Шамал сидел у моей кровати на стуле, уложив локти на спинке, по ней же и постукивая пальцами. В целом доктор выглядел так, что прибьёт меня на месте, но вот незадача. Я и так полуживая, и если тронуть меня, то могу и загнуться.
— Ну не смотри ты так на меня, — фыркнула я.
— Ты самый проблемный мой пациент, Хаято. Радуйся, что ты — девушка.
О да, я так радовалась. Моё состояние было максимально отдалено от понятия «жизнь», но Шамал вытянул меня с того света почти буквально. Меня госпитализировали в больницу Намимори и пять дней назад перевели из реанимации в отдельную палату. Телевизор, отличная еда, спокойствие — но постойте, это же целый отпуск! Рядом со мной как раз лежала недочитанная книжка, заложенная ближе к концу закладкой. Эти японские романчики щёлкались как орешки.
Правда, были и минусы моего пребывания в больнице.
Мои бедные средний и указательный пальцы были зажаты в фиксаторы и на их восстановление хотя бы до стадии, когда они не будут мешать моей повседневной жизни, уйдет около двух недель, и то при условии, что я не буду их беспокоить. И начался воистину Ад на земле. Я даже не представляла, как сложно жить без этих двух пальцев. Фиксаторы причиняли гораздо больше неудобств, чем я ожидала изначально. Сначала я думала: «Не смогу ими двигать как раньше — тоже мне, проблема», но проведя первую ночь одна, я осознала, что это значительно осложнит мою повседневную жизнь. Даже попытка одеться превратилась в пытку.
— Когда ты уже разрешишь пацану и друзьям проведать себя? — скользнул по мне взглядом Шамал. — Бедняга каждый день приходит к тебе.
Я скуксилась.
— Ну знаешь ли, чувствую себя неловко теперь, — и, отвернувшись от доктора, застенчиво почесала переносицу. — И я бы лучше сперва пообщалась с Хибари, а потом уже со всеми остальными.
— Кстати о нём. Он велел тебе передать, что пока не переговоришь с травоядным — он даже и не подумает о разговорах с тобой, что бы там у тебя не было.
Мне захотелось выть.
— Вот серьёзно? За что…
Я трагично откинулась на подушках, мысленно отмечая, что гелевые матрасы — самая удобная вещь на свете, и я теперь хочу себе такой же. Спать на чём-то другом? — одна мысль об этом претила. Даже с моей шитой-перешитой спиной лежать было довольно комфортно. Пролежни не возникали, а благодаря гелю в ячейках матраса я не чувствовала, что мне в одном месте лежать тяжелее, чем в другом.
Поглаживая матрас, я пыталась отвлечься от воспоминаний. К щекам предательски подкатила кровь, и мне стало жарко. Я вспомнила, как пыталась укокошить себя вместе с Мукуро, но когда я почти что проткнула себе горло, то меня остановил Цуна. До сих пор не могу выкинуть из мыслей его невероятный цвет глаз — почти оранжевые, меняющие оттенки пламени. Это было завораживающее зрелище. Но глаза те смотрели на меня до того сурово, что я поёжилась — тот взгляд брал за живое. Цуна, находясь в каком-то странном состоянии, близком к тому, когда Реборн всаживал в него пули предсмертной воли, но отличном от него — больно осмысленно вёл себя, вырвал и трезубец у меня из рук, и дал по голове, пережал какие-то точки на теле и я повисла на его руках как тряпичная кукла. Злющий Цуна сбыл меня Реборну, а сам творил такой ужас, пока не пришли стражи местной мафиозной тюряги и не забрали бедный полутруп Мукуро, что мне и вспоминать страшно.
Злой Цуна? Нет, что вы. Те лёгкие вспышки гнева, которые в нём иногда проскальзывали — так, пшик. Я даже позорно попросила Реборна вырубить меня к чертям собачьим, чтобы Цуна с вопросами не полез. И вот с момента, как очнулась после многочисленных операций, прошло достаточно времени, но я всеми возможными путями оттягиваю разговор. Зная Цуну, становится неудивительным, о чём он конкретно хочет узнать.
Потолок выглядел очень занимательно. Так бы и смотрела на него. В тишине мы с Шамалом провели минут пятнадцать.
— Чёрт с тобой, запускай Цуну, — наконец сдалась я, натягивая одеяло себе чуть ли не до ушей. — Но только его одного. Остальных как-нибудь… потом. Всех я не выдержу.
— Ну наконец-то, — закатил глаза Шамал, впрочем, вполне себе победно. Встав со стула, он покинул палату.
Тихо-тихо, часовые стрелки висящих над дверью часов отмеряли время до прихода Цуны. Внутри неприятно всё сжалось в ком. Немного закрутило живот.
— Заходи, — услышала я из коридора голос Шамала, и дверь открылась, впуская мою головную боль в палату.
— Эм… Привет? — топчась на пороге, буркнул Цуна немного неуверенно.
Я махнула рукой, мол, заходи. Он поглядывал на меня, явно оценивая ситуацию, но воспользовался моим приглашением и бухнулся на стул.
— Цуна, а гостинцы где? — усмехнулась я.
Цуна вылупился на меня как на восьмое чудо света, заморгал, а потом шлёпнул себя по лбу.
— Меня так заторопили... Немного растерялся и в коридоре забыл. Сходить за ними?
— А забей, потом отдашь, — фыркнула я.
Мы замолчали. Повисла очень неловкая тишина, когда все всё понимают, но с атмосферой ничего не поделаешь.
Цуна мотнул головой и решительно придвинул стул ближе к кровати.
— То, что ты тогда сказала — правда?
— Что именно? — вздохнула я, устало закрывая глаза. Разговор только начался, а мне уже хочется прекратить его.
— Ну… когда ты… — он запнулся. — Когда ты хотела себя убить.
— А-а, тогда.
Моё дуракаваляние напрягало даже меня. Цуна скрипнул зубами.
— Я сейчас совершенно серьёзно с тобой говорю! — вспылил он.
— Ну так я тоже, — я потёрла щёку. — Серьёзно, ничего особенного не произошло. Ну призналась и призналась, всякое бывает. Гормоны взыграли. Знаешь, момент был такой.
— Не смешно, — он одарил меня раздражённым взглядом из-под длинной чёлки каштанового цвета.
— Цуна, да я и не шучу. Забей. У тебя есть твоя Кёко, я в ваши отношения не лезу. А чувства… Отпустит рано или поздно. На взаимность я и не рассчитывала.
Стоило мне только сказать это, как он подорвался с места. Стул, на котором он ещё мгновение назад сидел, упал на пол и завалился на бок. Миновав и без того короткое расстояние между нами, он склонился надо мной, смотря глаза в глаза. Меня передёрнуло.
— То есть когда ты умираешь — ты меня любишь, возвращаешься к жизни — уже нет. Ну афигенно, да ну нафиг! — всерьёз разозлился Цуна, опаляя меня горячим дыханием. — Вот так просто? То есть ты так легко отбрасываешь? Твои чувства — не дешёвка, я не могу так с тобой поступить!
Мне было жаль лишний раз его расстраивать, но самое страшное, по-моему скромному мнению — навязываться. Я и без того ворвалась в его жизнь слишком стремительно. Чёрт с ним, с Реборном. У меня тогда ехала крыша после пробуждения и эйфории, я натворила много всякого, о чём до сих пор жалею.
Я грустно улыбнулась.
— Я тебе больше скажу. Тебе не нужно со мной так обходиться. Я цветок неприхотливый, и мне не нужно твоей напускной вежливости. И жалеть меня не надо, и не надо давить из себя ещё что-то, что для тебя неестественно. Серьезно, зачем парни выдумывают столько проблем? Это признание совсем ничего не значит. Я остаюсь твоей подчинённой и другом. Зачем всё усложнять?
Он отстранился от меня. Повернув голову к окну, Цуна смотрел куда-то за пределы моего обзора. Волосы на свету у него отливали медным. Распахнутая тёмная толстовка под тоненькой светлой ветровкой смотрелась довольно стильно. Да и в выглядел он сегодня как-то иначе. Взрослее, что ли?
— Хаято-сан, я тебя понял. Мы вернёмся ещё к этому разговору, не сомневайся. Завтра с ребятами тебя навестим. Ямамото и Бьянки очень хотят тебя увидеть.
Не глядя на меня он покинул палату. Стул так и остался лежать на полу.
Я уронила голову на грудь, раздражённо покусывая нижнюю губу.
Серьёзно, зачем он всё так усложняет?
Хотя я даже не надеялась на понимание.
Стоп. Хаято-сан?
***
Хибари зашёл ко мне вечером, несносный упрямец. На кой-чёрт ему сдались мои задушевные разговоры с Цуной мне было до сих пор не ясно, но, как следствие, он пришёл за полчаса до конца разрешённого для посещений времени.
— Терпеть не могу нерешительных букашек, — почти с порога заявил он, водружая на подоконнике вазу с цветами. Зачем он их только притащил? Я не просила о вениках.
— Какое милое приветствие! — восхитилась я, хлопая в ладоши.
Он прошёл по палате и присел на край кровати у изножья.
— О чём ты хотела поговорить тогда?
— Не знаю, заметил ты или нет, но обстоятельства, в которые мы попали, не совсем обычные.
— Ну допустим. Дальше?
— А дальше следующее: ты и я хрена с два сможем покинуть всё то, во что мы угодили. Ты должен это понимать.
Уголок его губ поднялся, изображая подобие улыбки. Но только подобие.
— Ты настолько в этом уверена?
— А ты после встречи со всеми этими странными людьми ещё в чем-то сомневаешься?
У него из-за пазухи вылетела та самая жёлтая птичка и закружила под самым потолком, напевая гимн нашей школы.
— Ведёшь-то ты к чему? Я уже понял, что языком ты чесать горазда.
— Кстати об этом. Другой вопрос: сможем ли мы занять одни из первых должностей в семье, и как-то своих вытащить, чтобы было кому нам спину прикрывать и опорой быть. Мне очень неспокойно, нас втягивают в какой-то водоворот событий, но что-то я не сильно к этому готова. У меня есть все подозрения полагать, что Цуну хотят контролировать, как и его передвижения. Очень уж подозрительно, что Реборн не заступается за него ни в одном из инцидентов. Я могу понять, что он его воспитывает, но бездействие — это уж слишком. А как он заставил ребят оставить в безопасном месте сначала меня, а потом Такеши? Дурость же.
Кривая улыбка не сходила с его губ.
— Я начинаю понимать, почему травоядное так держится за тебя.
— Ты всё ещё называешь его травоядным? — хохотнула я. — Ты бы видел, что он сегодня устроил у меня в палате. А как он красиво Мукуро отпинал! Любо-дорого было смотреть.
Серые, чуть раскосые глаза сверкнули.
— К сожалению, я этого не видел, но догадываюсь. Но я по-своему зол. Сам хотел с ним разобраться.
— Не в твоём случае, не в твоём. Ты себя в тот момент со стороны видел? Да и…
— «И»?
Я повернулась к окну. В небе летел самолёт, оставляя за собой белый след.
Меня радовало, что Хибари с нашей первой встречи стал намного разговорчивей. Похоже, мне удалось его расшевелить.
— Мукуро со своей бандой цветных ещё себя покажет, — вздохнула я. — Он умеет контролировать людей. Пусть он и сидит на нижнем ярусе тюрьмы, но при его способностях…
— Хочешь сказать, что он вылезет в ближайшее время?
— Кто знает.
Мою руку до сих пор дёргало. То, как Мукуро издевался надо мной, расковыривая мою рану — этого я ему не прощу.
Хибари поднялся с кровати.
— У меня нет пока желания самому разгребать всю информацию, но я не глуп и понимаю: ты можешь нарыть больше, дай тебе возможность. У тебя ведь пока нет связей и всего остального? Я слышал от доктора, ты отказалась от памяти, и теперь у тебя нет ничего, что было у тебя прошлой.
— У Шамала слишком длинный язык…
Он зашагал к выходу из палаты.
— Стой, — позвала его я.
Хибари обернулся.
— Что ещё?
Я нерешительно сцепила руки в замок, теребя пальцы.
— Знаешь, мне сейчас так грустно… Есть желание немного утешить девушку?
Его брови удивлённо поползли вверх.
— Это каким же образом?
Я провела пальцем по своим губам.
— Можешь поцеловать меня? Один раз, я больше не попрошу тебя о таком.
И он удовлетворяет мою просьбу, но целует не только в губы — оставляет и засос глубокого красного цвета у меня на шее. Цуна на следующий день долго разглядывает его, но ни он, ни я не поднимаем эту тему.
