Love watching you

      Он любит за ним наблюдать.       За этими его движениями бровями, когда он злится, недоволен, когда удивляется чему-либо или даже радуется, когда доволен, устал или когда ему тепло и на его лице появляется эта особенная позиция бровей, которую Стайлз мысленно прозвал "индикатором домашней атмосферы".       В принципе, только по бровям и можно понять, что чувствует этот с виду вечно хмурый парень.       Вот и сейчас Дерек стоит уверенно, но закрыто, с перекрещенными руками и ногами, при этом расправленными плечами оперившись на дверной косяк. Губы опущены и сжаты, мышцы напряжены, и любой, кто ни Стайлз, само собой, не понял бы, что он доволен и спокоен. Его брови стоят в том самом положении "семейная атмосфера" и плечи же расправлены,, сказал бы на это Стилински, он же доволен сейчас, он, типа, домашний и даже немного весёлый.       Для Стайлза это стало своего рода очевидностью.       Прочитать мысли Дерека?       Да на ать два.       Только никто другой всего этого не видел. Стилински понимал это по крайней мере по тому, как, к примеру, сейчас беты хмуроволка периодически напугано оглядываются на своего альфу, их плечи немного подняты, шея втянута, а мышцы напряжены в готовности в любой момент начать удирать со всех лап от этого сурового волчары.       И Стайлзу смешно.       Все боятся, а он спокойненько себе подходит и заводит неизменно-монолог ни о чём и обо всём на свете. Он произносит все свои мысли, кроме тех, что касаются самого Дерека, потому что даже Стайлз не настолько бесстрашен, чтобы, стоя спокойно перед самым носом хмуровлка, распинаться, насколько Хейл прекрасен, мужественен и обаятелен в этой своей вечной хмурости и жёсткой идеальности.       И нет, он не о Питере.       Хотя тот бесспорно тоже очень красив.       Но какая же всё-таки, тварюга.       Так.       Не о нём.       Да.       Стайлз фыркает своим мыслям.       Скотт, стоящий неподалёку, напрягается сильнее, Джексон предвкушающе прищуривается, а все остальные просто ждут.       Ждут, когда Дерек не выдержит, схватит Стилински и выпустит на нём об какую-нибудь ближайшую поверхность свой якобы пыл.       И все остальные окажутся вне опасности.       Стайлзу бы обидеться на их эгоизм.       Но ему весело.       А Дереку спокойно.       На самом деле, Хейл, конечно, никому не признается никогда, но со Стайлзом ему комфортно и, в принципе, очень хорошо. Этот шибушной моторчик с неиссякаемым потоком идей и сверхскоростным выстрелом слов в мгновение действительно как-то странно на него, Дерека, влияет, успокаивая и разгружая одним своим присутствием.       Однако беспокоит Хейла не это.       Его волк - вот он беспокоит.       Особенно его реакция на Стайлза.       И Дерек, вновь задумавшись об этом, хмурится сильнее, напрягается весь, выпрямляет спину, а Стайлз...       Стайлз пугается и, ох да ну нифига ж себе, затыкается.       Дерек изменился и насторожился - это Стилински чувствует и видит.       И напрягается вместе с ним.       Вздрагивает.       А потом начинает говорить раз в 5 быстрее, перескакивая с тему на тему.       И сваливает к Скотту, вот так, мол: Бро, я тут походу напортачил хрен пойми как, защитишь мою аутистскую шкурку неудачника?       Дерек хмурится сильнее, задумывается, хмыкает и уходит к себе.       Стайлз остаётся со всеми.       Это странное поведение продолжается в течении месяца, Стилински начинает казаться, что он никогда и не мог понять Дерека, что ему просто это казалось, наивная такая надежда влюблённого идиота замечать и понимать, потому что, по скромному мнению Стайлза, хмуроволк творит...       Полную невменяемую фигню.       Он доволен сначала, секунда, и напряжён; он весел и перекидывается со Стайлзом привычными язвительными фразочками, тем количеством, конечно, которое для него привычно, а через мгновение уже будто даже нежен; он спокоен, как озеро в безветренную погоду, а в следующую секунду зол непонятно на кого или что.       Стилински это начинает пугать.       В один момент Стайлз не выдерживает.       Он весь собирается, уверенный в себе и своей идее, серьёзно хмыкает, прогоняюще зыркает на всех собравшихся в лофте и уверенно ступает наверх, в комнату хмуроволка.       Стайлз не оборотень, но он слышит, как все разбредаются, покидая дом, давая Стилински полную свободу действий.       И это воистину прекрасная поддержка.       Стайлз врывается в комнату, буквально напрыгивая на её хозяина, толкая его на кровать:       - Объясняйся, что за хрень происходит в последнее время? Это уже становится проблематичным, серьёзно, чувак, у тебя что, какой-то волчий ПМС? Или в тебе проснулась тринадцатилетняя девочка со скачущими эмоциями? Или, я в душе не ебу, что ещё? Это всё стрёмно до жути, реально, луна ещё не скоро, верно? Да, бля, Дерек, объясняйся, говорю, - Стилински затыкается, остаётся нависать над Дереком и яростно пыхтеть ему в лицо.       Хейл в шоке настолько сильно, наверное, впервые лет за пять.       И это, пожалуй, тоже очень странно, по крайней мере, так думает Стайлз.       А затем он выдыхает тяжко и устало, поджимает губы, взгляд поднимает, руки сцепляет в замок, опускает взгляд обратно. - Стайлз, я считаю, - он смотрит вновь на Стилински, пытаясь собраться. Волк удивительно довольно урчит в груди, лишь подгоняя Дерека к действию. - Я считаю, тебе не стоит больше появляться в лофте, по крайней мере, когда я здесь, - волк внутри срывается, рычит, брызжет слюной по всей грудной клетке, клыками клацает, когтями рвёт грудную мышцу.       - Что? - Стайлз застывает, сцепленный в тиски запахом ели и мокрой земли, задыхается вкусом моха, озёрной воды и шишкового варенья. Звоном по голове ударяет, и будто горечь лекарств на языке всплывает из воспоминаний. Стилински обмерзает сразу, будто всю силу и энергию мгновенно выкачали. - Как скажешь, - тихо проносится по комнате. За окном ветер качает листья и пытается пробиться внутрь, звуча лёгким свистом по комнате. Где-то там журчит озеро и зовут звери. Стайлз пытается ступить из комнаты, из лофта, леса, города, в идеале, но папа здесь, один он справиться не сможет, за ним глаз да глаз. При каждом шаге двигаться всё тяжелее, будто дерево половиц пытается поглотить его ноги. Стайлз понять не может почему так тяжело от этого всего, почему не полез ругаться и отговаривать, или заговорить и переубедить хотя бы, или посмеяться весело, приняв за плохой юмор Хейла, или самому отшутиться, в конце-то концов это же он - Стайлз Стилински. Он всегда отшучивался, всегда, а тут просто...       Будто и не Стайлз вовсе.       Не Стайлз.       Будто смирился?       Или может устал от всего этого?       Отшучиваться и ругаться устал?       Пожалуй.       Каждый взрослеет по-своему, - когда-то в детстве говорила ему мама. Стайлз тогда прибежал к ней, пытаясь не заплакать и желая узнать, когда он станет большим, сильным и взрослым и сможет постоять за себя. Мама гладила по голове и говорила:       - Каждый взрослеет по-своему, Мечислав, к этому просто надо прийти. А сейчас поплачь, я вижу, что ты хочешь, - и когда Стайлз стал отбрыкиваться тем, что мальчики не плачут, она легонько посмеялась, прижала его голову к груди и сказала, - но мальчики же тоже люди, как и девочки, верно? Почему бы им не плакать, когда больно или страшно?       Да, спасибо маме, Стилински никогда не боялся слёз после того.       В этот раз он их даже и не ожидал, да и не чувствовал, пока капля не упала на руку, когда он потянулся к ручке двери. Он удивился, сморгнул несколько раз, усмехнулся и вцепился взглядом в Хейла, развернувшись в секунду.       А как бы сделал Стайлз, если бы дело было не в Дереке: послал бы и сказал, что не ему решать.       Да вот только хмуроволк тоже здесь не главный – слово альфы важнее, и если Скотт скажет «можно», значит будет можно, и ничьё другое мнение никого ебать не будет.       Стилински разворачивается резко на пятках, сразу, как появляется мысль «чёртов хмуроволк, какого хера ты возомнил себя главным, придурок?» Лицо искривляется в усмешке, оленьи глаза горят, и уже стоит вопрос – кто охотник, а кто жертва. Стайлз ступает мягко, но уверенно, подавляя, подчиняя внутреннего Хейлова волка одной своей внутренней аурой и жёсткой поступью, поступью дикого лиса-альфы, живущего где-то внутри.       - А может, ты слишком многое себе позволяешь? С какого хрена вообще я должен тебя слушать? Ты сам согласился передать лофт стае, кто ты теперь такой, чтобы что-то здесь решать? Скотти будет недоволен твоим поведением, волчара, - наступает Стилински, шелестя голосом и подминая аурой, что-то тёмное, оставшееся от того демона-лиса, проступает в нём вновь, подогретое эмоциями и чувствам. – Маленький волчок испугался? Да? Да… - протягивает Стайлз, увидев что-то в глазах напротив. – И чего же ты боишься, зеленоглазка? Где твоя самоуверенность главного волчика на районе? – останавливается мягко перед Хейлом, нависая над ним, с руками в карманах и язвительностью победителя в блеске бездонных зрачков.       - Стайлз, - голос вроде и не дрожит, но Стилински уже словил эту волну, эмоции Хейла для него прозрачны и настолько понятны, что тело прошибает током удовольствия и ехидства.       Хочется подчинить.       Подавить.       Поработить.       - Так что же тебя пугает в моём присутствии здесь, Дерек? – он наклоняется мягко, плавит голосом и заключает взгляд напротив в бесконечные тиски своего лисьего взора гигантских глаз.       - Ты, - голосом управляет и правда хорошо, тот не вздрагивает.       - И чем именно?       - Боюсь, что сорвусь, накинусь на тебя, а потом Маккол мне глотку перегрызёт, - всё же открывается старший.       - Сожрёшь? – хихикает по-лисьи демон внутри младшего, почти упёршегося носом в нос напротив.       - Скорее изнасилую, Стайлз, - железно.       Тук.       Тук.       Тук.       Дятел в лесу ищет добычу.       Хейл уже нашёл.       Хотя, скорее уж, это его нашли.       Стилински хмыкает, наклоняется вправо к уху, шепчет: - неудачник, - резко выпрямляется и марширует на выход, когда мощные руки вцепляются в плечи, не давая закончить путь, разворачивая насильно и удерживая, пока Дерек вгрызается в губы, о которых грезил и которыми жил его волк. Тот внутри радуется, подвывает довольно и бьёт хвостом. – Да неужели? – усмехается Стайлз, отстраняясь через минуту. –- Ты теперь принадлежишь мне, хмуроволк, понятно? – гладит нижнюю губу большим пальцем и подавляюще смотрит в глаза.       - Аналогично, шило-в-жопе, - Дерек утыкается в чужой лоб своим и легонько, едва ли уголками губ улыбается.       - А теперь погнали жрать вниз, волчара, все уже думают, что ты меня сожрал, отвечаю, - включается привычная всем тараторка, и губы растягиваются в улыбке.       А лисья ладошка мягко ложится в волчью лапу.