Всегда получать желаемое... Исполнение

Антон оперся пятой точкой на подоконник, скрестил руки на груди и исподлобья взглянул на Мартена. Он уже сорок минут слушал сбивчивый монолог француза и до сих пор не мог врубиться, что тот из-под него хочет. То есть он, конечно, четко расслышал все сказанное французом, но никак не мог уяснить для себя, причем тут все прошлые победы Фуркада, их совместная жизнь в настоящем и дикое желание Мартена о полном подчинении Антону, да еще и с элементами принуждения. Мартен перестал метаться по комнате и остановился напротив Шипулина, напряженно ожидая его ответа. Антон молчал. — Ну! — Мартен не выдержал первым. — Так и будешь молчать? Что, даже сказать нечего? Антон медленно оторвал свой зад от окна, как-то странно глянул на любовника и, прошипев сквозь зубы: — «Извращенец.» — стремительно вышел из комнаты. Через секунду Мартен услышал, как сильно хлопнула входная дверь. Он зажмурился и сжал кулаки до побелевших костяшек — его сердце остановилось ровно в тот момент, когда он услышал звук закрываемой двери. «Пиздец» — единственно, что промелькнуло в голове Фуркада. Снова он все испортил. Сам, своими собственными руками, то есть, конечно, не руками, а бредовыми идеями. Ну как он мог только подумать, что Антон, уютный, милый и такой домашний, предпочитающий традиционный, если так можно назвать в их случае, секс, согласится на его авантюру. Ну какого хрена он вообще решился рассказать Антону про свои идиотские фантазии? Чего он этим добился? Того, что теперь любимый человек будет шарахаться от него, как от прокаженного? Что больше никогда не почувствует на себе родных сильных рук? А любимые мягкие губы никогда уже не улыбнуться ему, и уж тем более не поцелуют? А если Антон просто бросит все — бросит его — соберет вещи и уедет? — От этой мысли в Мартене все сжалось. Нет! Этого нельзя было допустить! Ни в коем случае. Потому что, если не будет Антона, то его тоже не будет. Потому что без Антона, он никто и ему ничего не нужно: ни есть, ни пить, ни даже дышать. Потому что его воздух — это Антон. Слабая надежда на то, что Шипулин, прогулявшись, успокоится и вернется, не давала Мартену сойти с ума окончательно. Вот тогда можно будет попытаться все свести на глупую шутку, попросить прощения за свое поганое чувство юмора, пообещать больше так не шутить и, может быть, Антон поверит ему, простит и все снова будет по-прежнему. А его сны? Что ж, пусть так и останутся снами — он справится. Главное, что бы человек, которого Мартен любил до одури, до трясущихся поджилок, без которого просто не мыслил своей жизни, остался рядом. Мартен вздрогнул, услышав, как щелкнул замок: — «Пришел? Все-таки вернулся.» Он набрал в грудь побольше воздуха, нацепил самую невинную улыбку, на которую только был способен и приготовился выдать самую лживую тираду в его жизни на тему «Обманули дурака» и «Прости, любимый, так получилось». Но, как только Антон вошел в комнату, улыбка быстро сползла с лица Мартена. Шипулин, не глядя на француза, пересек комнату, дошел до комода, поставил на него пакет, который принес с собой и только после этого удостоил Мартена взглядом. И этот взгляд просто парализовал Фуркада — это был не тот привычный теплый взгляд, всегда смеющихся глаз. Он больно резанул холодным блеском остро отточенного клинка. Антон еще раз скользнул по Мартену оценивающим взглядом и коротко бросил: — Раздевайся! Мартен так и остался стоять посреди комнаты, переводя ничего не понимающий взгляд то на Антона, то на пакет, стоящий на комоде. Догадка, что может быть в этом пакете, словно ведром ледяной воды, окатила его с ног до головы. Неужели?.. Мозг отказывался воспринимать тот факт, что Антон — его Антон! — который до сих пор стеснялся любого проявления чувств на людях, хотя прекрасно осознавал, что здесь, в этой маленькой горной деревушке, никому нет никакого дела до какой-то там однополой пары, вдруг, так запросто, мог зайти в местный секс-шоп и что-то там прикупить. И не просто «что-то», а совершенно конкретные вещи, что даже далеко непосвященный человек догадается, для чего все это приобретается. — Я что, непонятно выразился? — он никогда, до сегодняшнего момента, не слышал, чтобы голос Антона звучал так жестко и властно. Мартен, не сводя лихорадочно блестевших глаз с Шипулина, начал медленно раздеваться. Сперва, неспешно стянутая, футболка полетела куда-то в сторону… руки не спеша прошлись по собственному торсу, огладили бока и легли на пряжку ремня, расстегнули, медленно вытащили его из шлевок и отправили в путешествие за футболкой… — Мартен, мне не нужен стриптиз. Не смей дразнить меня. — Голос, обманчиво ласковый, но почему-то очень пугающий, поэтому джинсы и трусы присоединились к остальным вещам гораздо быстрее. Фуркад, оставшийся в чем мать родила, с вызовом посмотрел на Антона, но недобрый огонек, сверкнувший в глазах любовника, быстро поубавил его пыл. Он медленно, словно во сне, опустился на колени, скрестил руки за спиной и склонил голову вниз, не решаясь больше поднять глаза на Антона. — Молодец, быстро учишься, — услышал он одобрительный голос. Антон подошел к нему, мягко, почти нежно, провел рукой по волосам, но вдруг резко сжав их в кулак, потянул назад, заставляя Мартена запрокинуть голову и все-таки посмотреть на себя:  — А теперь скажи мне, Марти, что ты хочешь? — Тебя… — Я не это имел в виду. Скажи. Что. Ты. Хочешь. Мартен молчал. Сердце бешено колотилось, перед глазами все плыло, шея уже затекла от того, как долго Антон удерживал его в таком состоянии, а внизу живота все сводило в сладкой истоме, предвкушая что-то неизведанное… новое… член напрягся до предела и подрагивал в нетерпении… — Значит, не хочешь отвечать? Хорошо, пусть будет по-твоему. Я запрещаю тебе вообще что-либо говорить, если я не прикажу тебе. Это понятно? — и, дождавшись слабого кивка, насколько позволяла мертвая хватка в волосах, продолжил: — И вот еще что — я хочу слышать, как тебе понравится все, что я сегодня буду с тобой делать. Так что, не сдерживайся, Марти, ты же знаешь, как я люблю твои стоны?! — голос спокойный и не громкий, почти ласковый, но сталь в глазах не позволяет обмануться ни на секунду. — И запомни — ты никто! Ты просто шлюха, моя шлюха. Шлюха, готовая на все ради моего удовольствия, моего одобрения… готовая выполнить любое мое желание ради того, чтобы получить мой член в свою задницу или рот… ради того, чтобы я разрешил тебе кончить самому… В отличие от Мартена, Антон казался абсолютно равнодушным ко всему происходящему, и только тяжелое дыхание и, основательно выпиравшая часть тела в районе паха, выдавали то, что он возбужден нисколько не меньше самого француза. Но, почему-то, он не торопился освободить свой давно изнывающий член из плена штанов и получить долгожданную развязку. Вместо этого, он наклонился и поднял с пола, отброшенный Мартеном, ремень. — К стене, — скомандовал он, — и обопрись на нее руками. Мартен беспрекословно подчинился — он просто не мог, — не знал, — как можно спорить с таким Антоном. Сейчас перед ним не было привычного Антона — теплого, домашнего, предпочитавшего отдавать пальму первенства во всем своему Марти, любящего и заботливого — перед ним был совершенно другой человек — жесткий, властный, не терпящий никаких возражений — такого Антона Мартен не знал. Не знал, но очень хотел узнать. Хотел до дрожи во всем теле, от кончиков волос до кончиков пальцев. И вот он уже стоит, опираясь на стену, и считает вслух удары, которые сыпятся на его задницу и спину. Удары четкие, размеренные, ложатся точно один под другой. При очередном соприкосновении ремня с кожей, Мартен вздрагивает и шипит, со свистом выпуская воздух сквозь сжатые зубы. Антон бьет не сильно, но каждый удар обжигает разгоряченное тело, и Мартен извивается и стонет… стонет и считает. Он не помнит на каком счете он сбивается, его мозг вообще отказывается что-либо воспринимать и запоминать, кроме того, что кто-то имеет над ним такую власть. Опустошающую, сжигающую дотла, но в то же время, заставляющую возрождаться из пепла обновленным, словно сказочную птицу Феникс. Власть над телом и душой. Антон нежно, почти невесомо, проводит ладонями по истерзанным местам, прижимается к нему всем телом и шепчет: — Марти, ты как? — В порядке… — сквозь зубы шипит Мартен. — Продолжай… — Как скажешь. — Антон отстраняется, отбрасывая ремень прочь, и Мартен отчетливо слышит, как звякнула пряжка об пол. — Марш на кровать. На спину. Мартен с трудом отлепляется от стены, ему кажется, что за это время уже сросся с ней и идет в сторону кровати, немного удивляясь тому, как ноги еще держат его. Он ложится и снова шипит, на этот раз от удовольствия — мягкие простыни приятно холодят раздраженную кожу, успокаивая ее. Антон подходит к изголовью, проводит своими руками по рукам Мартена, заводя их ему за голову и заставляя взяться за спинку кровати. — Сам удержишь? — тихо спрашивает он и, видя, как Мартен отрицательно качает головой, быстро защелкивает на его руках наручники, намертво сцепляя их с изголовьем кровати. На глаза француза ложится мягкая повязка — теперь он не только обездвижен, но и ослеплен. — Я хочу, чтобы ты сегодня только чувствовал… — шепчет Антон, — ты не будешь знать, что я буду делать и когда… но, я думаю, тебе понравится… нет, теперь я просто уверен, что понравится… Мартен дрожит в предвкушении, как осиновый лист и, поскольку, зрения он был лишен, то все другие чувства обострились до предела. Его почти оглушает, когда он слышит шорох снимаемой Антоном одежды, слышит шелест пакета — что еще для него приготовили? — слышит щелчок зажигалки, и до носа доносится едва уловимый запах ароматизированного воска. Кровать под ним проминается, и он чувствует ласковые руки Антона, поглаживающие внутреннюю поверхность его бедер, заставляя раздвинуть ноги еще шире. Руки плавно перемещаются на задницу, гладят, мнут, длинные пальцы проникают в ложбинку между ягодиц, аккуратно массируют вход, проникают внутрь, растягивают… Мартену кажется, что его мошонка сейчас лопнет, член настоятельно требует разрядки, но Антон нарочно игнорирует стояк француза, не уделяя ему ни малейшего внимания. Мартен уже не стонет, он скулит, отчаянно крутя бедрами, насаживаясь на двигающиеся, в каком-то диком темпе, пальцы и просит: — Еще… пожалуйста, еще… больше… хочу больше… — Что ты хочешь, Марти? — Антон наклоняется к любовнику, обжигая его искусанные губы своим дыханием. Пальцы покидают анус, и Мартен может только недовольно застонать, чувствуя пустоту там, где, по его мнению, должен сейчас находиться член Шипулина, но этого не происходит. Вместо долгожданного вторжения, он ощущает, как на его, ставшее вдруг сверхчувствительным, тело начинает капать горячий воск. Фуркад взвыл, когда первая дорожка из обжигающих капель прошлась по его груди, спустилась на подрагивающий живот и остановилась где-то в районе пупка. — Итак, ты не ответил, Марти. Что ты хочешь? — Вопрос мог бы показаться жестоким, если бы не был сказан таким родным и любимым, сводящим с ума, голосом. — Тебя… — сказано тихим шепотом, на выдохе. — Нет, Марти, не так… Ты забыл, кто ты?.. — Антон тяжело и прерывисто дышит, но, тем не менее, в его голосе все еще чувствуется сила. — Ты моя шлюха. А как просят шлюхи, Марти? От этих слов у Мартена окончательно сносит крышу, внезапно куда-то улетают все запреты и комплексы и он, уже не сдерживаясь, кричит: — Бля, Шипулин, вставь мне уже!.. Я хочу твой член!.. Во мне!.. Глубоко!.. Немедленно!.. Антон смеется, наклоняется и, наконец, целует Мартена. Жестко, почти кусая, врывается языком в его рот, заявляя этим поцелуем свое полное и безоговорочное право на любовника. Продолжая и дальше безжалостно насиловать эти сладкие губы, Шипулин приставляет свой член к анусу и резко входит одним движением на всю длину, сразу начиная двигаться, не давая опомниться и привыкнуть ни себе ни Мартену. Фуркад неестественно выгибается ему навстречу, цепляется и дергает скованными руками так, что чуть не выламывает спинку кровати и громко, протяжно и пошло кричит:  — Дааааа! Антон подхватывает его под ягодицы, приподнимая их, и продолжает вколачиваться в каком-то бешеном ритме, точно, с каждым толчком, попадая по простате. Француз извивается под ним, пытаясь насадиться еще глубже. Экстаз накатывает постепенно, начиная от кончиков пальцев ног, поднимаясь выше и выше и, наконец, прорывается наружу сильнейшим цунами и, Мартен проваливается в блаженное забытье. Когда он приходит в себя, то обнаруживает, что повязки на глазах уже нет, руки свободны, а его самого, нежно, как ребенка, ласково обнимает Антон. Прижимает к себе, мягко поглаживая по спине и что-то шепчет, изредка прерываясь на легкие поцелуи. — Марти, хороший мой, ты как? С тобой все в порядке? — до Мартена, наконец, доходит смысл слов Шипулина. Он поднимает глаза и встречается взглядом с Антоном. В его глазах больше нет стали, в них плещется только бесконечная нежность и любовь и еще что-то… испуг?.. — Ты напугал меня, — продолжает шептать Антон. — Пару минут ты точно был без сознания. — Просто отлично, Тош, — Мартен улыбается. — Это было… непередаваемо! У меня в жизни не было оргазма круче. — Придурок, — смеется Шипулин. — Экзотики ему захотелось. Столько времени из себя пай-мальчика строил, а на самом деле… — Я? А сам? — вскинулся Фуркад. — Даже предположить не мог в тебе такие таланты! И все это время, что мы вместе… — Мартен аж задохнулся от возмущения. — Короче, лентяй ты, Шипулин. Конечно же, зачем напрягаться? Проще свою задницу подставить и пусть другие трудятся… Теперь не отвертишься. Будешь отрабатывать по полной программе, за все годы, что я… Мартен не договорил, так как его резко заткнули глубоким поцелуем.