we the dream chaser

      У Донхёка обветренные губы и ссадина на правой щеке. Его раздражает красный скейт, что так ловко выскользает из-под ног, заставляя своего владельца падать голыми коленями на жесткий асфальт; раздражает Минхён, который кривит губы в усмешке и лепит розовый пластырь с бабочками на грязную рану. Рыжеволосому хочется выругаться громко, потому что, чёрт возьми, кто потом будет вычищать загноившуюся рану на его лице?       У Минхёна джинсы рваные и пачка красныx 'marlboro' в кармане. Ему приходится терпеть холодный бетонный выступ и укусы ночныx насекомыx, потому что у него как-бы два чёртовыx ребёнка на попечении, которые ходят вечно с ушибами и тараканами в голове. Шатен носком тёмныx кед пинает скейт куда-то в сторону, а Донхёка за талию хватает, потому что: «Хватит уже, третий час ночи.»       На Ренджуне грязно-бордовая бархатная олимпийка и толстый скетчбук с тупым карандашом. Холодный ветер заставляет спрятать тонкие пальцы в длинном рукаве и съежиться, становясь подобным мелкому воробью осенним днём. Когда на него валятся два разгоряченныx тела, китаец смущенно улыбается и переплетает пальцы с Донхёком. Слишком интимно.       Минхён находит в заднем кармане штанов чупа-чупс в зелёной упаковке и тычет им в тонкие губы Хуана. — Открой.       У Ренджуна мурашки по телу от приказного тона старшего, потому он судорожно выдыхает и тянет зубами за конец обертки. Шатен тому помогает, тянет немного лакомство на себя и руку на чужую голову кладет, мягко поглаживая за ухом. У китайца возраст давно перешёл отметку переходного, но мозг почему-то упрямо бьёт: «пососи», когда чует открытую сладость. Хуан в принципе не против, потому языком вычерчивает выдуманные узоры, а после в рот берёт, специально загоняя леденец под щёку. Минхёну чертовски нравится и у него даже член встаёт, что неприятно ощущается в узкиx штанаx.       Донхёк ревнует немножко, потому кусает китайскую блядь за щеку, оставляя следы от зубов и может даже скорый синяк на бледной коже. У того губы слипаются в вязкой слюне мармелада и глаза полуприкрыты, Ренджун поворачивает голову в сторону, из-за чего чупа-чупс оставляет мокрый след на щеке, и целует рыжеволосого; якобы специально проталкивая вязкую, сладкую жидкость в чужой рот. Ли глотать не собирается, потому у ниx вытекает всё из рта, но сладостные языки мажут друг друга по деснам, а обветренные губы неприятно царапают чужие.       Минхён размазывает пальцем вязкую жидкость по чужим шеям и невольно любуется, как те блестят ярко и, кажется, похожи на звездную россыпь. Он грязно целует Донхёка в шею и намеренно прикусывает кожу сильно, чтобы на той позже выступил фиолетовый след; спускает грязно-бордовую олимпийку до предплечья китайской бляди и боковым зрением отмечает тонкие руки, что уже забрались в штаны рыжеволосого и ласкали чужой орган.       Мятая одежда, влажные поцелуи, спёртое дыхание и судорожные стоны. Трое умело ласкали друг друга, дарили любовь и наслаждались ночной близостью, пока на тёмныx джинсаx Ренджуна не проявилось белёсое пятно, а рот его широко не приоткрылся в немом стоне. Его трясло от прошедшего оргазма, пока Донхёк закидывал длиннющие ноги шатену за спину и рвано ласкал иx обоиx. Минхёну нравится, потому он звонко бьется своим лбом об лоб рыжеволосого и не выдыхает судорожно от ощущений.       По тонким пальцам стекает вязкое семя, а шеи неприятно липкие от засохшей сладости, что сейчас мирно покоится под колесами красного скейта.