Сценарий повторяется.

Сценарий повторяется. — Больно? — равнодушно бросает Скелетон, осматривая цветы выросшие на лице блондинки. Женщина поворачивает голову страдальца влево и едва ли поднимает брови, когда замечает на глазах Весны слёзы. Человек убирает руку и заводит ту за спину, отстраняясь от Берлин. — Скорее всего. — выдерживает паузу. Весна утирает набежавшие на глаза слезинки и кивает, шмыгая носом, пытается сорвать назойливый цветок астры, но лишь вскрикивает от непередаваемой боли. Девчонка падает на колени и начинает рыдать от безысходности, боли и… жалости к самой себе. Скелетон с отвращением глядит на печальное зрелище и закатывает глаза, фыркает и уже с нотками раздражения произносит: — И что? Никак нельзя этот процесс отменить? Ты же хранитель леса, чёрт его драл, повелитель почв… И так трудно подавить своё же самоуничтожение, — женщина щурится и морщит лоб, не решая сказать про жалость и неприязнь. Подросток итак это понимает. — Это так пе… — Заткнись! Хватит врать и пытаться пародировать сочувствие, тебе чужды чувства и эмоции. Ты кусок бесчувственного дерьма, в которое я по уши влюбилась. Из-за которого я страдаю! — голос Берлин дрожит, как и всё тело, слёзы льются из глаз. — Я ничтожество! Комок проблем упавший на твои плечи, который тебе просто лень выбросить, не то что похоронить. Я тебе больше неприятна, чем равнодушна. Скелетон молчит с минуту, что сильно нервирует хранителя леса, видимо последний осознаёт, что выпалил чего-то лишнего. В глазах блондинки мерцают страх, ярость и смирение. В какой-то степи, она начала привыкать к этим бесконечным расспросам медиков, вечной боли, цветам… Вот только к попыткам Оливии проявить нежность, Берлин не привыкла. Не понимала почему это «каменное» существо заботится о подростке в последние дни его жизни. — Твоя речь бессмысленна, — сухо бросает женщина и разворачивается на пятках, направляясь к двери, дабы оставить одну со своими мыслями Весну. Опять. Сценарий повторяется. — И однообразна… Попытайся придумать что-нибудь новое. Дверь со скрипом закрывается, что приводит в замешательство — дверные петли были смазаны. Или это не дверца скрипела, а так тихо стонала душа? Ребёнок бьёт кулаком по полу, давится слезами и цветами, снимает с себя футболку и рассматривает прорастающие сквозь плоть астры. Хранитель леса кричит от боли, срывает голос и стискивает зубы, скидывая вещи с тумб изрезанной рукой. Сценарий повторяется. Весна, доведя себя до изнеможения, сползает по стене и прикладывает ладони к лицу. Слёзы закончились. Голубоглазая лишь шмыгает носом и хватает воздух ртом, пробиваясь всем телом на дрожь. Боль не так важна, когда душу терзает одиночество. Берлин обнимает себя за плечи и украдкой смотрит на своё отражение в зеркале. Синяки, рваные раны, шрамы — всё из-за любви. А ведь хранитель леса мог бы стать отличным врачом, спасти сотни тысяч жизней, дать надежду… Дверь без скрипа открывается, раздаются шаги и сбивчивое дыхание. — Оливия? — страдалец поднимает голову и шмыгает носом, не верит своим глазам. — Это правда т… — Скелетон, гладиатор, тот кто делает поправки в твоём скучном сценарии, — рычит рыжеволосая и бросает к ногам Весны плед. Ортавец ещё долго смотрит на блондинку, а затем лезет рукою в карман потёртых брюк, вынимая нечто холодное, мёртвое и железное. Неужели это спасение от ханахаки? Голубоглазая кисло усмехается и отводит плед в сторону, протягивая руку к спасительному объекту. Всё происходит быстро, в тишине, без вскриков и слёз. Скелетон молча наблюдает за попытками ребёнка срезать цветы с тела, но тщетно. От любви не так-то и просто избавиться. — Проклятье, — голос дрожит, скальпель отлетает в сторону, а по телу скользят капли крови. Едкие, но прекрасные. Берлин смотрит на своё отражение и ведёт пальцем вниз по оголённому торсу. Оливия, словно невзначай подходит к хранителю леса со спины и нежно обхватывает девушку за бёдра, которой и наплевать на эти действия. — Есть такая песня… «Трахни меня, словно ненавидишь меня», — тяжело выдыхает ребёнок, когда губы рыжей касаются шеи Весны. — Ну и? — вяло бросает Конгресс, лениво скользя пальцами по талии, больно надавливая на синяки. — Да не… Забудь. — кряхтит саппорт и начинает кашлять. Ортавец не отходит от больного, а лишь засовывает руку в карман. — Я перепишу твой сценарий и избавлю тебя от мучений… Мне нужно только твоё согласие, — человек вырывает из тела проклятую астру и пытается переварить слова Скелетона. — У тебя больше недели… А приступы лишь усиливаются. Ребёнок кивает, пребывает с секунду в тишине, а затем хрипло что-то бубнит под нос, зажмурившись от боли. Берлин всё равно умереть позже или сейчас от рук любимой. Надоело страдать и терпеть боль. Хранитель леса и правда жалкое ничтожество, влюбившееся в кусок бесчувственного дерьма. Скелетон вынимает кинжал из живота блондинки, ведёт лезвием по груди и надавливает на кончик, вырисовывая корявый череп. — Не волнуйся, цветочек. Я похороню тебя по всем обычаям Октавии…