Дом Феанора (The House of Feanor)

Первые двое из моих сыновей сгорели вместе с кораблями тэлери, в первую ночь, проведенную воинством нолдор на побережье Белерианда. Я изваяла их на берегах Валинора, лицом к океану, который никогда не пересеку. Огонь пылал в их волосах, и они обнимали друг друга, тщетно пытаясь сбить пламя. Юное лицо Амрода выражало покорность, а с лица Амраса испарялись слезы. Оставь мне хотя бы их, умоляла я Феанора. Это же дети, а ты ведешь их на смерть. Я - Нэрданель, жена Феанора, скульптор и художник, последняя из Дома Феанора на благословенном острове. Бессчетные годы я ваяла одна. Каждый рыжий волос, каждый сгоревший ноготь потребовали одного круга солнца. Только в этом образе мои сыновья будут жить в Валиноре, пока будет на то милость Валар. Никто из рода Феанора не может пересечь океан или вернуться из Чертогов Мандоса, до той поры, пока не будет исправлено Искажение Арды. Наконец, ко мне присоединилась женщина, темноволосая и молчаливая, с толстой книгой знаний в руках. Странно, что я сразу не узнала ее, ведь она была нолдэ, а здесь слишком мало тех, кто остался. Я начала в то время высекать Маэдроса, воссоздавая его тонкие черты размашистыми ударами по красновато-коричневому камню. - Квэнди будут прекраснейшими из земных созданий, - читала она, - и они получат, познают и принесут еще большую красоту.(1) - Анайрэ, - сказала я. Как я могла не признать жену брата моего мужа? Тогда я присмотрелась внимательнее. Ее взгляд - в нем было нечто странное, что я видела прежде лишь раз - в глазах отца моего супруга. - Что ты делаешь? - Как может быть брак расторгнут навечно? - читала Анайрэ. - По воле мертвого, или по приговору Мандоса. (2) - Зачем ты здесь? Анайрэ подняла взгляд от книги: - Покажи мне моего сына. В моей скульптуре правая рука Маэдроса была вздернута вверх, и его черты искажала неизъяснимая боль. Его тело изгибалось, и сталь кандалов сковывала запястье. Раны покрывали его под моими руками, раны, шрамы и синяки. - Покажи мне моего сына, - повторила Анайрэ. Фингон поднимал лук, и его темные косы развевались на ветру. Его рот был открыт - он пел и обращал глаза к небесам. Анайрэ опустилась рядом с ним на колени и повторила его молитву к Манвэ: "Смилуйся же над народом нолдор в их бедах".(3) Следующим явился Верховный Король Финарфин, примеривший корону на свои золотые волосы. Многие нолдор пришли вместе с ним посмотреть на лица моих сыновей. Остановившись перед статуями, они принялись говорить, проклинать и просить прощения. Один из Дома Финголфина встал на колени перед статуей Фингона и склонил голову к его ногам. - Ты создаешь много красоты, - сказал Финарфин. - Разве это не пугает тебя? - Да, - ответила я. Финарфин ждал, но я хранила молчание. - Хотела бы ты стать моим советником? - спросил он наконец. - Я знаю, что ты мудра, - легко припомнить, что он был младше, чем трое моих детей. - Я никогда не учился быть королем, - добавил он. Конечно же, никто не был Феанором. - Дом Феанора не примет власть от сыновей Индис, - сказала я. А потом улыбнулась, так что он мог представить, будто я пошутила. - Брат, - я сказала, - если сестра моя Эарвен пожелает, я приду в Альквалондэ. Я изваяю там образы убитых и покажу вам великие дела ваших детей в Белерианде. Ты думаешь, Эарвен захочет это принять? Финарфин взглянул на кровь на руке моего старшего сына. - Нет. Не думаю. Время странно течет в Валиноре. Может минуть эпоха, но в бессмертных землях все будет казаться таким же, каким и было. Я измеряла прошедшие годы только по статуям, покрывавшим берег. Когда мои дети поселились в своих королевствах, я изваяла детей Анайрэ. Тургон восседал на золотом троне, властвуя над великим потаенным градом. Арэдель одолевала темных созданий Унголианты и еще большую тьму в эльфийской душе. Фингон правил, как Верховный Король Белерианда, и носил корону, которую уступили мои сыновья. Я показала Анайрэ ее бывшего мужа, доблестного Финголфина, в одиночку вышедшего против Моргота. Его меч сверкал, как звезда во мраке, и его щит был усеян кристаллами. И в последнем отчаянном усилии его рука оставалась тверда. Со временем настал час изваять и детей Финарфина. Финрод строил прославленные пещеры и отдавал жизнь за смертного человека. Галадриэль жила с Келеборном в Дориате, мечтая о лесных королевствах, которые будут принадлежать им одним. Многие приходили, и смотрели, и изумлялись. - Нолдор были любимы Аулэ, - читала Анайрэ. - Великими стали их знания и умения. (4) Прошло много времени, прежде чем Верховный Король Финарфин вернулся, неторопливо проходя между статуями и морем. - Великие королевства, - сказал он, глядя на статуи Финрода и Тургона. - Слава в Белерианде, - Фингон вызволял Маэдроса из Ангбанда в момент краткого триумфа. Финарфин коснулся скульптуры и повернулся ко мне. - Ты не первая, кто учит этому нолдор. - Слова моего супруга принесли смерть и разрушение, - сказала я, - и мне стыдно за содеянное. Но это не значит, что они были неправдой. Я провела Финарфина назад, к изображению Финрода, смело правившего Нарготрондом. Отец долго смотрел на сына, и отвернулся. - Где мой брат? - спросил он меня. - Феанор в Мандосе, - ответила я. Я почувствовала тот миг, когда Балрог взял его жизнь, и выбор Валар дал мне разорвать узы, объединявшие наши души. - Почему ты не изобразишь его? Я долго и пристально всматривалась в Финарфина, заставляя его увидеть в моих глазах ту связь, что еще оставалась. - Феанор оставил Валинор в гневе на Валар, но из любви к своему отцу. Мои сыновья последовали за ним из любви к нему. Дети Анайрэ - из любви к ним. Твои же - из любви к ее детям. Почему мы здесь, те, кто остался? Что за великие дела можем мы совершить, чтобы быть достойны ушедших? - Я был так уверен, что собираюсь уйти, - сказал Финарфин. - Даже Резня не заставила меня повернуть. Но в словах Мандоса я услышал, наконец, истину. Нет ни надежды, ни величия в Белерианде, только бессчетные слезы. Ты мудрее, чем я, Нэрданель. Ты знала эту правду, даже находясь рядом с Феанором, и решила остаться. Тебе не стоит стыдиться мудрости. - Быть мудрым - не всегда означает быть правым, - сказала я. - И я потеряла моих сыновей. Келегорм, светловолосый, как моя мать, преследовал прекрасную женщину. Когда-то он осторожно ловил животных, приманивая изяществом собственных движений. Эта женщина не пойдет за ним, и ее сын заберет его жизнь. Куруфин, искусный, как и его отец, в той же мере стремился к величайшему из сокровищ. Он гнался за ним, больной и ненасытный, и его лицо не выражало ничего, кроме необходимости. Карантир, мрачный и гневный, правил в Таргелионе. Он заключил союз со смертной женщиной и пришел в неистовство, когда она не захотела следовать за ним. И все же он восхищался ее доблестью, как своей собственной. В Дориате все они разрушали и были сокрушены. Мои пятеро оставшихся сыновей скакали туда, словно призраки, беспомощные перед клятвой, лишавшей надежды. В Дориате Маэдрос и Маглор вместе похоронили трех своих братьев. На берегах Валинора стены Гондолина начали рушится. Я высекала их много оборотов назад, многие столетия по счету Белерианда. Таково мое проклятие, как художника, что из всех материалов, из которых мне дано творить волей Валар, я не отыскала такого, что существовал бы вечно. Валинор неизменен, и все же сюда можно принести изменения. Спустя еще много оборотов пришла весть о том, что Идриль вернулась. Я помнила ее беззаботной девочкой, любившей прыгать и танцевать между Древ. Она пришла на мой берег гордой, высокой молодой женщиной, с венцом князей Тириона на длинных золотых волосах. Старые серебристые шрамы на ее босых ногах не сочетались с совершенной в остальном красотой. - Я переросла свою обувь в Хэлкараксэ, - сказала она прежде, чем я успела спросить. Ее мужем был человек, грубоватый и низкорослый, с волосами на лице и крупными мускулами, словно вырезанными из камня. Он широко улыбнулся, благоговея перед величием, окружавшим его, но я спросила себя, сознает ли Идриль, насколько жестоко привести его к народу, который, отметив мои мышцы скульптора, счел должным записать в книгах знания, что я некрасива. - Они как дети, - сказала Идриль, глядя на рассыпающиеся подобия королевств Белерианда. - Они строят крепости и пещеры, как будто есть какая-то разница, как будто не понимают, что это не имеет значения. Только Валинор что-то значит. Только Валинор может спасти нас. Идриль позвала меня в старый дворец Финголфина, где он жил прежде, чем принял королевскую власть. Этот дворец теперь пустовал, и Идриль предъявила на него права. - Так значит, у тебя есть последователи? - спросила я. - Немного, - она сказала. - Некоторые из Дома Финголфина, кто остался еще в Валиноре и не желает, чтобы ими правил младший сын Финвэ. У меня больше последователей, чем осталось от моего Дома в Белерианде. Но меньше, чем у тебя, - Идриль подвела меня к окну и указала на полосу статуй на побережье, и на нолдор, что расхаживали меж ними. - Я могла править в Белерианде, - произнесла она. - Мой отец был Верховным Королем после смерти моего дяди. Как дочь Верховного Короля, я могла бы претендовать на трон. Но зачем? Народ Белерианда при смерти, и только отсюда может прийти надежда. Мой сын идет. Мой Эарендиль, сын Эльфов и Людей. Он будет просить помощи у Валар и у оставшихся нолдор. Какого ответа мы можем потребовать у Валар? Какой ответ дадим сами? Каков будет ответ трех великих Домов? Было ясно, о чем Идриль спрашивает меня, и столь же ясно, как должна была я ответить, поскольку Маэдрос и Маглор еще бродили в Белерианде. - Если есть два князя в Тирионе, то есть и третий, - сказала я. - Я из Дома Феанора, и я не буду служить сыновьям Индис. Идриль улыбнулась, впервые за всё то время, что я ее видела. Она встала на колени, взяла сумку, что привезла с собой из Белерианда, и достала оттуда золотую корону. Та была из чистого золота, на первый взгляд без всяческих украшений, но только пока свет плода Лаурелин не коснулся ее боков и не зажег на поверхности многоцветное пламя. Княжеский венец Дома Феанора. Преклонив колени передо мной, Идриль вложила его в мои руки. - Это – от Маэдроса, - сказала она. Эарендиль прибыл в Залив Эльдамар, и Сильмарил был на его челе. Он пришел в Тирион, но не нашел никого, кто бы там его встретил, и Верховный Король Финарфин не искал его. Валар его приняли и услышали его мольбу: о прощении для нолдор и о милости к Эльфам и Людям. Великая тишина настала в Валиноре, пока мы ждали, что скажут Валар. - Валар для этих народов скорее вожди и старейшины, чем господа, - читала Анайрэ. - Если когда-либо в делах с Эльфами или Людьми Айнур пытались принудить их силой, когда те не желали, чтоб их вели, это редко приводило к добру. (5) Я надела корону, принадлежащую роду Феанора, на побережье, в окружении моих статуй. На моих черных траурных одеждах была вышита Звезда Феанора, во всех цветах Сильмарилей. Анайрэ шла рядом со мной, держа в руках свою книгу. Она носила белое одеяние ученого, без знаков принадлежности к Дому, хотя я знала, что она присягнула своей внучке. Вместе мы пришли к Высокому Суду Нолдор. Суд Финарфина был не в Тирионе, однако внешне напоминал суд Финвэ, где мой муж некогда бросил вызов Валар. Те же три княжеских места, высеченные в камне, и место Верховного Короля на возвышении в центре. Я поклонилась Анайрэ. Она осталась снаружи, перед собравшейся толпой, тогда как я шагнула в дверной проем. Идриль стояла перед помостом, лицом к Верховному Королю Финарфину, занимавшему трон. - Есть ли здесь место для меня? - задала я вопрос. - Да, - ответила Идриль прежде, чем Финарфин смог что-то сказать. Одно долгое мгновение Верховный Король колебался. - Мы были здесь раньше, - обратился он ко он мне. - Твой муж, - он повернулся к Идриль, - и твой дед, рвавшие мир на части между собой. И вы здесь затем же? - Клянусь, что нет, - сказала Идриль. Финарфин посмотрел на меня. - Я не Феанор. Я только принадлежу к его Дому. Я здесь не для того, чтобы тебя уничтожить. Идриль протянула двоюродному деду руку. Он принял ее и в три шага сошел с помоста. - Галадриэль всё еще жива, - напомнила я ему. - Знаю, - ответил он. - Она еще не нашла своего великого королевства. В его голосе не было доброты, и я подумала о крови в Альквалондэ. - Я говорю, что мы не выступаем, - сказал Финарфин. - Пусть Валар и ведут нас, нам более чем ясно, что мы мудры недостаточно, чтобы вести других. Или даже сами себя. Что мы такое, те, кто остался от нолдор? Разрозненные обломки некогда гордого племени. А нашей гордости я страшусь больше любых опасностей. Я говорю, что мы не идем. - Дом Финголфина говорит, что мы выступим, - отозвалась Идриль. - Мой дед вел нас в Белерианд не из гордости, но из любви, и чтобы сохранить то, что могло быть спасено в изгнании. И если ты веришь, что твоя дочь заслужила свою судьбу - то что до народа моего мужа? Их не звали на запад, не благословили убежищем вне разоренных земель. Мой отец думал, что может построить стены и защитить себя - те самые стены Гондолина, что рушились вокруг на моих глазах. Мой дел знал нечто иное, выступив против Моргота, чтобы те, кто следовал за ним, могли жить и надеяться. И это значит, что среди нолдор Дома Финголфина было не меньше мудрости. Дом Финголфина говорит, что мы идем. Была моя очередь говорить, и мне пришло в голову, что король Финарфин, быть может, не знает, что я собираюсь сказать. Он мог вспомнить слова, сказанные мной мужу, мое недвусмысленное пророчество о погибельном роке, мое знание, что все закончится разрушением. Так, конечно, и было. Или, может быть, он знал лучше. Я видела его, много лет занимавшего в одиночестве престол Верховного Короля, лишившегося детей, отца и братьев, и знавшего, что кто-то из них еще жив. Знавшего, что он мог бы пойти за ними, если бы только не заключил, что стал слишком мудрым для этого. Маэдрос и Маглор еще бродили в Белерианде, и Маэдрос послал мне свою корону. Он хотел, чтобы я высказалась не как мать, но как князь Дома Феанора. - Дом Феанора говорит, что мы выступим. В тех землях еще хватает великих дел. Толпа собралась снаружи, слушая слова Анайрэ: - Хотя всё может быть предусмотрено в музыке и предсказано в далеком видении, для тех, кто въяве приходит в Эа, оно останется неожиданным, как нечто новое и необъяснимое. (6) Вместе мы поместили гербы наших Домов на старинных престолах. Затем мы открыли дверь в Большой Зал и рассказали собравшимся нолдор о нашем решении. Я - Нэрданель, жена Феанора, мать семерых сыновей, последняя из Дома Феанора на острове Валинор. В Белерианде нолдор сражаются с Морготом, и с ними Валар. Финарфин возглавляет их, и Идриль, и Анайрэ с ее мудрыми книгами. Но никто из рода Феанора не может пересечь море. Каждый корабль, на который я шагну, не покинет этих земель. Таково проклятие Дома Феанора, и я, единственная дочь Махтана, приняла его добровольно. На этом берегу я высекла падение моего старшего сына. Огонь земли поглотил его вместе с Сильмарилом в его руке. Маглор блуждает неведомо где, его Сильмарил принят океаном. Возможно, Валар будут милостивы к нему. Возможно, они учатся быть милостивы ко всем нам. Для моей последней за много лет скульптуры я собирала плавник вдоль берега. Ни кажущейся твердости камня, ни древесины лесов, живых и зеленых. Я складывала всё собранное на песке, чтобы оно высохло. Не было никакой нужды в спешке. Эпоха скоро закончится, а вместе с ней - и дела моего Дома в Белерианде. Когда материала стало достаточно, чтобы сложить костер, я сделала это и подожгла его. Сказать по правде, я могла сделать огонь из камня. Краски были бы столь же яркими, и он бы волновался под ветром неотличимо от настоящего. Я могла бы даже сточить края до потрясающей остроты, чтобы обжигать каждого, кто дотронется. Но ни один каменный огонь, созданный мной, не сможет пожрать сам себя, сам сгореть в остатках своего пламени. Этот огонь мало похож на моего мужа. Верный образ потребовал бы Белерианда, Валинора и всего Эа. Он бы сжигал тех, кто на него смотрит, но они жаждали бы быть сожженными, только чтобы вспыхнуть единожды столь же ярко. Это пламя - слабая тень моего Феанора, и это единственный памятник мужу, который я когда-либо сделаю. Глядя на тлеющие угли, превращавшие самих себя в пепел, я подумала, что начинаю понимать то же самое, что знал Феанор, когда произносил свою клятву. Что Идриль, может быть, поняла, взяв смертного мужа и приведя его в Валинор, и что понял Финрод, когда отдал жизнь за смертного человека. Мы, перворожденные, не бессмертны. Мы просто долгоживущи. Просто наш мир и само Эа закончатся в тот же час, что и наши жизни. "Бессчетные слезы прольете вы, - говорил Мандос изгнанникам. - Вы устанете от мира, как от тяжкого бремени, и станете тенями печали".(7) Его слова были истинны, несомненно; и я уже это знала, повторяя их про себя. Таково проклятие мудрости. Но эти слова были не менее верными и для тех, кто остался. Мы можем надеяться только на милость Валар, или Единого, что стоит над ними. Возможно, они поймут это - там, в Белерианде. Я стояла и смотрела на море. Вскоре остатки нолдор приведут сюда корабли с известием о победе. Князья вернутся, и я встану среди них. Я буду говорить от имени Дома Феанора, пока не будет воссоздана Арда, и не вернется мой муж. _______________________ Сноски (на английском, от автора): 1. Silmarillion: Of the Beginning of Days, p.41. 2. Morgoth's Ring: Later Versions of the Story of Finwe and Miriel, p.259. 3. Silmarillion: Of the Return of the Noldor, p.110. 4. Silmarillion: Of Eldamar, p.60. 5. Silmarillion: Of the Beginning of Days, p. 41. 6. Silmarillion: Of the Coming of the Elves, p.49. 7. Silmarillion: Of the Flight of the Noldor, p.88. Если вы считаете, что цитаты Анайрэ вырваны из контекста, поговорите об этом с ней.