстый фолиант на полку и взял другую книгу, гораздо тоньше, с золоченной обложкой. – «Заметки Правой руки Верховной жрицы Софии Второй». Какая блистательная находка! — Дориан, – устало выдохнул Максвелл. – Я знаю, как тебе тяжело. — Не думаю, что ты знаешь, каково мне, ведь не на тебя напал самый честный человек Инквизиции, – огрызнулся Дориан, кладя ладонь на первую страницу книги. — Он умирает, Дориан, – уже жестче сказал Максвелл. Еще немного, и он научится командовать. – Умирает не только из-за того, что перестал принимать лириум, а из-за того, что не может себя простить. Я знаю, что тебе страшно, но он за решеткой, а я останусь неподалеку. Тебе нечего бояться. — За решеткой? – эхом отозвался Дориан. — Самовольное заключение. Сам спустился в тюрьму и заперся. Кто только не пытался поговорить с ним, но он ни на что не реагирует. Дориану стало не по себе. Он не подозревал, что дела обстоят настолько плачевно. — Хорошо. Я схожу к нему. — Сейчас, Дориан. — Ну что за невежество! Я же только что открыл новую книгу! Максвелл красноречиво посмотрел на Дориана. Скрывать тревогу получалось плохо, Дориан вздохнул и поднялся с кресла. Дорога до темницы показалась ужасно долгой. Наступили глубокие сумерки, предвещающие ночь, и Максвелл шел впереди, поднимая над головой факел. Его левая рука чуть подсвечивала зеленым, что лишь добавляло нервозности. Это выглядело как минимум неестественно. Дориан шел следом, кутаясь в плащ с меховой подкладкой. Задувал сильный ветер – наверное, скоро начнется снегопад. Фигура Максвелла четко выступала в темноте и подсвечивалась факелом, а потом она исчезла за дверью темницы. Дориан двинулся следом. Пахло гнилью, было сыро и холодно. Ну конечно же, как еще может быть в тюрьме? Максвелл отозвал стражника, сам остался на лестнице, и Дориан прошел мимо них прямиком к камере, в которой сидел Каллен. Кстати, он был не единственным арестантом, в камере напротив лежал пьяный мужик. Видимо, буянил, перепив, и его отвели сюда, чтобы не бросался в драку и протрезвел. Каллен сидел недалеко от решетки, пусто смотрел перед собой и даже не повернул головы. Дориан остановился у толстых прутьев, опустил взгляд, не произнося ни слова долгие несколько минут. Он оценивал масштабы катастрофы и понял, что Максвелл не преувеличивал, сказав: «Он умирает». Каллен действительно умирал, от него уже веяло холодом. Уж Дориану прекрасно известно, как выглядит смерть. Страха не осталось, Дориан подошел ближе к решетке. — Каллен, – требовательно позвал он. – Инквизитор сказал, что ты не можешь обойтись без прощения тевинтерского мага. Вот же нелепица, немедленно скажи, что он нагло мне соврал. Каллен медленно повернул голову и сощурился. Даже слабый свет резал ему глаза. — Я напал на тебя, – сипло прошептал он и отвернулся, закрылся грязной рукой, как щитом. Дориан опустился на колени, чтобы Каллен больше не смотрел на свет. — Не по своей воле, – осек он, не собираясь быть обходительным и вежливым. – Каллен, только посмотри на себя. Думаешь, что искупишь вину через истязание? Нет, Каллен, так ты не делаешь лучше ни себе, ни другим. Каллен завозился, чуть наклонился в бок за чашей с водой. Пил он жадно, с хриплыми выдохами, а потом пустая чаша почти выпала из его ослабевших рук. — Ты прощаешь меня? – Каллен подал голос через несколько минут. Дориан сомневался, что он хоть что-то понял из его нравоучительной тирады. Каллен будто зациклился на собственной вине и не могу думать ни о чем другом. — Прощу, если ты дашь мне тебе помочь. Каллен посмотрел исподлобья. Дориан выпрямился и попросил принести ключ от камеры. Максвелла не было видно, он ушел, явно поняв, что его помощь не потребуется. Стражник открыл тяжелые замки и отошел. Дориан крайне настойчиво взял Каллена под локти и потянул вверх, удивившись тому, как легко ему удалось поставить на ноги достаточно рослого коммандера. Истощал, весь высох, и Дориан закинул его руку себе на плечо, обхватил за пояс. — Создатель, ну и вонь! За такой ужас тебе снова придется просить у меня прощение! – от души выругался Дориан, ведя Каллена прочь из тюрьмы. *** Комната была настолько маленькой и тесной, что иногда Каллен принимался жадно глотать воздух, словно висел в петле. Он вдыхал глубоко, чуть приоткрыв рот, как рыбина, и в легких все равно жгло, будто вместо кислорода его целиком, от пяток до ушей, наполнял дым. В такие моменты Дориан открывал узкую створку окна, и холодный ветер пробирал до мурашек. Кровать, раскрытый сундук и стол, заваленный письмами, бумагами и книгами – вот и все, что было в комнате. Но, несмотря на тесноту, здесь был уютно. На стуле лежало вязаное покрывало, на стене висел пестрый гобелен, и сама кровать была застелена хлопковым бельем и теплым покрывалом с рисунком из шелковых лоскутков. И книги. Тут все было завалено книгами, словно Дориану было мало библиотеки. И они лежали не мертвым грузом, в каждый было закладок штук по пять, не меньше, и когда Дориан над чем-то работал, он ловко доставал из стопок книгу, пролистывал, откладывал, брал следующую, что-то выписывал, перемещал закладку и брал следующий том. Каллен многое успел узнать о привычках Дориана, лежа в его постели. Когда он пришел в себя, то сразу же изъявил желание уйти, чтобы не мешаться, но Дориан даже не ответил, вышел из комнаты и закрыл дверь на замок. Чуть позже он, конечно, сказал, что «не хочет утомлять себя доблестными порывами коммандера». Каллену пришлось позабыть о неловкости и по возможности не вставать с постели. Ему не очень хотелось навлечь на себя гнев Дориана. — Я считаю, что создал совершенство! – одним вечером воскликнул Дориан, подливая в стаканы еще виски. – Раньше я и подумать не мог, что мне удастся поставить на ноги не мертвеца, а полумертвеца! Он громко засмеялся, накрыв ладонью живот. Глиняный стакан в его руке чуть подрагивал, вытянутыми ногами он касался уложенных рядком книг. Каллен смотрел на его смех и улыбался. Он был пьян, хотя выпил всего ничего – стакан виски. На щеках ощущался жар, сердце быстрее положенного билось в груди, и Каллен сомневался, что ритм сбился от алкоголя. — Пускай Инквизитор выдаст тебе награду, – лениво, сквозь улыбку сказал Каллен. – Чего ты хочешь, Дориан? Замок в Орлее или земли в Ферелдене? — Сохрани Создатель от первого и второго! Я непригоден для постоянных приемов, а уж управлять парочкой ферм – абсолютно исключено, я слишком талантлив для ферелденских забот! – Дориан наигранно ужаснулся. — И чего же ты тогда хочешь? – Каллен чувствовал слабость во всем теле, но сейчас она была приятной, а не отголоском бесконечной боли. Над кроватью висела лампа со свечей и тускло разгоняла мрак. — Поверь, мои желания крайне скромны. – Глаза у Дориана блеснули, а в уголках губ спрятался смех. – Я хочу себе теплые носки. Каллен моргнул. Сначала ему показалось, что он ослышался, но нет – Дориан был вполне серьезен и достаточно трезв. — В Тевинтере с обувью и носками полнейшая беда, – пожаловался он. – Нет, это, конечно, не единственная проблема моей родины… Они оба рассмеялись. Каллен с трудом мог представить себе мага крови, великого магистра, сетующего на худые сапоги и отсутствие носков. — И все же! – воскликнул Дориан, – Это чистейшая правда! Удобство и комфорт приносятся в жертву красоте и изыску. А носки в принципе считаются безвкусицей. С моих сапогов уже послетали все золотые заклепки, и шов вот-вот разойдется. – Дориан чуть поднял ногу, демонстрируя масштабы катастрофы. – И спать невыносимо, ноги постоянно мерзнут. — Кстати… – Каллен вяло поднял руку, чтобы задать вопрос, но Дориан буквально поймал его мысль. — Хочешь знать, чью постель я грею, пока ты нежишься в моей? – насмешка рисовалась на его лице. К щекам бросилась кровь, Каллен скорее приложился губами к чашке, чтобы скрыть смущение, но свой виски он допил уже давно. — Коммандер покраснел, ради этого зрелища я готов задавать сотни неудобных вопросов и рассказывать сотни неприличных историй. — Я не… – замешкался Каллен, но было поздно что-либо объяснять. Он сдал себя с потрохами. Дориан дотянулся до его плеча и коротко погладил. Прикосновение оказалось горячим, несмотря на то, что длилось несколько секунд. — Не беспокойся за меня, – миролюбиво сказал Дориан. – Меня приютил Варрик. — Он не в твоем вкусе? – попытался пошутить Каллен, чтобы загладить неловкость. — Это я не в его вкусе, представляешь? – поймал шутку Дориан. Они вновь смеялись, а потом наступило напряженное молчание. Каждый погрузился в свои мысли, и Каллену стало не по себе. — Мне… Я думаю, мне пора. Я гораздо лучше себя чувствую. Дориан снова опустил ладонь ему на плечо. — Спи. Побудь здесь еще до утра. На этот раз Каллен почувствовал пальцы на шее, хотел повернуть голову, чтобы прижаться губами к запястью, но вместо этого опустился на подушку и поспешил закрыть глаза, ругая себя за глупые желания и слишком быстрое опьянение. *** Дориан действительно коротал ночи в компании Варрика. Тот, между прочим, сам предложил свою комнату в качестве временного ночлега. Дориан сразу понял, что это неспроста, и ждал, когда же Варрик потребует от него платы за гостеприимство. Оказалось, что Варрик хотел лишь одного – чтобы у него нашелся слушатель, такой «как в старые-добрые времена». — А как было раньше? – однажды поинтересовался Дориан, вытянувшись на кушетке. Его голые стопы предательски показывались из-под одеяла и мерзли. — Раньше у меня была таверна. Свеча тухла, и читать становилось невыносимо. Дориан вложил закладку между страниц и убрал книгу, полностью включившись в разговор. — Надеюсь, она не называлась «Бараньи рога» или «Ослиные копыта». — Она называлась «Висельник». — Да что ты! Как это красноречиво для Вольной Марки! — Посверкунчик, – беззлобно усмехнулся Варрик. — Я так и знал, что мне достанется самая идиотская кличка на свете, – трагично вздохнул Дориан, растирая глаза. Они чуть побаливали от долгого чтения. – Но ничего, Солас отомстит за меня. Так и представляю его каменное лицо, и он по-снобски изрекает: «Что может знать о магии дитя камня?». Варрик заливисто рассмеялся, а потом выругался, уронив каплю чернил на бумагу. Пока он старательно оттирал черное пятно, Дориан спросил: — И что дальше? Наличие таверны, знаешь ли, не показатель счастливой жизни. — Эх, тебе не понять всей прелести. Драки, пьяные дебоши, сколько раз Хоук выпинывал всяких придурков на улицу. О, кстати, однажды выпинули его, – хрипло посмеивался Варрик. Он сидел за своим столом с подпиленными ножками и неустанно чиркал пером на листах. Должно быть, писал очередную книгу. Дориан внимательно смотрел на него со своей кушетки в углу и в каждом его движении видел звуки боли и одиночества. — Самого Защитника вышибли из таверны? Я определенно хочу услышать эту историю. — Не лукавь, Посверкунчик, – Варрик покачал головой. – Знаю же, что ничего ты не хочешь слушать. — Мне всегда говорили, что актер из меня никакой, и врать я не умею, – вздохнул Дориан, подложив одну руку под голову. Сейчас бы покурить кальяна на вине, помечтал он несколько минут и вернулся с небес на землю, ощутив неприятное молчание. – Варрик, рассказывай. Варрик помедлил, слишком громко шкрябая пером по бумаге. Дориан вообразил себя на его месте, припомнил запах хороших чернил (а не тех, что он отчаянно разводил водой в последнее время), прикосновение пальцем к плотному, жесткому листу и, конечно, порыв вдохновения, порождающий замечательные, полные юмора строки. — У Хоука был… друг, – начал Варрик с явной заминкой. Дориан с вниманием прислушался. – Друг-маг. Маг-отступник, – Варрик снова замолчал, и Дориану сначала показалось, что никакой истории не выйдет, но потом понял, что к чему. Варрик хотел рассказать о том, что действительно было, а не очередную выдуманную историю. – Как-то Хоук со своим другом пришел ко мне, потрясая кошельком золота, мол Варрик, смотри, плата за крупный улов, давай выпьем. Но не тут-то было! В таверну наведались храмовники, молодые еще, сопли до колен висят. Они уже были на веселе и хотели продемонстрировать красноречивость языков и силу кулака. Начали задираться, приставать с ненужными вопросами. А Хоук, знаешь ли, никогда не отличался терпением, – Варрик, отложив перо, изобразил хук правой. – Одному нос сломал, другому зубы повыбивал, но тех же было больше. Все остальные посетители давай ставки делать: либо Хоук их всех, пятерых – нет, шестерых! – либо они его. В итоге один храмовник со всей дури пнул его в сторону двери, и Хоук кубарем вылетел на улицу. – Дориан не заметил, как история затянула его с головой. Он живо представлял себе, как храмовники бросаются на самого Защитника, а тот стряхивает их с себя, как капельки воды, но в итоге его коварно толкают и позорно выбрасывают вон из таверны. – Но ты не представляешь, – продолжил Варрик, отпив что-то из кружки (вода, хмель?) – к кому под ноги свалился Хоук. – «И к кому же?!» – чуть не воскликнул Дориан, не выдерживая лирических пауз. Варрик ухмыльнулся. – Он растянулся перед самим рыцарем-капитаном Калленом Разерфордом. Сэр рыцарь метал глазами молнии, не досчитавшись некоторых новобранцев. Он был преисполнен праведной ярости, но о вежливости не забыл – подал Хоуку руку, после чего зашел в таверну и… что тут началось! Он так вдохновенно отчитывал паршивцев, что те зеленели, бледнели и явно жалели, что родились на свет. Невольные свидетели инцидента замерли, как мухи в паутине. – Дориан во всех красках представлял себе Каллена, моложе лет на семь, без глубоких морщин у глаз и редкой седины у висков, одетого в сияющие доспехи, и с цепким, пристальным взглядом. Дориан отлично знал, как этот взгляд может пронзать. – Каллен не поднял на них руку, даже не замахнулся, чтобы припугнуть. Не ударом, а словом он заставил их стыдиться и чуть ли не на коленях ползти к уважаемому Защитнику и вымаливать прощение. Потом я узнал, что Каллен не допустил сопляков еще год до Посвящения, гонял их до седьмого пота, а те и слова против не могли сказать. — Это похоже на Каллена, – подытожил Дориан. — Ты больше не боишься его? – Варрик задал вопрос, который Дориан совершенно не ожидал от него услышать. Ему захотелось покрыться колючками, закрыться в броню, потому что слишком уж многим в Скайхолде хотелось поговорить с ним по душам. Дориан невольно вспомнил тот вечер. Мощный удар щитом, взгляд бешеных глаз, замах меча. Кстати, на подбородке остался тонкий шрам, Дориан пробежался по нему пальцами. Страха нет, только злость на тех, кто добавлял Каллену красный лириум. — Все нормально, – расплывчато ответил Дориан. Он больше ни о чем не хотел распространяться: ни о том, как было тяжело смотреть на этот полутруп в своей кровати, ни о том, в каком ужасе была мадам Вивьен, когда увидела его. Он только добавил: – Каллен очень сильный и быстро идет на поправку. — Поверь, я отлично знаю, что значит бояться близкого человека. — «Близкий человек» – громко сказано, – попытался уйти от темы Дориан, но Варрик был не намерен легко оставить животрепещущую тему для разговора. Дориан потянул руку и поймал ладонью легкий сквозняк от окна. Он поежился, согнул колени, чтобы спрятать уже заледеневшие стопы. — Ты ведь знаешь, что он просил Инквизитора судить его? – Варрик вновь взялся за перо и макнул его в чернильницу. Дориан поднялся на локте, красноречиво дернув бровью. — Инквизитор отказался. Но, как по мне, у Каллена состоялся отличный суд, и он отмучился не только за свои грехи. — Знаешь, что в Каллене самое ценное? – достаточно жестко сказал Дориан. Сказал, а не спросил. Ему совершенно не нравилась роль судьи, и ему не хотелось думать, что он сыграл важную роль в спасении Каллена. Не своими ногами он пришел в тюрьму, его туда привели, а до этого он был поглощен страхом и старался лишний раз не являть свою персону миру. – Он видит в людях слишком много, заглядывает за маски и никогда не слушает чужие предубеждения. Он храмовник и насторожен к магии, но он единственный, кто в ужасе не воскликнул: «Ох, Создатель, зачем Инквизиции маг из Тевинтера? Он же всех нас продаст в рабство!». И он не заслужил того, чтобы мучиться за чужие грехи. — Жизнь устроена таким образом, что герои в ней всегда мучаются за себя и за остальных, – с нескрываемой грустью сказал Варрик. – И слишком часто умирают. Дориан улегся обратно на подушку и отвернулся, давая понять, что ничего более не хочет слышать, но вдруг встрепенулся, уловим кое-какую недосказанность. — Твой рассказ. Ты начал с того, что у Хоука был друг-маг, и что они вместе зашли к тебе в таверну. После ты и слова о нем не сказал. — Уже вечер, и мысли плутают. Должно быть, я что-то хотел добавить, но упустил, – поспешно объяснил Варрик. Дориан настаивать не стал, понял, что честных ответов все равно не получит. Он замолчал, и поток мыслей вернул его к Каллену. Дориан снова и снова обдумывал произошедшее и восхищался стойкостью Каллена, его добротой и справедливостью. И ведь кто-то хотел все это опорочить! Мир бы точно покачнулся, если бы Каллена в нем не стало. *** Каллен постарался как можно быстрее вернуться к своим обязанностям. Нельзя сказать, что он был уверен в том, что достоин вести армию после случившегося, но на этом настоял Максвелл, к тому же его поддержали Кассандра и Лелиана, а Жозефина с улыбкой сказала, что «мона Рума, конечно, блистательный командир, но в нее повлюблялась половина рекрутов». Каллен был благодарен за оказанное ему доверие и немедленно окунулся в дела, позабыв, что такое сон. На рассвете он гонял новобранцев до седьмого пота, тренировался сам, возвращая себе утраченную силу, затем писал отчеты, ел и одновременно читал уже чужие отчеты, снова гонял по плацу молодняк, проверял дозорных, а вечером спускался в сад. В сумерках здесь почти никого не было, поэтому можно было размяться без лишних глаз и намотать два десятка кругов вокруг палисадника. — А я по глупости своей все жду, когда мою комнату завалят свежими розами и невероятно мягким зефиром из Вал-Руайо, но спасенный мною коммандер и не намерен меня благодарить, вместо этого он проводит вечера в делах, – раздался насмешливый голос, когда Каллен в очередной раз спустился в сад для тренировки. На лавке, рядом с горящим факелом сидел Дориан. Конечно же с книгой в руках. Каллен уже хотел стянуть с себя шерстяную кофту, но повременил. — Прости, я… – неловко начал он, и Дориан засмеялся. — Знаю, знаю. – Он махнул рукой. – Отчеты, тренировки, патрули, отбор новобранцев. — Да, именно так. – Каллену действительно стало стыдно за то, что он нормально не поблагодарил Дориана. Только сказал ему дежурное «спасибо» и бросился в круговерть бесконечных дел. – Не хочешь устроить спарринг? Дориан отложил книгу. — С удовольствием, – сказал он, поднялся и скинул плащ. – Это даже интересней партии в Королевы. Они вышли в центр сада, где Каллен, наконец, стянул с себя кофту, оставшись в одной рубашке. Дориан напротив него выпрямился, и взгляд его стал крайне серьезным и внимательным. Каллену понравилась эта уверенность, он очень хотел, чтобы Дориан дрался всерьез. В ночной тиши сильно пахло цветущей вишней, было сладко и свежо одновременно. Дориан первым нанес удар, его ладонь с вытянутыми и плотно сжатыми пальцами словно покрылась сталью, четкий, быстрый выброс, нацеленный в ухо. Каллен поставил блок, почти провел хук, но Дориан ловко ушел в сторону. Двигался он легко, быстро, будто танцуя, и взгляд его был пристальным, почти гипнотизирующим. Черные глаза скользили по Каллену, предугадывая каждое его движение. Удар. Еще удар, но Дориан уходил, либо перехватывал руку с сжатым кулаком за запястье. Каллен пытался найти слабое место, ударить так, чтобы Дориан быстро сдался. Но зря он надеялся на быструю и легкую победу. Они кружились вокруг друг друга минут десять, периодически совершая точные выпады. В какой-то момент Дориан оступился, неудачно переставив ноги, при этом попытался атаковать и оказался зажатым в набравших силу руках Каллена. Каллен держал крепко: одной рукой схватил Дориана за загривок, фиксируя его голову, другой рукой крепко держал его запястье. Они стояли почти нос к носу, Каллен чувствовал на своих губах горячее, сбившееся дыхание Дориана. Пахло уже не только вишней, но и бергамотом. Дориан не вырывался, его свободная рука легла Каллену на спину. Ее тепло чувствовалось через промокшую рубашку. — Ты боишься меня? – прошептал Каллен, смотря Дориану прямо в глаза. Его лицо четко проступало в медовых отсветах горящих факелов. — Больше боюсь того, что ты не сделаешь следующего шага. Каллен потянулся вперед, прижался носом Дориану под ухо и обнял его крепче. Кончики пальцев прорядили короткие, черные волосы на загривке. Дориан обнял в ответ, крепко схватился за плечи. Кажется, Каллен нашел утешение. Ему все это время было важно и нужно, чтобы Дориан подпустил к себе, чтобы в его глазах не было и тени страха. Каллен чуть отстранился, положил большой палец Дориану на подбородок, коротко мазнул по тонкому шраму. Дориан вздрогнул и попытался отвести голову – ему явно не нравилось, что на лице остался след от битвы, - но Каллен не дал ему отвернуться, крепко взял пальцами за челюсть и… — О, тут занято! – голос Максвелла был полон веселья. Дориан цокнул языком, а Каллен скорее отшатнулся от него, повернулся к Инквизитору. С ним была Кассандра, и она поспешно отвлеклась на разглядывание цветущих розовых кустов. Каллен отстранился от Дориана и вышел чуть вперед. Было ужасно неприлично с его стороны вот так требовать от Дориана поцелуя, и теперь он поставил его в неудобное положение перед Инквизитором и Искательницей. Каллен хотел извиниться перед всеми, но Дориан неожиданно толкнул его в плечо и рванул к Максвеллу. — Вишанте каффас! – раскатом грома прозвучал его голос. – Он теперь еще месяц будет собираться с духом, чтобы поцеловать меня! Месяц! Или, возможно, два! – Максвелл чуть отодвинулся от столь праведного гнева, закрывая собой Кассандру, а Дориан показывал ладонью на Каллена. – Знаешь, о чем он сейчас думает? «Я опорочил честь Дориана в глазах Инквизитора! Я ужасно поступил!». Ну за что, за что мне все это? Опять все придется делать самому! – Подытожил Дориан, схватил свой плащ с лавки и был таков. Никогда еще Каллену не было так стыдно. Дориан прочитал его, как книгу. — Что сказать? Дориан хорошо меня знает, – пробормотал Каллен, почесывая затылок. На секунду воцарилась тишина. Кажется, хуже всех было только Кассандре, ей тяжело давались даже разговоры о чьих-то симпатиях, не говоря уже о том, чтобы видеть привязанность воочию. — Кстати! – Максвелл своим неугасаемым оптимизмом разрушил напряжение. – Коммандер, раз уж мы пересеклись… Каллену ужасно хотелось бросить все на свете, не говорить о делах, не принимать приказов, но были вещи важнее желания и любви, а именно – победа над Корифеем, избавление мира от хаоса. Каллен должен был сделать все, чтобы угрозы разрушения не стало, чтобы все были в безопасности, и Дориан – в особенности. Долг важнее. Чувства подождут. — Вам следует совершить разведку в Изумрудных могилах. Возьмите солдат, потому что местные жители страдают от нападений вольных граждан. Каллен легко стукнул себя кулаком в грудь и кивнул. — Будет исполнено, Инквизитор. И покинул сад, оставив влюбленных наедине. *** — Построиться! Поднять щиты! – скомандовал Каллен, находясь впереди отряда. Он достал из ножен меч, и солдаты за ним заухали, заколотили эфесами в свои щиты и латы, запугивая противника получившейся какофонией. — Вперед! – выкрикнул Каллен и бросился в строй вольных мятежников, снося с ног сразу двух мечников. Солдаты сражались храбро и умело, не уступая в технике дезертирам орлейской армии. Кто-то из них выкрикнул: «За Инквизитора! За коммандера!» и пробил защиту противника. Где-то за плечом слышался смех Блэквола. Стоящий гомон придавал Каллену сил, он отбил удар щитом, прорывался все дальше, разрывая цепочку орлейского строя. Нужно было добраться до укреплений, за которыми пряталась Косто – одна из генералов мятежников. Раньше здесь, на одном из многих холмов, был небольшой форпост – несколько башен и, судя по всему, одноэтажное здание из белого камня. От построек мало, что осталось, но вольные граждане отстроили вокруг деревянные стены, выставили заостренные пики и хорошо укрепили свое положение. Нужно было захватить форпост и взять в плен Косто, ведь она – прямая ниточка к главе всех дезертиров. Каллен двинулся к укреплениям, но бывшие орлейские солдаты успели скрыться за бревенчатым забором, завалив с внутренней стороны двери, скорее всего, телегами с мусором. Сдаваться они явно не собирались, несмотря на свое бедственное положение. Возможно, уповали на подмогу, но отряд Инквизиции за несколько последних дней значительно сократил влияние вольных граждан в Изумрудных могилах. — Коммандер, прошу, отойдите! – Дориан пробился через сражающихся солдат. Каллен отошел. На пальцах Дориана густели молнии, обретая форму шара. Он с легкостью и плавностью пустил дрожащий сгусток энергии в закрытые двери, и те слетели с петель. Послышались крики, в воздух взметнулась пыль и щепки. Электричество развеялось, оставив запах жженой травы и гроз. Каллен посмотрел на Дориана. Тот поймал его взгляд настороженно, не спешил делать шаг и закрывался посохом. Каллену были знакомы подсознательные страхи и тревоги, он понимал, чего ожидает Дориан – удара, нападения. На этот раз он приготовился себя защитить. — Держись меня. Вперед не лезь. – Каллен махом отрезал все волнения. Дориан приободрился, повел плечом, разминаясь. — Не беспокойся, я отлично обучен тактике боя, – не удержал он колкости и поднял магический щит. Солдаты перестроились и следом за коммандером хлынули в форпост. Уже к вечеру Инквизиция поставила лагерь на месте убежища Косто. Трупы дезертиров свалили в яму и закопали, своих воинов – благо их было куда меньше – сожгли и помянули молитвой. Выживших вольных граждан (тех, кто не успел сбежать) вместе с Косто связали и оставили под стражей. Кто-то молил Инквизицию о прощении, кто-то плевался ядом. Раненые были, их разместили в более-менее целой башне. Два лекаря постоянно грели воду и делали припарки. Остальные сидели у костров и жадно поедали похлебку. Из соседней рощи доносилось пение птиц, иногда дергались кусты и трава из-за бега шустрых фенеков. Каллен после боя первым же делом начал искать все документы и записи Косто, нашел целый сундук, набитый письмами, отчетами и какими-то совершенными бреднями. Было много листов, полностью исписанных тремя повторяющимися именами – Малифант, Гордиан, Данни, и если о первых Каллен знал по отчетам Лелианы, то вот третье имя было ему совершенно не знакомо. Может быть, мать, сестра или возлюбленная? Каллен терялся в догадках. Он разбирал бумаги несколько часов кряду, пытаясь найти полезную для Инквизиции информацию, но все было тщетным – казалось, что Косто давно тронулась умом, в ее записях царил полный хаос. Идеи вольных граждан, их связи с Корифеем явно сводили ее с ума. Каллен заставил себя остановиться уже ближе к ночи. Голова болела ужасно, желудок сводило от голода. Еще немного – и он точно свалился бы спать прямо под стол. Выйдя из одноэтажного дома, Каллен сразу же увидел дружественное для него окружение – у самого дальнего костра сидел Блэквол, протирая меч, и лежал Дориан конечно же с книгой в руках. Огонь мягко трепетал между ними, разгоняя ночную тьму. На сердце стало легче. Каллен подошел к ним и присел в ногах Дориана, тот согнул колени. — Варвары Инквизиции так жадно поедали рагу, что я еле успел взять тебе порцию, – растягивая слова, сказал Дориан. Каллен приметил у камней, которыми выложили границы костра, жестяную миску, накрытую крышкой. Желудок подскочил к самому горлу, рот наполнился слюной. Дориан лениво отложил книгу, протянул деревянную ложку в чистом платке и бурдюк с водой. Блэквол отследил его движения и отвернулся, словно ему стало неуютно или неловко; словно он стал невольным свидетелем чужой личной жизни, что крайне его смутило. Но Каллен был настолько уставшим, что не мог читать между строк и понимать тайные смыслы чьих-то действий. Он благодарно кивнул Дориану и накинулся на еду, закидывая ее в себя даже не прожевывая, затем так же жадно напился воды и бездумно уставился на горящие поленья. — Дориан, неужели ты с собой в поход взял книги? – донесся голос Блэквола. — Я нашел несколько в старом ящике вон в той полуразвалившейся башне, – как ни в чем не бывало ответил Дориан. — Но тут же страницы когда-то намокли и текст наполовину утрачен. — Именно это и делает книгу интересной. Я читаю, а на пробелах фантазирую! – с энтузиазмом воскликнул Дориан. – Книга сама по себе – это жизнеописание одного послушника, и на тех листах, где текста нет, я представляю, как набожный юноша… — Дориан. Каллен даже не пошевелился, слушал родные голоса и вяло улыбался. — …встречает невероятно красивого искусителя. Искуситель мучает его ночами, шепчет из теней… — Дориан! — …всякие непристойности. И юноша отчаянно молится Андрасте, чтобы избавиться от порочных мыслей. — Дориан. Я скучаю по тем временам, когда у тебя была свернута челюсть, и ты молчал. — Тихо! Кажется, наш многоуважаемый коммандер заснул сидя. Каллен вздрогнул, почувствовав прикосновение пальцев к своей шее. Он моргнул и медлительно повернул голову. Дориан уже перехватил его за локоть и поднимался на ноги, утягивая его за собой. Каллен и слова не сказал против. Поднялся следом, и Дориан отступил, только у шатра распахнул полог, давая Каллену пройти внутрь. На земле лежали доски, а на них – покрывала и шкуры, и Каллен с блаженством растянулся на ложе, не обращая внимания, что доспех сдавил грудь. Дориан опустился рядом, Каллен уловил ненавязчивый запах бергамота. — Ты успел помыться? – от усталости слова вышли тихими. — Естественно, – оскорбился Дориан, отстегивая ремни на доспехах. – Здесь недалеко река. Холодная правда. Каллен поймал его руки, сжал пальцы, которые ловко расстегивали крепления. — Не надо. Спи. Дориан и не подумал останавливаться, отстегнул ремни и снял нагрудник. Каллен отстраненно подумал, что оставил плащ у стола Косто. Дышать стало легче. Дориан склонился, легко поцеловал в губы, словно делал это каждый день, словно поцелуи и прикосновения давно стали частью их жизни. Каллен совершенно не был против, взял Дориана за отворот жилета и потянул к себе, ниже, плотнее. Ох, если бы не эта усталость, он бы… — Засыпай, – прошептал Дориан. Каллен упорно сопротивлялся усталости, потому что не хотел терять окрепшее чувство единения и покоя. — Все хорошо? – спросил он, еле приоткрывая губы. — Я давно тебя простил, перестань волноваться. Каллен перевернулся на бок, прижался щекой к коленям Дориана, и он бы все отдал, чтобы эти минуты растянулись в целую вечность. Ему хотелось вновь и вновь шептать извинения, чтобы больше не видеть, как Дориан пугается его руки, держащей меч. — Я рад, – шепнул Каллен. Он закрыл глаза и почувствовал, как к виску прикоснулись теплые пальцы. В голове моментально стало пусто, и последнее, что запомнилось Каллену – это то, как он цепко держит Дориана за локоть, чтобы не уходил. *** Следующее утро Дориана вышло крайне необычным. Никогда еще он не просыпался от того, что кто-то дергает и поднимает его ноги. Показавшись из-под одеяла, Дориан увидел крайне интригующую картину – Каллен держал пальцами его правую щиколотку и с крайним вниманием рассматривал стопу. Его лицо было таким сосредоточенным, что Дориан приготовился услышать натужное сопение и треск движущихся мыслей. Свое пробуждение он пока никак не выдавал, осторожно выглядывал из-за края покрывала. Каллен приложил к голой стопе раскрытую ладонь, внимательно осмотрел получившуюся композицию со всех сторон. После он отодвинулся подальше, почти коснулся спиной стенки шатра и вытянул собственную ногу. Вот тут Дориан не выдержал. — Какие интересные у коммандера фетиши! Он был готов поклясться, что Каллену хотелось выкатиться из шатра, как ошпаренному. Дориан подпер голову ладонью и вскинул бровь, ноги он не отдергивал. — Я разбудил тебя, прости. Мне совершенно этого не хотелось! – принялся объясняться Каллен. — О нет! Что ты! Продолжай немедленно. Мне нравится, когда любуются моим телом или его частями. – Дориан усиленно пытался сдержать улыбку. — Я… Просто я… – Каллен силился подбирать слова и отпустил щиколотку. Дориан моментально уперся стопой ему в плечо, пальцем играюче коснулся чуть порозовевшего уха. — Пытался узнать размер ноги? Почти десять с половиной дюймов, самая правильная длина. – Дориан облизал губы и подмигнул. — Я хотел сделать тебе подарок. Ты просил носки, и… – Каллен смолк. Дориан упал обратно на подушку, закрыв глаза ладонью. Ему хотелось громко и неприлично смеяться. Носки! Чертовы носки!