Персефона

Сентябрь 2009 — Круцио! Её тело резко выгнулось, выворачивая конечности и неуклюже дергаясь, а челюсть свело в немом крике. Боль была нестерпимой, невыносимой, она просто сводила с ума — во всяком случае должна была. Истеричный хохот Госпожи отозвался эхом в ушах, и, пока Гермиона выгибалась, корчилась и пыталась кричать, ментально она не чувствовала боли. Она прекратила испытывать что-либо очень давно… что-либо, кроме всепоглощавшей ненависти к своим тюремщикам. В этом году она отметила своё тридцатилетие и чуть более десяти лет заточения. Десять лет пыток, не разрушивших её разум. Десять лет страданий, которые не сломили её. Это было настоящее чудо. Демонстрация её ментальной стойкости, её внутренней силы. Что ж, это было время тотального, кромешного, сущего ада. — КРУЦИО! Еще немного, и ее позвоночник бы треснул, она чувствовала дробление собственных хрящей, наполнявших рот ощущением вяжущей, терпкой кислоты. — КРУЦИО! Ментальные блоки, возведенные Гермионой, дрожали, пока очередное проклятие выискивало брешь, чтобы раздирать её разум. Великое сражение под Хогвартсом почти забылось — нет, падение, — ПАДЕНИЕ Хогвартса осталось всего лишь тусклым отголоском прошлого. Дамблдор был прямолинеен, обязав Гарри умереть и разрушить случайно попавший в него крестраж, он оказался СЛИШКОМ прямолинеен. Не было никакого хитровыдуманного поворота судьбы, когда Гарри ушел в лес навстречу смерти. Как бы сильно они все ни желали, всё было тщетно — он умер тогда на самом деле, по-настоящему. После этого они продержались всего несколько минут перед лицом Темного Лорда — без Гарри, подбадривавшего их всех, без той надежды в его юношеских плечах… они пали пред лицом его темной армии. Так начался новый мировой порядок. — КРУЦИО-О-О! Возбужденный голос проникал в каждую клеточку её кожи. Сумасшедшее безумие Пожирательницы проецировало дикие судороги внутри Гермионы, корчившейся в грязной луже благопристойно ухоженного двора. Смех стихал, затем усиливался и вновь исчезал с каждым яростным спазмом своей рабыни, пока не превратился в низкое хрипящее хихиканье. Мозг Гермионы, её блестящий, некогда почитаемый разум был единственным органом, заставлявшим изо дня в день функционировать её хрупкое тело. Там, где Гарри потерпел ментальное поражение, она добилась успеха. Она сосредоточила свой гениальный ум и методом проб, молитв и тяжелых ошибок преуспела. В конечном итоге на сегодняшний день она была уверена, что только окклюменция держала её на плаву и сохраняла связь с жестокой реальностью. Заблокировать мысли. Вытеснить свою боль. Спрятать за ментальными стенами остатки здравомыслия, скрыться в темноте, подальше от сокрушительного шторма, спрятаться под их надежной защитой… Она могла быть в безопасности, если бы не была… мертвой. Все они были мертвы. Если нет, то брошены в тюрьму или порабощены. Она и горстка других магглорожденных — грязнокровных отродий, используй правильное обозначение, глупая девчонка, — а также полукровок были помилованы и избежали смерти только из-за извращенной любви Темного Лорда к магическому народу. — Нет нужды проливать еще больше волшебной крови, — сказал он. — Гарри Поттер мертв, мы дадим немногим счастливчикам возможность вступить в наши ряды, остальным повезет… меньше. Ей не нужна была подсказка зала, чтобы понять: она не была в числе избранных. Преподнесённая Беллатрисе, несомненно лишь для того, чтобы прекратить постоянное нытье с ее стороны, Гермиона оказалась даже ниже по служебной лестнице, чем пресловутые домашние эльфы. Теперь, для всего существовал регламент, всем заправляли особые правила, у Темного Лорда всегда были правила — иерархия, нормы подобающего поведения в обществе и прочая ерунда. Он был слегка повернут на всём этом. Ох Мерлин, иногда она думала, что у него, должно быть, самый своеобразный, если не сказать безупречный набор манер, которым мог обладать человек этой эпохи. Такие мысли, несомненно, недопустимы… грязнокровка, размышляющая о Темном Лорде, еще чего не хватало! Беллатриса просто взбесится, если узнает. — КРУЦИО! В общем, здесь царили правила. Темный Лорд открыто выступил против осеменения своих менее чистокровных слуг — использовать для игр или снятия напряжения, но не более того. Иначе ему будет приятно лично напомнить своим сторонникам, что в их же интересах держать свои наследственные линии незапятнанными. Ближайшее окружение не придало особого значения его предостережению, пока через надежные источники не просочилось известие о несчастном случае с Яксли. Пожиратель явился на их следующее собрание, вернее, вначале материализовалась его содранная шкура, в то время как оставшиеся внутренности были доставлены кусочек за кусочком изящной вереницей из почтовых сов, вселяя в каждого присутствующего тот вид чистейшего ужаса, что не купить ни за одни галлеоны в мире. Большего предостережения не потребовалось. После собрания Гермиона подслушивала разговор своего Господина с Госпожой, гадая, что же случилось с той девушкой? Заблокировать мысли. Что же Темный Лорд сотворил с ней, намеренно не включив её смерть в демонстрацию расправы. Вытеснить свою боль. Гермиона правда старалась особо не фантазировать на сей счет. Спрятаться… спрятаться от этой реальности. В дополнение к запрету о размножении было еще одно беспрекословное правило. Нельзя было раньше времени убивать или выгонять так милостиво спасенных рабов. Это было бы жестоким оскорблением великодушия Темного Лорда, его «мировоззрения», его концепции нового порядка, например… как тот инцидент с Яксли. Лорд отдал должное присутствию магии в их грязной крови и предоставил возможность отработать помилование своих никчемных тушек, дабы послужить новому волшебному обществу. — Посмотрите, как далеко расползлись эти жалкие создания, — заявил он, — мы укрепим наши позиции, построим чистый, новый мир, снившийся лишь во снах этой жалкой горстке дворняг. Еще он вещал что-то о сохранении этой мерзости вокруг, дабы держать своих ублюдочных приближенных в тонусе и не давать им расслабляться. Что-то про то, что они не смогут почивать на своих волшебных лаврах вечно, что им нужно стремиться к власти, чтобы увеличить разрыв между ними и этими отбросами… вроде как смысл его пламенной речи был именно таким. Гермиона не помнила точного содержания, в сознании сохранились только его глаза. О, эти глаза, опускавшиеся на нее в том зале, переполненном приспешниками и вверенными в их власть отбросами. Алые, сверкающие глаза. Они так интересовались ею, сжавшейся от его тщательной инспекции, но она пребывала в слишком большом отчаянии, чтобы тогда придать этому хоть какое-то значение. Этот человек, нет, это существо было сплошным противоречием… непонятным и диким. — КРУЦИО! Веки сильно сдавили глазные яблоки, и, по-видимому, она уже теряла сознание. Порабощенные, они не потеряли возможность колдовать. Магия Гермионы была сильно ограничена Лестрейнджами, скована специальными барьерами, которые позволяли использовать ее только для бытовых нужд. О, ну и для защиты своих хозяев, конечно, если кто-нибудь вернет ей палочку. Да, скорее мир перевернется с ног на голову, чем ЭТО когда-нибудь случится. Правила у Волдеморта были смехотворными, но она допускала, что в них был свой дикий, извращенный смысл. Эти правила не могли защитить Гермиону в полной мере, только её особенную, хоть и грязную, волшебную кровь. По факту, они вообще не защищали её, смотря, с какой ловкостью Пожиратели смерти находили в них лазейки, но они по крайней мере были… Могло быть и хуже. Уголок ее рта слегка задрожал. Она ненавидела себя за это, но, действительно, все могло быть гораздо хуже. Валяясь в грязной луже, скорее всего, уже наскучив Госпоже, Гермиона думала. Эти правила в действительности никого не защищали, но тот факт, что он вообще их создал… немного странно, не правда ли? Окровавленная, дергаясь в судорогах в этой проклятой мерзкой луже, Гермиона думала о Темном Лорде. Та её часть, которая пряталась в мизерном пространстве безмятежности между трещавшими и кровоточившими стенами сознания, думала, осталось ли хоть что-то человечное в том, кто так безжалостно разорвал свою душу на клочки. Пока Кипси, их домашний эльф, поддерживал её голову, чтобы влить очередное горьковатое зелье, исцелявшее внутренние повреждения и успокаивавшее спазмы, подготавливая ее к следующему сеансу Госпожи, Гермиона думала. Что движет человеком, избравшим путь Зла? Заблокировать мысли. Вызвав кратковременные непроизвольные судороги в мышцах, зелье начало бороться с воспалением, пока, наконец, ее тело не обмякло. Гермиона чувствовала, как Госпожа расхаживала поблизости, представляла, как та медленно водит кончиком своего языка по ухмылявшимся губам, как скользит пальцами по животу. Пожирательница выжидала, ждала, хотела поскорее отправить её обратно в агонию. Что она сделала опять? O, точно, она снова проснулась сегодня. Вытеснить свою боль. Как долго надо страдать от рук монстров, чтобы в голове все перевернулось? Спрятаться… спрятаться от этой реальности. Когда это должно произойти? Что является тем решающим моментом, когда ты понимаешь — чтобы остановить их, ты должна сама стать монстром? Заблокировать, заблокировать, забаррикадироваться… — Довольно! ПШЕЛ ПРОЧЬ! — рявкнула Беллатриса, и эльф тотчас уронил голову девушки, исчезнув с характерным хлопком. Гермиона была неподвижна, распластавшись на земле в каком-то странном оцепенении, но не от страха, а от банального истощения. Если бы она вернулась в реальность, если бы только услышала слова своей Госпожи, она, возможно бы, испугалась. Но у неё больше не было сил собирать себя по начавшим распадаться кусочкам. Так много лет, эх, жаль, что всё наконец развалится. Она больше не двигалась, молчаливо выслушивая язвительные замечания и колкости своей Госпожи, что приводило Беллатрису в бешенство. Заблокировать… заблокировать мысли… забаррикадироваться… Обезумевший рык — «Поганая грязнокровка — КРУЦИО!» БОЛЬ. Гермиона закричала. Она кричала, и кричала, и кричала, и кричала. Пока её спина выгибалась под совершенно неестественным углом, она кричала так сильно, просто душераздирающе, надрывая свои кровоточившие связки. Что-то треснуло, возможно, спина, а может быть, запрокинутый череп или камень, да, возможно, он. Возможно. Что-то треснуло, да, скорее всего, что-то треснуло, не могу понять что. Окклюменционные блоки задрожали, последний раз дрогнули и раскололись. Между ними появился тончайший зазор, а затем покрылся, словно паутиной, крошечными трещинками. Заблокировать, заблокировать, заблокировать, заблокировать… — КРУЦИО! Ее так старательно возведенные блоки дестабилизировались, и что-то вырвалось на свободу. Смех. Смех, который вырвался из груди Гермионы, пузырясь кровью у рта и смешиваясь с другими, менее веселыми звуками. Скорее всего, Беллатриса приняла её состояние за безумие, издав подобие ликующего смешка. Проклятие внезапно оборвалось, и её Госпожа затихла в восторге — о да, Гермиона Грейнджер наконец-то сошла с ума, — это определенно надо было отметить. Гермиона засмеялась громче, бормоча что-то под нос и дергаясь в грязи, пока хозяйка терялась в догадках. — Что это случилось с моей маленькой грязнокровочкой? — промурлыкала Беллатриса, грациозно ступая вокруг. Она обходила легкой походкой свою рабыню, забавляясь над её попытками унять дрожь в руках. Непонятно, что больше позабавило Беллатрису, бормочущий смех или когда Гермионе наконец удалось трясущимися пальцами достать до щек. Беллатриса была иррациональна во многом, как и Темный лорд. Слишком уверена в своих силах, слишком эгоцентрична и слишком часто игнорировала очевидное, недооценивая мастерство и навыки мусора, о который вытирала ноги. Вот почему Гермиона смеялась. Беллатриса встала на колени рядом с лужей, где было наиболее сухо, стремясь разобрать бессвязные бормотания сумасшедшей. — Что это с тобой такое, эй, животное? — гаркнула она. — Вытесни свою боль. Лицо Беллатрисы исказилось в немом выражении смятения и гнева. — ЧТО? Гермиона улыбнулась. И, рванувшись своими дрожащими руками к её голове, хватая за виски и погружая большие пальцы в глазные яблоки Госпожи, она продолжала улыбаться. Она давила, проваливаясь в воспоминания десятилетней боли, черпая силу в этих воспоминаниях, а затем надавила еще, выкручивая пальцами липкое, вязкое содержимое. Беллатриса забилась в агонии, издавая редкие непроизвольные хрипы, заставляя грязную плоть Гермионы покрываться мурашками. Та засмеялась в экстазе, на этот раз действительно напоминая сумасшедшую. Колдунья все еще сражалась и попыталась сбросить с себя девчонку — нет, уже не девчонку — женщину. Она била кулаками по её голове, в панике пыталась произносить проклятия, но они разлетались в стороны, не попадая в цель. Беллатриса была совершенно не подготовлена к такой безжалостной маггловской атаке, и это только усилило решимость Гермионы. Ее колотило от судорог, темные проклятия, сыплющиеся из уст Лестрейндж, выбивали дробь на зубах, но она держалась, потому что сдаться было равносильно смерти, а она была не готова встретить её. В итоге, оказавшись верхом на ее яростно отбивающейся Госпоже, Гермиона сладко запела своим хриплым голосом: — О, моя Беллатриса, ты растеряла всю свою хватку за эти долгие… долгие десять лет. Палочка была потеряна в борьбе, и Беллатриса кричала в незнакомой ей, неизвестной, абсолютно маггловской агонии. Ухмыльнувшись, Гермиона зафиксировала пальцы одной руки в слепых, окровавленных глазницах хозяйки, пока та размахивала кулаками по голове, плечам, рукам и всему, до чего могла дотянуться. Затем она немного отстранилась, чтобы дотянуться до того раздражавшего камня, который треснул и разрезал ей спину во время сегодняшней пытки. А затем с силой ударила зубчатым краем прямо вдоль щеки Беллатрисы. Мягко улыбнувшись, Гермиона оставила целомудренный поцелуй на виске своей Госпожи. — Вытесните свою боль, Госпожа… и станет значительно легче. И вот ты cтала одной из этих монстров. Когда это успело случиться?