metal detector

...Эрику хватает одного почти неслышного 'пап', присовокупленного к рукам, по-свойски лёгшим на его плечи, чтобы развернуться резко и сжать худые запястья в хватке более железной, чем это мог бы сделать любой металл во всей округе. - Руки, - клокочет его, Эрика, голос, почти без труда складывающий в звуки последующее, - и не зови меня так. - А что, - Питер смотрит на него по-акульи. - Тебя это бесит? Это обычный подростковый вызов, но у тупоголовой серебряной пули всё-таки хватает ума с природной грацией гарцевать на тонкой грани между 'раздражаю' и 'случайно-специально вспомню при тебе твою прежнюю семью и поплачусь за это головой и парой жизненно важных внутренних органов'. Не то, чтобы Эрик когда-либо забывал. Но это 'пап' звучит совсем по-иному, как не должно. Не должен его произносить этот невыносимый найденыш, сформировавшийся к своим семнадцати в цельнометаллическую (ртутную) личность, безбашенную, но явно знающую, чего хочет, и обнародующую это недвусмысленно расслабленными в его руках запястьями и блудливым повтором в ответ на тяжкое молчание: - Па-а-ап. Эрик - каменная скала во всём, что не касается его (и его дела) непосредственно. Как неудобно вышло, что проклятый найдёныш - касается. Эрик разжимает руки, но Питер только жмётся ближе. - Что. - Металлоискатель, - с гадливым смешком выдаёт Питер, намекающе ткнувшись стояком в его бедро. - Или я просто рад тебя видеть. - Съебись. Отсюда. Эрик не рычит, не орёт, не злится - у Эрика только вздувается вена на лбу, да ходят желваки. - Ты не хочешь этого. - Ты не хочешь. Питер выдерживает долгий тяжелый отцовский взгляд с терпением великомученика (спидстеру эти взгляды поперёк горла, но серебряная молния не размывает его силуэт ни на секунду - а это уже достижение, явственно доказывающее его заинтересованность). - Ты крутой, - Питер растягивает буквы, не выдержав молчания, и закатывает глаза. - Может, я хочу прикоснуться к прекрасному. - У тебя в комнате оригинал Фрины Жэрома, сходи и прикоснись. У меня нет комплекса бога, - парирует Эрик с непозволительно превышающей все допустимые лимиты долей неуверенности, которую Питер, конечно, не замечает. - Что насчёт комплекса отца? - Такого не существует. - А жаль. Питер замолкает и через секунду Эрик чувствует, как мимолётно щекотнула серебристая чёлка его подбородок, а влажные губы коснулись кадыка. Эрик не успевает сомкнуть металлические звенья браслета на руке Питера и дёрнуть его назад, когда тот уже лежит блескучей змейкой на полу. Питер опережает его и в следующий момент, когда прижимается губами к отцовским сомкнутым в тонкую линию, бесстыдно и по-подростковому неумело елозит языком и железно держится руками за плечи, несмотря на безжалостно оттягивающий его назад ремень с металлическими бляшками. Питер хочет вывести его из себя - тут всё очевидно. Питер слонялся без отца и отцовского внимания большую часть своей жизни, а теперь вот отца волшебным образом обрёл, а внимания ему так и не перепало. Эрик весь был в прошлом, копался в себе, в собственных неосуществлённых глобалистских планах, в разборках с Чарльзом и школой, где остался не (а хорошо бы, если) из-за телепатического толчка в спину. Питер остался из-за Эрика. Питер не оставлял затеи перетянуть на себя твёрдый взгляд его величества Магнето, направленный на выстраивание братства мутантов, но не повторное создание семьи. Для Питера это понятие тоже извратилось до неузнаваемости, и Эрик не хотел видеть его насквозь, но он видел. - То, чего ты хочешь, будет хуже, чем кидать фрисби собаке на заднем дворе и выслушивать лекции о половом воспитании. Тебе не понравится. Питер был мальчиком понятливым, но упёртым: лучшей частью в мать, худшей - в отца. - А ты попробуй. Всё равно с фрисби и половым воспитанием опоздал. - Да я уже понял. Эрик любил всё контролировать. Ситуация требовала контролировать себя и выкинуть щенка за шкирку из своей комнаты, но Эрик предпочёл не услышать голос разума. Питер на протяжении нескольких последних месяцев был водой, точившей камень, ржавчиной, со смаком и причмокиванием пожирающей металл, и Эрик, сам не доверяя происходящему, поддался. Для начала он прикладывает Питера об стену - в чисто профилактических целях, конечно. Чтобы выбить из найдёныша дурь и всё то слепое обожание, которое он с упорством осла рассыпает глиттером над головой у Эрика, не замечая очевидного. Если у кого-то тут и есть несуществующий комплекс отца, выраженный в идеализации национального преступника (хоть и реабилитированного) и превращении его в недостижимую фигуру, на которую нужно равняться, то точно не у Эрика. Питер сорванно выдыхает и улыбается так, что Эрик не чувствует себя виноватым за то, что смыкает ладонь на голубиной шее и снова с размаху прикладывает мальчишку головой об стену. - Хорош, - шепчет Питер недовольно, зажмурившись. - А то я уже почти передумал и ушёл бросать фрисби в гордом одиночестве. У Эрика внутри от этих слов прокатывается неприятная холодная волна. Воспалённое подсознание подсказывает: ему только кажется, что он целиком и полностью владеет ситуацией, и если Питеру взбредёт в голову слинять в любой момент, когда он того захочет, он слиняет. (О том, почему это так болезненно царапает по всем внутренностям, Эрик старается не думать.) Он запечатывает худощавое поджарое тело своим, не давая дёрнуться даже сверхскоростной дрожью, и кусает шею под волосами, предусмотрительно забрав в кулак серые пряди. Ответом-реакцией ему служит судорожный вдох, и Эрик справедливо расценивает его как 'да'. Всё, с чем он может расправиться с неоценимой в других ситуациях помощью металлических молний, застежек, бляшек и кнопок, слетает с Питера мгновенно, оставляя пацана в одном белье, которое отправляется следом сразу же, подхватив на другой, генетически сходной силе, наметившуюся волну. Эрик чувствует давно забытую неловкость ровно до того момента, как Питер по-ртутному не выскальзывает из его рук, не хватает заранее припасённую смазку из кармана джинсов и не возвращается на прежнее место, пока пальцы Эрика еще не успели сомкнуться на пустоте. - С анестетиком? - выдаёт Эрик неприличный смешок, и Питер цепляет его боковым зрением, взгляд у него искренне удивлённый. - Ты шутить умеешь, что ли? - Ты же кончишь раньше, чем я начну. - Не проверишь - не узнаешь, - выгибается Питер. Эрик подхватывает одной рукой острую коленку и испытывает короткий прилив необъяснимой нежности от того, какая она худая и как художественно исписана шрамами от падений с велосипеда, времена обучения езде на котором он упустил вместе с фрисби и лекциями. - Пап? - голос Питера возвращает его в реальность и заставляет глотку сжаться. Эрик хочет было сказать 'не надо, ладно?', но раздражающее: - Ты как черепаха, - возвращает ему память о том, что к трогательно тощей коленке прилагается весь остальной Питер с острым языком и неумением наслаждаться моментом. Эрик пачкает руку в липкой смазке, пару раз проводит по своему члену, не-дрожащими руками расстегнув собственные штаны, оставляет влажные отпечатки на округлых ягодицах Питера и лезет пальцами внутрь. - Пап-пап-пап-пап, - Питер сжимается и громко сглатывает слюну, Эрик не по-своему лояльно оставляет его задницу в покое и с профессионализмом Магнето ака 'добиться превосходства мутантов для меня важнее, чем потрахаться' сжимает ладонь на члене. - Сколько твой рекорд? - спрашивает он вкрадчиво, касаясь губами мочки чужого уха. - Без анестетика? - уточняет на выдохе Питер. - Да хоть с. - А я никак не считал. - Зачем тогда спрашиваешь, - конец фразы тонет в серии коротких стонов, методично выдираемых рукой Эрика из груди Питера, и скоро он начинает недвусмысленно брыкаться в его хватке. Эрик замедляет движения. - Плохо. Питер изворачивается, чтобы посмотреть на него расфокусированным взглядом. - Я могу лучше. - Я надеюсь. Эрик снова гладит и сжимает пальцами головку, Питер опять стонет с хрипом, каменеет каждой мышцей и крупно вздрагивает, прежде чем запачкать чужие пальцы выстрелившей спермой. - Тц, - оценивает Эрик. - Лучше б я читал лекции. - Не лучше! - упрямится Питер. - Ничего не лучше!.. Давай! Эрик смеряет его недоверчивым взглядом. - Точно? В ответ на это Питер впечатывается задницей в его пах и вызывающе облизывает сухие губы. Попытка номер два, второй дубль. Пальцы даже по смазке входят с трудом, и у Питера подкашиваются ноги, пока Эрик гладит его живот, давая ни капельки не необходимое время на восстановление. Питер готов снова сразу же, а потому пытается убрать руку Эрика, не глядя хватая пальцами чужие. Потерянный браслет пригвождает его запястье к стене - Питер недовольно клацает зубами, но все попытки вырваться прекращает, отдаваясь ведущим рукам. (Кто бы подумал, что он добивался не этого.) Эрик втискивается в мазохистски встречающее его тело с трудом и тянущей болью, неприятной для него, конечно, меньше, чем для Питера, но всё же ощутимой. Питер не стонет теперь - ни немелодично, никак - только выдаёт отчётливое 'ауч' и сжимает ягодицы до проступивших ямочек на внешней стороне. Эрик собирается сказать 'расслабься', вместо этого его предательский рот вышептывает: - Скажи. Он делает несколько плавных толчков, и Питер понимает всё без прочих слов, как будто не Чарльз обладает способностью внушать людям мысли, а Эрик. Питер сжимает себя ладонью и дышит часто и коротко, медлит, провоцируя, но так как медлить долго он по природе не научен, после следующего же толчка его губы призывно складываются в трижды проклятое 'папочка', и Эрика уносит. Питера, к слову, уносит еще быстрее. Эрик сжимает ладонями его талию и ощущает, как сокращаются мышцы, когда он кончает, каждой клеткой кожи. Он выходит, пока Питер к чертям собачьим не сломал ему член, и выносит вердикт: - Над этим ещё работать и работать. В этот раз Питер не ребутится так быстро, растекается подтаявшей при 1550 °C сталью и лениво дёргает прибитой к стене рукой, заставляя неожиданно послушный браслет отпустить, чтобы вальяжно развернуться, наконец, к Эрику лицом и обхватить ладонью его стояк. Эрик замечает натёртую ссадину от металлических звеньев на его запястье, и прежде чем хрипло выдохнуть, кончая в заботливо подставленную руку, он говорит, не испытывая ни капли раскаяния: - У тебя кровь. Питер смотрит ему прямо в глаза и сжимает пальцы. - Твоя. Разумеется, против этого Эрик просто не может устоять. ...на следующий день он не ожидает увидеть Питера в своей комнате снова со знакомой акульей улыбкой. Зато вопрос: - Расскажешь мне сказку на ночь или вернемся к лекциям? - ожидаем как то, что после дня следует ночь, а после ночи день. Эрик зеркалит улыбку: - Фрисби, - и, чёрт возьми, почему Питер выглядит таким счастливым? И зачем, во имя неба, Эрик чувствует себя так же?..