Что-то страшное грядёт

Петров уже несколько минут сидел прислонившись лбом к прохладной столешнице и обдумывал сказанное Ирой. Девушка не кричала, не плакала, а говорила ровно: казалось, она давно обдумала каждое слово. "Я не могу больше за тебя сражаться. Он тебя забирает. Я ухожу". Кто именно "он" было сразу понятно, но Саша все равно переспросил. Тогда Ира тяжело опустилась на диван в их совместной московской квартире, какое-то время рассеяно смотрела в складки разложенного рядом театрального платья, а потом задала вопрос, который вот уже несколько часов не выходил из Сашиной головы: "Вы любите друг друга?". Олег Евгеньевич был гениальным учителем. Многое из того, что он говорил в стенах театра имени Ермоловой на репетициях оставалось у Петрова на подкорке, непроизвольно. Олег Евгеньевич был тем, на кого хотелось равняться. И несмотря на все эти громкие слова о протеже, Саша знал, что к вершине, на которой находился сам Меньшиков, ему и не приблизиться. Олег Евгеньевич за подобные мысли отчитывал, слышать не хотел, говорил об индивидуальности. Но ведь он и помыслить не мог, какой восторг вызывал у труппы, у Саши Петрова в частности. Парень поднял голову, хмурясь, выпил воды и взглянул на часы. Репетиция должна была вот-вот закончиться. Петров спрыгнул с высокого стула и застучал каблуками по плитке. Саша снова, как в первые недели знакомства, чувствовал себя одной из тех поклонниц, которые караулят Меньшикова возле театра с букетами и портретами собственного пера. Только разница в том, что зрители знали Олега Евгеньевича лишь по ролям: пылкий Чацкий, роковой Фандорин... А Саша знал Меньшикова как Меньшикова. И тот был лучше любой из своих ролей. И этот восторг, это обожание было каким-то болезненным. К тому же, все усложняла ревность. Когда Олег Евгеньевич уделял кому-то больше времени, чем ему, Саша начинал раздражаться. А когда видел рядом кого-нибудь вроде Козловского, вообще терял контроль - переходил на глупые шутки и колкости. Совсем недавно Олег Евгеньевич, в один из таких моментов, призвал Петрова "прекратить балаган". Саша никогда не понимал мотивов благосклонности, с которой Меньшиков относился к нему. Неужели его талант в глазах маэстро был таким уж беспрецедентным? Накладываясь на все эти факты, последние слова Иры все разбередили в Петрове. Мог ли Олег Евгеньевич влюбиться в него, Санька? В театре не говорили о романтических пристрастиях руководителя, но все знали, что жена никогда не была Меньшикову женой в подлинном смысле этого слова. Саша резко остановился у поворота, услышав звук открывающейся двери, смех и голос, который никогда ни перепутал бы ни с каким другим: - А вы бы станцевали! Вот уж посмотрел на это! - Олег, вы меня до слез довели! - хохотала Самойлова. - Не реветь! Возьмите себя в руки, ей-богу, - громкий хлопок в ладоши, - расходимся, до четверга! Еще несколько смешков, тихие переговоры, скрип входной двери, и все стихло. Саша чувствовал, как выколачивается из ребер его сердце. Бухало так, будто десяток марширующих били в свои барабаны где-то в его грудной клетке. Вот чего он так разнервничался? Вчера ведь виделись, и никакого волнения не было. Это Ира все с ног на голову перевернула, и теперь Петров сам не понимал природы собственных чувств. - За окошком месяц, под окошком ветер... - глубокий голос затянул старинный романс, послышалось шуршание, будто Меньшиков что-то двигал по полу. Петров перекрестился и шагнул из-за угла. Это было похоже на выход домового из-за печки, вот, мол, я. Но Олег Евгеньевич его не заметил, будучи занятым реквизитом. Мужчина склонился к коробкам и что-то искал внутри, напевая себе под нос. На Меньшикове был надет шелковый фиолетовый кардиган, красный шарф переброшен на спину, чтобы не мешался. Саша закусил обе губы, не зная, что сказать. Мысли спутались из-за этого шелкового кардигана. То, что он так нравился Петрову было признаком любви? Где проходила граница между обожанием ученика и романтическими чувствами? - Саня? - Меньшиков удивленно поднял брови и расправил спину, - что это ты тут стоишь и молчишь, как привидение? Петров проглотил ком и заскользил глазами по тяжелым шторам, макету вигвама и рассыпанным по полу игрушечным машинкам. Ну и глупостью же было заявиться сейчас! - Петров! - поднял голос Олег Евгеньевич, в его правой руке был сжат небольшой деревянный кувшин. Саша вздрогнул и забормотал: - Я просто не знал, куда пойти, я бродил, и как-то само так вышло... - повисла недолгая пауза. - От меня Ира ушла. Меньшиков поднял подбородок и пару раз кивнул, потом переступил порог и вышел в темный коридор. Его глаза улыбнулись. - Помиритесь, - мягко заверил он, кладя свободную руку на Сашино плечо. Его губы разомкнулись и сомкнулись в знакомом жесте, рядом с уголками пролегли тонкие морщинки. Петров замер, всматриваясь в мимику. Она нравилась ему потому что Саша сейчас работал над собственной? Трудно было ответить, когда тяжелая ладонь так приятно грела плечо. - Может я не хочу, - внезапно даже для себя ответил парень. Рука наставника соскользнула с мягкой толстовки. - Тогда чего как обухом оглушенный? - Меньшиков склонил голову, заглядывая Саше в лицо, темные глаза блестели. Собственные мысли казались Петрову полным бредом. Казалось, у мужчин с мужчинами не может быть отношений. Но разве Меньшиков не доказательство обратному? Ответа все не следовало, и Олег Евгеньевич всплеснул руками: - Что же, Саша, ты так мечешься? Не лучше ли спать пойти? Петров был на все сто процентов уверен, что никто на свете не умеет так интонировать голосом. Чтобы в одном предложении слова то взлетали, то опускались, как снежные горки. Голос Меньшикова, казалось, был способен и убаюкать, и позвать в бой, и, конечно, соблазнить. И то, что Петров чувствовал себя соблазненным, говорило лишь о силе эмоционального воздействия, на которое был способен Меньшиков? Это ведь не говорило о любви? - Олег Евгеньевич, - Саша нервно стукнул зубами, - Ира приревновала... - ох, зачем он это говорит! - к вам. Наступила тишина, только кот по кличке Пушкин шуршал оберточной бумагой глубоко в репетиционной. Саша и Олег смотрели друг на друга несколько мгновений, и Петров ожидал от наставника любой реакции кроме той, которая последовала. - Тю-ю! - внезапно протянул Меньшиков, хлопая ладонью по пустому боку деревянного кувшина, - ерунда какая. Иди, Петров! Мне еще кое с какими делами закончить надо. В лице мужчины мелькнуло что-то странное; что именно - Саша не смог разгадать. Но тот факт, что Олег Евгеньевич резко сменился после сказанных им слов был неоспорим. - Это не только ее предположение! - выпалил Петров, хватая Меньшикова за рукав и не давая ему тем самым развернуться. По карнизам застучал дождь. Олег Евгеньевич секунду был недвижен, потом бросил взгляд на пальцы, судорожно сжавшие тонкий шелк. - Прости, какое предположение? - с выражением спросил он, чуть ближе наклоняясь к собеседнику. Саша сильно смутился, поспешно отпуская своего руководителя. - Вы знаете, что... - забормотал он, - что о нас говорят. - Обо мне всю жизнь что-то говорят! - взорвался словами Меньшиков, рассекая воздух вазой, меж его бровей залегли глубокие морщины. Казалось, говорить на подобные темы мужчине хотелось меньше всего и он готов был вытолкать Петрова на улицу самолично, лишь бы этот разговор остался в прошлом. Но Петров, кажется, только начал распаляться. - А вы уверены, что у этих разговоров нет оснований? - отчаянно выпалил он, чувствуя, как кровь клокочет в нем. Глаза Меньшикова метнули несколько молний, губы сжались так, что стали едва заметны, каждый мускул лица напрягся. Таким Олег Евгеньевич всегда напоминал стихию, вроде намечающегося града или высокой черной волны. Таким, его было принято беспрекословно слушать. Однако, заговорил он спокойно. - Я женатый человек, Саша, - сухо обронил Меньшиков, развернулся и зашагал прочь, к распахнутым дверям и коробкам с реквизитом. Петрова колотило крупной дрожью. Глядя в спину уходящему артисту, на развивающуюся ткань кардигана, он чувствовал фальшь в услышанных ответах. - Я люблю вас! - напрягая связки, словно от необходимости перекричать шум дождя или чего погромче, Саша бросил эти слова в подставленную спину. Швырнул, как нож. Потому что Меньшиков резко остановился, будто споткнулся. Петров громко дышал ртом, чувствуя себя тонущим в этом странном море, а Олег Евгеньевич обернулся в треть поворота и тихо, но уверенно ответил: - Нет, не любишь. - Люблю! - горячо оспорил Саша, внезапно понимая, насколько же Ира была права. - Не любишь! - Меньшиков резко развернулся к нему лицом, и Саша не понимал, от чего оно так потемнело, а плечи вдруг окаменели. Неужто не верит? - Я вас обожаю, Олег Евгеньевич! - затараторил Петров, чувствуя что, заговорив на эту тему, открыл шкатулку Пандоры, - я никогда прежде не смотрел на мужчин, но вы хороши, как бог, как дьявол - не знаю, что будет более верным. Я вас... Петров не договорил, поскольку Меньшиков швырнул в стену кувшин, и тот, ударившись с глухим звуком, отпрыгнул и покатился по полу. Потом мужчина в мгновенье пересек разделявшее их с Сашей расстояние, натиском цунами прижал его к стене, зажимая рот ладонью, и вцепился сумасшедшим взглядом в его, Сашины, глаза. - Мне пятьдесят семь лет, - тщательно выговорил он каждое слово, не ослабляя нажима, - ты должен жить, жизнь у тебя впереди, Саша! - слова помчались, как финальный монолог в какой-нибудь из пьес, с экспрессией, с накалом драмы. - А у меня уж все под горку идет. Меня на новостных лентах зовут престарелым, а потом я в зеркало смотрю и понимаю, что правы они! - задохнувшись, Меньшиков схватил воздух. - А Ирине я не соперник, так ей и передай. Наконец рука, закрывшая Петрову рот, безвольно упала, и Олег Евгеньевич, чуть качнувшись, отступил. - Мне все равно, - едва слышно, откуда-то взявшимся сипом, проронил Саша, возраст казался ему глупой условностью. - Если это единственное, что нам мешает быть вместе... И тут Меньшиков заново вскинулся, вспыхнул, словно огонь от масла. - Ты хочешь чтобы про тебя в газетах писали то же, что про меня с Татаренковым несколько лет назад? В этих словах оказалось столько потаенной боли, что Саша почувствовал, как отзывается на нее его собственное сердце. Петров покачал головой. - Не хочу, - тихо обронил он пересохшими губами. Меньшиков кивнул, удовлетворенный ответом. Он одернул лацканы кардигана, пряча взгляд, и тяжело выдохнул: - Вот и хорошо... - Я не этого хочу, - продолжение последовало внезапно, как ударивший в окно в этот самый миг ветер, - я хочу быть рядом с вами двадцать четыре на семь! - горячо закончил Саша, дивясь собственной отчаянности. - Саша-а! - взвыл Олег Евгеньевич, закрывая лицо пальцами. Петров резко приблизился, пользуясь тем, что Меньшиков его не видит, и коротко чмокнул руководителя в щеку, где-то между большим пальцем и указательным. Сверкнула молния и выбелила бежевые стены. - Что-то страшное грядет, - выдохнул Меньшиков, убирая ладони с лица, и будто сдаваясь. Саша не понял было ли это отсылкой к Брэдбери или мужчина так охарактеризовал сложившуюся между ними ситуацию. Потом Олег Евгеньевич сделал шаг Петрову навстречу, провел пальцами по его щеке, так, что Сашу всего насквозь пронзило электричеством, от шеи до икр. Меньшиков остановился на нижней челюсти парня, прикрыл глаза и мягко поцеловал сухие губы. Саша выдохнул, оглушенный случившимся, пьяный ароматом кожи и сбитый столку. Он осторожно коснулся ладонями боков мужчины, приоткрывая губы и нежно целуя в ответ. Не осталось сомнений, что это была любовь. Ведь разве можно с таким упоением, испытывая такое кошмарное головокружение, целовать человека, которого просто уважаешь? Меньшиков разорвал прикосновение и повторил на шумном выдохе своим невероятным голосом: - Что-то страшное грядет. Впервые в карих глазах Саша видел целые океаны неприкрытого обожания. "Только если вы боитесь любви," - подумал он, вовлекая мужчину в новый поцелуй.