Укрывшись человечьим палантином

Это была сцена. Огромная сцена, освящённая десятком прожекторов, достойная римского амфитеатра, если бы когда-нибудь тут было видно небо. Купол был столь же высок, сколь и тёмен. Забавно, но именно благодаря уверенности в том, что ни одна пташка не упорхнёт, что вверх тут бесконечно чёрен, у тех, кто заполнял зал шелестом подгоняемой желаниями крови в сосудах, и не возникало сомнения в достижимости предела этой высоты. Что ж, они вполне могли сделать это. Тьма гораздо ближе, чем просто где-то над вашими головами и только по расписанию. Не просто скапливается тучей от учащенного дыхания скрытых масками, а затем рассеянными, но удивительно точными капает на мозги тех редких персон, пришедших сюда удовлетворить любопытство, приказ начальства или что-то иное, помимо жажды осязания чего-то близкого меж челюстей, что хочешь сделать ещё более близким. Частью собственной плоти. Это было блюдо. Одни желали провести зубами по сети мышечных волокон, словно расчесать волосы расчёской, чуть-чуть растянуть удовольствие, чтобы затем вновь в диких судорогах расщепить мясо на обрывки от хранилища чужих воспоминаний, согревать себя снаружи и внутри ещё тёплой кровью, перебирать в руках органы, будто украшения из сундука с сокровищами, содержание случайный набор драгоценностей. Цены были не детскими, они были не шоколадными яйцами с сюрпризом внутри. Были ли там дети? Наверняка. Даже если не уточнять “Смотря в какой роли”. Другие же просто хотели всеми фибрами души, помня, что всё ещё живы, выбраться хотя бы из этого ада. Но да, всех их объединяло желание забрать желаемое или не оставить ничего лишнего и уйти. Всех, кроме одной фигуры, вышедшей плавны шагом на сцену ещё до того, как лицитатор объявил о начале аукциона. Она желала, чтобы многие остались тут подольше. По крайней мере, пока трупы не будут обглоданы до костей или не истлеют. Невысокая, босая, в одном лёгком свободном чёрном платье с открытой спиной, где прямо из кожи под лопатками выходят две цепочки, увенчанные небольшими белыми крылышками, покачивающимися из стороны в сторону при каждом движении. Всё её лицо, включая шею, закрывала потрёпанная и испещрённая царапинами уже серая маска, на поверхности которой было множество отверстий. Часть из них была занята рогами, высшими на черепе в хаотичном порядке. Зал зароптал. В воздухе запахло волнением и возбуждением от возможного неожиданного инцидента, с причиной которой могут разобраться прямо там, на сцене. Возможно, что с неё даже будет стекать бурлящая алая человечья сущность. Они были правы и нет в одно время. Казалось, что движения девушки что-то сковывает, она разминала кости, раздражая чуткий слух, чуть дрожала в предвкушении чего-то. Выскользнувшие представители заведения с выпущенными кагуне на миг увидели что-то красновато чёрное, вцепившееся в края спины непрошенного гостя, когда от лёгкого ветерка колыхнулось летящее платье. В следующую секунду две головы слетели с массивных плеч, красной дугообразной чертой предупреждая действия прочей охраны подумать дважды, прежде чем нападать. На… кого? Тонкие руки молниеносным движением изогнулись под опасным человеку углом, схватили цепочки и дёрнули, что есть силы, извлекая из брызжущей кровью плоти две части куинке, прикрепленного к садистскому украшению, представляющие собой сборный обоюдный длинный меч без безопасной для кожи рукояти и гарды. Не гуль. Нет кагуне. На пол полетели бесполезные в бою пушистые побрякушки, тут же окрасившись под цвет интерьера, свалявшись в безобразный орган выброшенной на помойку мечтаний куклы. Хлынувшая из-под лопаток кровь задрожала и, кристаллизовавшись, застыла уродливыми недо отростками, а накормленное ей же оружие обрело чуть иную форму и длину. Уж кто-кто, а точно не человек. Но не подумайте: Ангел не пал, не очернён. Он пришёл через парадный вход, у него был пригласительный билет, где-то в зале даже, быть может, сидят его относительно хорошие адекватные знакомые. Он просто выполняет свою работу. Он – связной между высшими и более глубокими уровнями 24-о района. Ничего страшного – она работает в целом лишь на тех, кто залёг на самое-самое пробитое человечеством и добитое гулями дно. Только от небольшой группы опаснейших трупоедов она терпит прозвище “Ангелок”. Только они знакомы настолько давно, что знают истинную причину, почему это слово так прицепилось к ней. Сцена это или блюдо – всё равно, она лишь передаёт сообщение, чтобы организаторы этого торга людьми закруглялись, иначе ими займётся кое-кто посерьёзней. Её что-то спрашивают, вроде бы даже узнают, но она пока слишком рада, что вытащила “занозы” из бедного тела, пока предпочла дело словам. К тому же с этой маской жутко неудобно говорить. Звук… просто ужасен, ни черта не поймёшь. Да и платят ей не за слова. Расправившись со всеми, кто бросил ей вызов, она дождалась, пока зыблемая тишина не прокрадётся в зал и не займёт положенное ей место в первом ряду. И где же ты так запоздала? Слишком много тут… народа. Ничуть не смущаясь, сняв пропитавшееся гнилью платье, она, оставшись лишь в бинтах и коротких шортах, ушла во внутренние помещения, следя вплоть до небольшой коморки, где облачается в чистую одежду. А тишина всё помнит отблеск света на странном корсете, широкими полосками чего-то темного, оплетающего жадным до плоти паразитом талию, низ искривленного позвоночника, начала конечностей и, кажется, рёбра, передавая сквозняку, застрявшему в путанных подземных туннелях, чтобы следовал за девушкой. Кажется, та знала дорогу наверх, как свои двадцать два ребра.